Страница 6 из 16
Итак, – завершая необходимый экскурс, – я (как и многие из моих читателей) – великоросс, русский и россиянин.
Великоросс – поскольку таково исторически сложившееся название этноса, к коему принадлежу, русский – поскольку постоянно ощущаю общие корни с белорусами и украинцами и твердо знаю, что это единство не исчерпало себя, россиянин – потому что принадлежу к этнопсихологическому полю того огромного, изменяющегося в границах, но неизменного в опорных точках единства, для обозначения коего не знаю более точного и общепринятого имени, чем Россия.
И здесь я подхожу к самому трудному – к определению того, чем же, по сути, является Россия и каковы границы ее – в настоящем. В тот момент, когда я пишу эти строки, Россия географическая для меня – это нечто несколько меньшее Российской империи и большее, чем Российская Федерация (хотя и не все территории последней бесспорно относятся к России). Но возможно, завтра я удостоверюсь, что границы ее – иные. Потому что, при всем огромном значении для скифо-российской истории географического фактора, Россия в основе своей – понятие не жестко географическое, а энергетическое, меняющее свои границы с течением истории в соответствии с эволюцией самосознания, с тяготением к единству – или отталкиванием – больших масс населения. И границы политические, административные не всегда совпадают с этой реальной Россией в тот или другой период.
Ныне в России преобладает тяга к национально-религиозно-территориальному обособлению; но после того как потребности в обособлении и самовыражении этносов и регионов будут удовлетворены, полагаю, наступит период нового взаимодействия, будем надеяться – не на имперской и отнюдь не только на экономической основе.
Отчетливое осознание географического единства России и роли его в истории страны – с одной стороны, и постепенно вызревавшее в XIX–XX веках чувство высокой и страшной духовной предназначенности ее – с другой, было дано выразить с наибольшей силой и заостренностью личностям пророческого типа.
В конце первой трети XIX века П. Я. Чаадаев писал: «Есть один факт, который властно господствует над нашим историческим движением, который красной нитью проходит через всю нашу историю, который содержит в себе, так сказать, всю ее философию, который проявляется во все эпохи нашей общественной жизни и определяет их характер, который является в одно и то же время и существенным элементом нашего политического величия, и истинной причиной нашего умственного бессилия: это – факт географический». «Вся наша история – продукт природы того необъятного края, который достался нам в удел. Это она рассеяла нас во всех направлениях и разбросала в пространстве <…>, она внушила слепую покорность силе вещей, всякой власти, провозглашавшей себя нашей же владыкой, <…> словом, мы лишь геологический продукт обширных пространств <…>. Мы важнейший фактор в политике и последний из факторов жизни духовной. Однако эта физиология страны, несомненно столь невыгодная в настоящем, в будущем может представить большие преимущества <…>. Настоящая история этого народа начнется лишь с того дня, когда он проникнется идеей, которая ему доверена и которую он призван осуществить, и когда начнет выполнять ее…»
Эта «идея», «русская идея», по слову Бердяева, пытавшегося проследить ее развитие, тем не менее оставалась трудно уловимой и трудно формулируемой. И через сто лет после Чаадаева, в 1932 году, в эмиграции, великий мастер словесной формулы Марина Цветаева, да еще привлекая на помощь величайшего религиозного поэта Европы Р. М. Рильке, сумела обозначить высший уровень духовного поля России с емкой и грозной неопределенностью:
В России меня лучше поймут. Но на том свете меня еще лучше поймут, чем в России. Совсем поймут.
Меня самое научат меня совсем понимать. Россия только предел земной понимаемости, за пределом земной понимаемости России – беспредельная понимаемость не-земли. «Есть такая страна – Бог, Россия граничит с ней», так сказал Рильке, сам тосковавший везде вне России, по России, всю жизнь. С этой страной Бог – Россия по сей день граничит. Природная граница, которой не сместят политики, ибо означена не церквами. Не только сейчас, после всего свершившегося, Россия для всего, что не-Россия, всегда была тем светом, с белыми медведями или большевиками, все равно – тем. Некоей угрозой спасения – душ – через гибель тел.
<…> Россия никогда не была страной земной карты. <…>
На эту Россию ставка поэтов. На Россию – всю, на Россию – всегда.
Два крайних уровня, означенные Чаадаевым и Цветаевой, – уровень природно-географический и уровень смутно улавливаемой духовной миссии – и определяют всю сущность России. В поле напряжения, возникающем между этими уровнями, этими полюсами, и развивались уровни государственные, этнические, конфессиональные, экономические.
И ныне все, кто остается жить на территории Скифии-России и кто сознательно или бессознательно включен в скифо-российские энергетические поля, – и являются россиянами (или «скифами»). Великая роль неславянского, в первую очередь тюркского, компонента в «российском единстве» ощущалась великороссами уже с начала XX века («Очи татарские мечут огни» на написанном Александром Блоком лике России, а путь ее видится Блоку так: «Наш путь / стрелой татарской древней воли / пронзил нам грудь» – строки, достойные комментария в виде книги). Ныне же выразителями скифо-российского сознания являются, к примеру, киргиз Чингиз Айтматов, белорус Василь Быков, абхазец Фазиль Искандер, казах Олжас Сулейменов (в книге «АЗиЯ»), не переставая, естественно, быть классиками своих национальных литератур. Думается, что воля единого и обновляемого скифо-российского пространства, где устраняется подавлявший все имперский уровень, но зато высвобождаются другие уровни единения, звучит в голосе тройки президентов – Акаева, Ельцина, Назарбаева. Славяно-тюркские диалог и взаимодействие на территории Скифии-России есть реальность, и надо стремиться к тому, чтобы они проходили по-доброму.
Различия же в этнопсихологическом складе и в религиозных традициях могут быть смягчены и оказаться не разделяющими, а взаимообогащающими в силу того, что наша эпоха – это эпоха великого исторического пограничья, когда, наряду с современными религиями и науками, постепенно выявляется как возможность новый уровень синкретичного Знания, основанного на всем спектре возможностей человеческой души, включая ее интуитивный и эмоциональный пласты, ее подсознание и сверхсознание, ее связи с живой природой земли и с Космическим Сознанием.
II. О научном наследии Д. А. Мачинского
К 1993 году, когда под редакцией М. Б. Щукина вышел сборник статей в честь 56-летия Д. А. Мачинского, вклад ученого в науку был уже весьма значителен во всех трех временных срезах – подразделениях того хронологического отрезка длиной в несколько тысячелетий, внутри которого свободно перемещалась его научная мысль. Это прекрасно зафиксировано в предваряющем сборник тексте, в котором В. Ю. Зуев, М. Б. Щукин и Г. С. Лебедев анализировали достижения Д. А. Мачинского каждый в своей области. Этот текст с небольшими сокращениями и необходимыми поправками в силу важности содержащихся в нем профессиональных оценок мы републикуем ниже.
В. Ю. Зуев, М. Б. Щукин, Г. С. Лебедев
К научному портрету Д. А. Мачинского[4]
<…> Знакомясь с работами Д. А. Мачинского, невольно приходишь к мысли, что он задался целью пронзить временное пространство, что вся его научно-исследовательская деятельность есть некий путь из Скифии в Россию, по которому он следует от далекого прошлого к современности. <…> Говоря о наиболее характерных чертах научного творчества Д. А. Мачинского, следует подчеркнуть, что для него как археолога и историка присуще прежде всего повышенное внимание к переломным «темным» местам древней и средневековой истории. В этом отношении далеко не случайно, что свой творческий путь в науке Д. А. Мачинский начал с изучения одной из наиболее проблематичных эпох – исторического перехода от времени поздней античности ко времени утверждения в Восточной Европе раннего славянства. Причем эта эпоха для Д. А. Мачинского стала отправной не только в изучении археологии и истории славян и Руси, но и в изучении скифо-сарматского мира, мира кочевой культуры, импульсы которой подобно кровеносным потокам омывали социальные организмы севера и юга древней Евразии.
4
Впервые: Скифы. Сарматы. Славяне. Русь. Сборник археологических статей в честь 56-летия Дмитрия Алексеевича Мачинского / Под общ. реД. М. Б. Щукина (Петербургский археологический вестник. № 6). СПб.: Фарн, 1993. С. 7–12. Ссылки приведены в соответствие с Библиографией, прилагаемой к данному тому.