Страница 14 из 57
- Ах, батюшка Патап Максимыч,- возразила Дарья Сергевна.- А могилки-то родительские как же, останутся?
- На помины можно ездить сюда,- молвил Патап Максимыч.
- Конечно, можно,- сказала Дарья Сергевна.- Да с домом-то как же расстаться? Дунюшка родилась ведь в нем, в нем и выросла, и радости в нем видела, и горя пришлось дождаться... Тяжело ей будет, Патап Максимыч, с родительским домком расставаться, ой как тяжело.
- Что скажешь на это, Дуня?- спросил Чапурин.
- Что мне дом?- грустно она отвечала.- Что теперь мне в нем дорогого? Не глядела бы ни на что. Одна отрада была, одно утешенье - тятенька голубчик, а вот и его не стало... Одна на свете осталась безродная. И залилась слезами.
- Конечно,- сказала Аграфена Петровна, обращаясь к Дуне,- конечно, ты здесь одна с Дарьей Сергевной пропадешь с тоски, а за Волгой будешь не одна. Бог даст, твое горе мы и размыкаем. Вы уж не противьтесь, Дарья Сергевна, право, и самим вам отраднее будет у нас, чем здесь, в опустелом доме.
- По мне, что ж? Я здесь, так здесь, за Волгой, так за Волгой,- не совсем довольным голосом ответила Дарья Сергевна.- Жить мне недолго, а где в сыру землю ни зароют - все равно. Поверх земли не оставят же.
- Так как же, Дуня? Решай,- сказала Аграфена Петровна.
- У меня теперь новый тятенька,- потупив глаза, тихо промолвила Дуня.- Как прикажет, так и сделаю; из его воли не выступлю.
- Ну вот и прекрасно, вот мы и устроим, как только можно лучше,- целуя Дуню, припавшую головкой к его плечу, сказал глубоко тронутый Патап Максимыч.
- С домом-то как же? - всхлипывая от подступивших слез и печально повесивши голову, спросила Дарья Сергевна.
- Выищется покупатель, продадим, хоть и убытка придется принять, не то отдадим внаймы - это уж нам Герасим Силыч устроит,- сказал Патап Максимыч.
Потом еще довольно потолковали о распоряжениях, какие надо сделать. Дуня казалась спокойнее прежнего. Заметивши это, Чапурин сказал:
- Теперь бы надо сундук вскрыть, а то толкуем мы, толкуем, а все равно в потемках бродим. Надо узнать, сколько наличного капитала, сколько векселей, опять же там и счета, покойник-от сам ведь их вел, своей рукой писал. А может статься, найдется и последняя его воля.
- Вскрывайте,- сказала Дуня, подавая ключи Патапу Максимычу.
- Нет,- сказал он, не принимая ключей.- Хоша ты мне и дочка теперь, а без твоей бытности все-таки сундука пальцем не трону. Пойдем туда, ежель есть силы - дело будет недолгое. Дуня встала, повинуясь приказу "нового тятеньки".
- Пойдемте, Дарья Сергевна, а ты, Груня, сыщи Герасима Силыча да вместе с ним и приходи,- сказал Патап Максимыч.
Все сошлись в бывшей спальне Марка Данилыча. Патап Максимыч своими руками отпер железный сундук. На столе, поставленном возле, стал он раскладывать найденные бумаги - в одну сторону откладывать тучные пачки серий, ломбардные билеты, наличныеденьги; по другую векселя и сохранные расписки, в третью сторону клал купчие крепости и закладные разных людей. Особо клал Патап Максимыч счета и торговые книги, особо контракты и условия. Завещания не нашлось.
Выбравши все из сундука, Патап Максимыч стал считать, а Чубалов на счетах класть. В сериях, в наличных деньгах и векселях до восьмисот тысяч рублей нашлось, да домов, лесных дач, барж и промысловых заведений тысяч на четыреста выходило, так что всего за миллион перевалило.
Разбирая расписки, Чапурин взял одну из них и, оглядев, подал ее Чубалову и примолвил:
- Что за тарабарщина?
- По-татарски,- сказал Герасим Силыч.- Да вот и перевод, и маклера подпись, и печать казенная.
Читает вслух Патап Максимыч русский перевод расписки.
"Тысяча восемьсот такого-то года, августа в двадцатый день, в Нижегородской ярманке, я, нижеподписавшийся оренбургский первой гильдии купец Махмет Бактемиров Субханкулов, получил от почетного гражданина и первой гильдии купца Марко Данилыча Смолокурова тысячу рублей серебром, с тем, что обязуюсь на будущей Нижегородской ярманке возвратить сии деньги ему самому или кому он прикажет, ежели я, Субханкулов, до тех пор не вывезу в Россию из хивинского плена находящегося там Мокея Данилова".
Все диву дались, а Дарья Сергевна, всплеснув руками и громко вскрикнувши, так и покатилась на стоявший возле диван.
* * *
На другой же день Чапурин послал к Субханкулову эстафету, уведомляя о кончине Марка Данилыча и о том, что, будучи теперь душеприказчиком при единственной его дочери, просит Махмета Бактемирыча постараться как можно скорей высвободить Мокея Данилыча из плена, и ежель он это сделает, то получит и другую тысячу. На этом настояла Дуня; очень хотелось ей поскорей увидеться с дядей, еще никогда ею не виданным, хотелось и Дарью Сергевну порадовать.
Но самое Дарью Сергевну нимало не заботило, скоро или поздно увидит она Мокея Данилыча, она даже боялась встречи с бывшим женихом своим. "Что я ему?она думала.- Больше двадцати годов за упокой его поминала, больше двадцати годов не было об нем ни слуха ни духа... И забыл, чать, про меня совсем. А сам-от сердечный, сколько горя-то в полону натерпелся. Бьют, слышь, там наших-то, мучат. Чего-чего натерпелся он в эти годы. А дурища Матрена еще говорит давеча: "Были похороны, теперь свадьбу надо будет играть... Нашли невесту! Старая я, болящая - куда уж мне об венце помышлять: жених мой - гроб сосновый, давно меня он дожидается. А хочешь не хочешь, придется с Мокеем Данилычем встретиться! Боязно. Ведь ровно с того света выходец... Вот как бы Дунюшке дал бог скорей пристроиться за умного, за хорошего и за доброго человека. Поглядела бы я маленько на новое житье-бытье ее, да и пошла бы в скиты грехи свои замаливать да за других молиться".
Не любила она даже, когда иной раз о Мокее Данилыче при ней речь заведут. Сейчас замолчит и уйдет вон из комнаты.
Дуня поправлялась помаленьку. Она могла уж разговаривать с Патапом Максимычем об устройстве дел.
Чапурин со дня на день ждал шурина Никифора, чтобы скорей получил он от Дуни доверенность на продажу унженских лесов, баржей и низовых промыслов и ехал бы поспешней на Унжу. Насчет дел по городу разные люди являлись к Чапурину с предложеньями заняться устройством их, были в том числе и отставной стряпчий, и выгнанный из службы становой, и промотавшиеся дотла помещики, и прогоревшие купцы. А сын предводителя, узнав, что Дуне больше миллиона досталось, опять стал свататься, сам предводитель по этому делу приезжал "к мужлану", как звал его,- Патапу Максимычу. Стали разузнавать стороной мысли о замужестве богатой сироты и те кумушки, что прежде были засылаемы к Марку Данилычу сватать купчиков. Но всем от Патапа Максимыча один был ответ: "Авдотье Марковне ни приказывать, ни советовать я не могу, да и раненько бы еще ей о выходе замуж думать - у родителя в гробу ноги еще не обсохли..." И, ругая Чапурина, искатели смолокуровского миллиона в злой досаде расходились по своим местам. "И откуда они этого непутного заволжанина выкопали?- говорили они.- Ни слуху ни духу про него у нас никогда не бывало, вдруг ровно из земли вырос, как из ведьминой трубы вылетел, и ну чужим добром распоряжаться! Хорошо, видно, подмаслил городничего, не то бы давно ему в кутузке сидеть. Да и она-то дура неповитая! Зачем проходимца слушается".