Страница 10 из 16
В этом смысле все остальные – действительно обширные – интересы Д. А. Мачинского, которые дали целый ряд ярких открытий и наблюдений в других областях науки о прошлом, были подчинены этой задаче. Кроме того, в двух последних статьях, и особенно в статье 2009 года («Некоторые предпосылки, движущие силы и исторический контекст сложения русского государства в середине VIII – середине XI в.») Д. А. Мачинский позволил себе выйти за строго научные рамки и поместить свои выводы в историософский контекст, глядя на проблему возникновения Русского государства как из глобальной перспективы исторического времени человечества сего энергетическими подъемами и спадами, так и отслеживая, как уловленные им на ранней стадии особенности этнопсихического склада славян проявляются в дальнейшей судьбе Русского государства. В этом сказался феномен Мачинского, которого мы коснулись в предисловии к «Древу России» (см. выше).
Особое место в концепции Д. А. Мачинского занимало осмысление географии будущего российского пространства в более широких рамках географии Северной Евразии. И здесь он был чутким последователем античных авторов. Сведения древних писателей о Скифии и Кавказе, можно сказать, были путеводной нитью в исследованиях ученого, а сам доныне непревзойденный (к сожалению!) труд В. В. Латышева до последнего оставался его настольной книгой. Принятая древними греками в V веке до н. э., после некоторого колебания у ионийских географов, граница Европы и Азии по Танаису и Боспору Киммерийскому определила восточную границу Скифии, с которой греки вошли в соприкосновение в процессе колонизации Северного Причерноморья. Но уже греки знали, а современная археология показала на вещественном материале, что родственные скифам кочевые племена обитают и в Азии, на восток (точнее, северо-восток) от этой границы. Греки донесли до нас и свое знание того, как и откуда происходило движение кочевников на запад – первое известное нам свидетельство о «пульсации» степей (сведения о путешествии Аристея Проконнесского в пересказе Геродота). Единство степной культуры кочевников VIII–IV веков, выраженное в символах «скифского» искусства от Алтая и Хакасско-Минусинских котловин до Дуная, играло важную роль в концепции Д. А. Мачинского как свидетельство первого в истории суперэтнического объединения на огромном пространстве будущей России. Поэтому в своих историософских размышлениях он использовал имя Скифия как синоним России (следуя в этом греческой традиции, продолжавшейся и в византийское время). Поэтому эта эпоха была постоянно в поле его зрения. И здесь с его именем останется связанным целый ряд открытий, наблюдений и глубоких интерпретаций.
Д. А. Мачинский был проникновенным толкователем скифского искусства. Читая лекции для студентов (и всех желающих) и проводя занятия в Эрмитаже, он был в постоянном контакте с вещами, и, думается, многое ему открылось именно в процессе лекционного сказительства. В скифском искусстве он видел взаимосвязанную и целостную систему образов, дающих нам – за неимением письменных источников – представление о духовной культуре и мировоззрении кочевников. Именно Д. А. Мачинский оценил появление и расцвет этой системы в VIII–V веках до н. э. как важное явление осевого времени, поставив его таким образом в один ряд с «греческим чудом», подъемом иранской цивилизации, эпохой пророков в Палестине и другими событиями этой важнейшей фазы в истории человечества.
Важным этапом в постижении скифских религиозных представлений через искусство стало истолкование изображений на ряде скифских древностей («О смысле изображений на Чертомлыцкой амфоре», «Пектораль из Толстой могилы и великие женские божества Скифии») как системы взаимосвязанных образов, остающееся образцом семантического анализа произведений древнего искусства.
Совершенно особое место в наследии Мачинского принадлежит интерпретации изображений на келермесском зеркале – одном из самых ранних и бесспорно уникальном памятнике скифского искусства. Рассматривая его в контексте скифских зеркал с бортиками, Д. А. Мачинский толковал его образную систему как древнеиранскую картину мира, прошедшую через восприятие изготовившего зеркало ионийского мастера. Это позволило, в частности, соотнести сцену борьбы «аримаспов» и грифона в одном из секторов зеркала, отсылающую к греческой традиции о борьбе аримаспов и грифонов за золото у Рипейских гор, со священным центром мира древнеиранской традиции – горой Хукарья, имеющей устойчивый эпитет «золотая», с которой потоки Ардви стекают в озеро Воурукаша, где злой и святой духи борются за обладание хварэной, и локализовать обе мифических горы на Алтае (этимологически также связанном с золотом). Тем самым, Скифия (в данном случае – собственно Скифия) приобретала особое значение как место встречи иранской и греческой цивилизации, Азии и Европы.
Такой подход несомненно стимулировал интерес к начальной фазе этих контактов. В нескольких емких статьях Д. А. Мачинский, развивая уже высказывавшиеся ранее, в частности У. фон Виламовицем и другими исследователями, соображения, постулировал предколонизационную фазу в освоении греками Северного Причерноморья и связывал с ней локализацию там не только гомеровского Аида, из которого в Северо-Западном Причерноморье вырастает культ Ахилла, но и царства Ээта с лежащим неподалеку островом Кирки, образ которой обладает чертами феноменального сходства как с великой богиней местного населения Северо-Восточного Причерноморья, так и с родственной ей Афродитой Уранией греческих поселенцев, имевшей святилища на Таманском полуострове. Но Д. А. Мачинский, пытливый археолог, не ограничивался мифологией. Он упорно обращал внимание специалистов-античников на материальные следы предколонизационной фазы – шедевры ионийской работы из Келермесских курганов, родосско-ионийскую керамику, обнаруженную в разных точках Северного Причерноморья, в том числе в глубине материка, которые свидетельствуют о реальных плаваниях греков к побережьям Северного Причерноморья задолго до официального выведения колоний и первых улавливаемых археологами слоев греческих поселений, что согласуется и со сведениями античной традиции. Тем самым он стремился преодолеть гиперкритицизм в отношении раннеколониальной фазы, часто проповедуемый археологами-античниками (см. статью «Время основания поселения Борисфен на острове Березань и древнейшие этапы освоения эллинами северных берегов Понта»), и эти усилия, несомненно, еще принесут свои плоды в будущем.
Особое внимание Д. А. Мачинский уделял восходящей к путешествию Аристея из Проконнесса традиции об аримаспах и гипербореях. Ему удалось дать наиболее реалистическое объяснение мифу об одноглазости аримаспов, который Д. А. объяснял влиянием доходивших до греков сведений о почитании в местах их обитания уникальных стел с изображением в основном девичьих ликов с третьим глазом на челе. Исследовав их в ряде работ, Д. А. Мачинский постулировал существование в Хакасско-Минусинских котловинах уникального центра почитания трехглазых ликов, которое активно продолжалось с конца IV тыс. (в афанасьевской, а затем окуневской культуре) до VIII–VI веков до н. э., т. е. до времени, когда сведения о нем могли быть получены греками. Именно в это время древние лики могли быть связаны с иранским племенем (как показывает этимология имени аримаспов), обитавшим в зоне их распространения.
Самостоятельную ценность представляет и интерпретация уникальных изображений на стелах, которые, как показал Д. А. Мачинский, в большинстве своем представляют дев. При всей смелости и широте привлеченных ассоциаций, предложенная им трактовка остается наиболее органичной и полной.
Влияние представлений об отдаленном «сакральном центре» почитания этих дев Д. А. Мачинский усматривал и в сложении древнегреческой традиции о путешествии гиперборейских дев с начатками плодов на Делос, предположив, что первоначально эти посольства направлялись в какое-то святилище в Западной Малой Азии, откуда происходит культ Аполлона. Во времена Геродота передача плодов происходила уже без дев, и большую роль в ней играло скифское посредничество. Но Д. А. Мачинский улавливал существование путей, связывавших отдаленные пределы будущей Скифии, и в более раннее время. На основании сходства некоторых элементов афанасьевской и сменяющей ее окуневской культуры с катакомбной и дольменной культурами Восточного Приазовья и Северо-Западного Предкавказья (приазовско-предкавказским очагом культурогенеза) Д. А. Мачинский предполагал наличие контактов между этими районами уже в середине III тыс. до н. э. Синхронный этим событиям расцвет кикладской культуры и связь дольменной культуры с Малоазийско-Эгейским регионом позволяли ему видеть в Северно-Восточном Причерноморье (Прикубанье) место встречи древнейших евразийских и эгейских путей сакральных и иных контактов.