Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 2 из 3



Снега вопрошают: Россия, ответь,

Почему так легко за тебя умереть?

Дозорный в траншею вернулся. -- Друзья -

Сказал он спокойно, -- подсчитывал я:

Штук двадцать их перевалило кювет.

На каждого танк... Да и этого нет,

Ведь нас двадцать восемь! Ни шагу назад!

И бой принимает гвардейский отряд.

4

Над древним Кремлем небеса, как шелом.

Столица в морозном тумане седом,

По ней из конца протянулись в конец

Сплетенья ершей; как терновый венец,

Вонзается копьями башенный строй

В рассвет, разлитой над Москвою-рекой.

Москва на походе. На марше Москва.

Звездой осияна ее голова,

Как шлем запыленный гвардейца-бойца,

Простерлись окопы в четыре конца.

Но мечется даль в огневом колесе:

"Угроза над Волоколамским шоссе".

Там танки ползут, за отрядом отряд,

То охнет земля, то леса завопят.

Качаются черно-стальные горбы,

И танки, шалея, встают на дыбы,

Грозятся бока их крестовым тавром,

И смерть, как погонщик, за вражьим гуртом.

"Москва! Где Москва? Где кварталы Тверской?"

Но залп ударяет -- один и другой.

"Где Кремль? Где тут площади Красной гранит?"

Стальная броня, расседаясь, трещит,

И башня зияет разрубленным лбом,-

К соломе гвардейцы припали ничком.

В ней свежесть степная младенческих дней,

Но каплями кровь пробивается к ней.

И боль сквозь шинель ударяет волной,

То холод обнимет, то взвихрится зной,-

К земле припадает гвардеец, томясь,

И боль утихает, смиряясь тотчас.

По капелькам кровь свою в сердце страны

Вливают ее исполины сыны.

Губами к земле припадает один:

"Россия... Она велика, погляди,

Да, некуда нам отступить и уйти,

Во мгле и метелях -- Москва позади".

Она, как в дозоре, лежит без огней,

Но дали ночные открыты пред ней.

В столице не спят. Над столицею гул...

Быть может, стервятник в тумане мелькнул,

Быть может, ее осыпает свинцом,

Быть может, ее поливает огнем...

И каждый разбитый кирпич в этот миг

В гвардейское сердце сквозь грохот проник,-

Они кирпичи обжигали, они

Дворцы воздвигали в счастливые дни,

И мрамор метро шлифовали они,

И в звездах Кремля зажигали огни.

В сердцах у гвардейцев родная Москва,

Она тут, в зигзагах окопного рва,

С ней не расстаются роса и трава,

И каждая песня Москвою жива.

В ней птиц перезвоны, в ней ветер полей,

И смерть, как над миром, не властна над ней.

И ветер к траншее гвардейцев прильнул:

"О ветер, пробейся сквозь пламя и гул.

Посланцем ступай и Кремлю доложи:

Мы телом своим отстоим рубежи

В неравном бою, в огневом колесе -

На вздыбленном Волоколамском шоссе".

5

Россия, созревшая в гневе боев,

От края до края раздался твой зов,

Дружины ветров на врага обрати,

Встречай его бурей на каждом пути.

В отвагу и мощь, как в доспех броневой,

Сынов облачи для страды боевой.

Буди в поднебесье вершины хребтов,

Огнем заколдуй беспределье снегов,

Прикличь сребробронные стужи зимы,



Кровавое выжги отродье чумы.

Винтовки -- на взводе, надежна рука,

И -- свист молодецкий летит с большака.

Гвардейцы! Гранатами крой по врагу.

Удар громовой. Ослепительный гул.

И -- дыбом просторы, и даль -- ходуном,

И танк -- исступленным захлестнут огнем.

В смятенье ноздрями поводит другой,

С распоротой и обожженной броней.

И словно над бездной, в испуге, слепой,

Сожженные лапы подняв пред собой,

Со скрежетом третий, минуя откос,

Бокастое тулово тяжко занес.

С налета в затылок четвертому лбом

И замер, застыл в онеменье тупом.

Снега голубые в кровавой росе

На вздыбленном Волоколамском шоссе,

Над люком стрелок запрокинулся, нем,

Слетает подшибленным вороном шлем,

Рука протянулась в простор пустырей:

В Москву! На парад! Ну ступай, поскорей!

О русских санях бредил ты наяву.

И по первопутку собрался в Москву.

Чего ты закутался в бабий платок?

Что ежишься ты? Иль на стуже продрог?

Раздумье взяло? Не по вкусу свинец?

Иль русской зимой зачарован, мертвец?

Крылатая ненависть, пламенный гнев:

"Без спросу пришел ты сюда, обнаглев".

Израненных танков неистовый гуд...

Они потрохами стальными блюют...

Вот втянут четвертый в огня коловерть,

Вот пятого к счету прибавила смерть.

"Попотчевать пойлом собачьих сынов!" -

Чеканит приказ, непреклонно суров.

Бутылку с горючим -- по танкам взахлест,

Метнулись они, как жар-птицы из гнезд.

И, стиснут объятием огненных крыл,

Десяток чудовищ в тоске завопил.

Обвитые дымной волной огневой,

Они громоздятся под грохот и вой,

Как буйволы черные в лаве огня,

Сплетаются, корчась, надрывно стеня,

И прочно к себе их большак пригвоздил:

Колдобины -- спереди, ров -- позади.

Свинцовый летит над гвардейцами град.

Их руки от ран и натуги горят,

Шинели напитаны кровью густой,

Лежат уже трое, обнявшись с землей, -

Но в сердце по-прежнему бодрость крепка:

Оружие верно, надежна рука.

6

Москва -- в изголовье, Москва -- под ружьем,

И край, что не дремлет ни ночью, ни днем,

Что рядом, в траншее, под градом свинца,

Отвагу и силу вселяет в сердца...

Багрово от крови снегов полотно,-

Еще два гвардейца насмерть сражено.

В равнине, где бурных ветров перебег,

С оружьем в руках повалились на снег,

Легли, прислонясь голова к голове,

Телами заставив дорогу к Москве.

И грозен гвардейцев редеющий строй

Под градом свинцовым, под хлесткой

Не дрогнуть, не сдать в исступленном бою.

Уже восемнадцать осталось в строю.

У каждого кровью набухла шинель,

Не слышат, как шалая свищет шрапнель;

Пред ними четырнадцать мертвых громад -

Четырнадцать танков в обломках лежат.

На смену подбитым лавиной идут

Четыре десятка под скрежет и гуд,

Гранаты уже на исходе -- и вот

Товарищ товарищу передает:

"Гвардейцы! Ударил решительный час:

Три танка принять должен каждый из нас!"

Траншею покинув, навстречу врагу

Выходят они, залегают в снегу.