Время сурка

– Хорошие новости, – согласился я.

– Это ещё не всё. Я на твоих концертах не был, как-то не доводилось, но о тебе уже пошли слухи. Звонили из штаба нашей дивизии, просили отправить тебя к ним, выступить в Доме офицеров в Ленинграде. Неужели так интересно рассказываешь? Надо обязательно сходить. Обычно концерт начинается, когда у нас служба, а потом ты уже отдыхаешь. Это можно как-то изменить?

– Да, конечно. Можно до обеда давать часовой концерт для детей, у вас в городке их много, вернулись с каникул и пионерских лагерей. А после шести вечера, в семь, давать концерт часа на два уже для взрослых.

– Отлично. Тогда я свяжусь с комдивом, завтра у нас два концерта, а послезавтра тебя свозят в Ленинград, и дашь концерт там в Доме офицеров. В семь вечера удобно?

– Вполне.

Дальше я принял душ и, взяв стопку принесённых Фёдором офицерских тетрадей, чистых, приготовил письменные принадлежности и приступил к работе. Написать нужно было много. Офицеры ещё посидели со мной, мы чаю попили, мне ужин принесли, а потом они ушли, а я работал, обещания нужно выполнять, надеюсь, успею.

В полку я провёл две недели, пока за мной не пришли. Поверьте, это изрядно времени. Батя прикрывал как мог, но всё же как-то информация ушла. Вроде не Соломин постарался, хотя, может, и от него ушло. Сейчас уже и не узнаешь. Бате о прибытии группы не сообщили, видимо, чтобы не помешал и не предупредил. И что важно, я собирался завтра покинуть расположение полка, закончив писать мемуары, точнее историю Советского Союза от наших дней до развала, альбомы зарисовал с машинами будущего, дал их ТТХ, некоторые узлы и приборы нарисовал и дал описание. Учёным будет легче разобраться, если знать, к чему стремиться. Я успел побывать почти во всех клубах дивизии и штаба авиакорпуса, что был развёрнут на этом побережье. Меня на самолёте даже в Мурманск на два дня возили, четыре концерта там дал. Народ, не избалованный подобным юмором, был в восторге. Я начинаю чувствовать себя поп-звездой, как говорил дядя Миша, как я его называл. Поп – от слова попы.

Сегодня я как раз дал вечерний концерт, а сегодня было второе сентября, школа, уроки начались, но всё равно детей в зале хватало, хотя концерт был для взрослых. Местные офицеры с жёнами, их родители, кто приехал и жил с детьми. Зал, как всегда, был битком. Сегодня у меня новая программа для концерта, заезженного не было, я редко концерты повторял, только для тех, кто пропустил их. Это я про наш клуб, на выездах, там можно повторяться, меня никто не знал. Хорошо подобранная программа позволяла зрителям, покидая клуб, пребывать в хорошем настроении, с улыбками, по кому-то до сих пор судороги смеха пробегали. Некоторые мои речи повторяли в кругу знакомых, отчего все взрывались смехом. Всё же дядя Миша великий юморист, грех это не признавать, а я так, лишь плагиатор. Замечу, особую радость у зрителей вызывали рассказы об американцах и Америке. Моя фраза «ну тупые-е» стала крылатой в городке. Я не знаю, что в будущем, что в это время, похоже, эта тема будет всегда актуальной.

Придерживая гитару, а я всегда даю музыкальное сопровождение из песен, у меня их действительно много, шёл от клуба, пожимая людям руки, ощущая хлопки ладоней по плечам, пара девушек так подарили поцелуй, целомудренный, в щёчки, хотя одной я губы подставил, вызвав смех и свист, когда замер. Мне навстречу выходили трое, улыбка сразу слетела с губ, я волком осмотрелся, убирая девушку за спину. Двоих я не знал, а вот одного очень хорошо: капитан Озёрин, это он был одним из моих инструкторов осназа в Москве, где я жил несколько лет, во время одной из реинкарнаций. Опытный боец. Тот тоже отслеживал мою походку, и чем дальше, тем больше хмурился. Бойцы такого уровня по одним движениям видели, кто перед тобой, как их ни маскируй, и тому не нравились мои движения. Видел что-то знакомое? Возможно. Осмотревшись, обнаружил ещё шестерых неизвестных, что замкнули колечко, выдавив тех из зрителей, кто ко мне подошёл.

– Капитан Озёрин? – с кривой усмешкой сказал я. – Давно не виделись.

Зрители, что уже отошли от клуба, спешили вернуться, чтобы узнать, что происходит, остальные нас начали окружать.

– Мы знакомы? – спросил тот, замерев на месте, пристально меня рассматривая.

– Я больше трёх лет был вашим учеником. Вы сказали, что я был лучшим у вас.

– Не припомню такого.

– Не сомневаюсь.

– Ты садишься в машину и едешь с нами, – указал тот на две «победы» и «эмку», что стояли у магазина.

– На эту шутку я больше не куплюсь. Один раз съездил, так фактически забили на Лубянке.

Почему подошли ко мне тут, я понимал, торопились, иначе тихо бы повязали в номере, вынесли так чтобы никто не увидел, и увезли. Однако каждый вечер со мной в номере проводил батя, да не один, Фёдор ещё был, что приносил от жены вкусняшки, та готовила пирожки и пироги. Я любил её стряпню. А вообще жена у Фёдора училась на последнем курсе медицинского, скоро интернатура будет, она пройдет её тут, в поликлинике, что имелась на территории военного городка. Толпа вокруг от моих слов глухо зароптала, похоже Озёрин понял, что совершает ошибку, мои зрители меня в обиду не дадут, тем более группа захвата была одета в гражданские одежды. Тот среагировал сразу, достал удостоверение, в руках предъявив открытые корочки, к нему вышел полковник, командир бомбардировочного полка, осмотрел и кивнул, подтверждая. Что примечательно, его особист стоял в сторонке, а не он ли меня слил?

– Этот человек задержан! – громко сказал капитан. – Приказ подписан особым отделом штаба округа.

Тут, подтверждая мои предположения, особист полка бомбардировщиков подтвердил полномочия этой группы. Однако сдаваться я не стал. Хотя брали меня жёстко, то есть сломали ногу и несколько рёбер, раздавили гитару, но повязать всё же смогли. Я лишь радовался, сплёвывая кровавую слюну, три зуба выбиты и ещё несколько шаталось, что победа далась группе захвата дорого. Не зря столько тренировался. Двоих в бессознательном сознании грузили в машину, три руки сломал, одну из плечевого состава вырвал. Однако никого из своих группа Озёрова не оставила, погрузились, меня не забыли и укатили. Как КПП проехали, не видел, меня чем-то укололи, и я вырубился.

Очнувшись, я понял, что завален телами. Перед глазами торчала чая-то грязная пятка. На инстинктах я задёргался, при этом не понимая, что происходит, где склон, травма головы и удаляющийся рёв армейского грузовика? Ладно, сейчас не до того, нужно понять, что происходит. Тела свежие, окоченеть не успели, с некоторых на меня всё ещё лилась кровь. В общем, куча зашевелилась, и я услышал возглас на английском языке с американской кашей во рту:

– О, тут один узкоглазый живой.

– Добей, – приказал кто-то другой.

Прозвучала короткая очередь, и меня поглотила новая тьма.

Очнулся почти сразу, под той же кучей. Только в этот раз не стал резко шевелиться и привлекать к себе внимание. В прошлую реинкарнацию в новом теле я не успел получить информацию по этому самому телу. Я так и лежал, пока американские солдаты смеялись где-то рядом, шуточки сыпались, предлагали кого-то вдуть сильнее. В общем, вскоре раздался рёв мощного движка, и тот стал удаляться. Зажимая касательную огнестрельную рану на голове, выбравшись из-под тела, я рассмотрел в пыли удаляющуюся корму гусеничного бронетранспортёра. Знакомая модель, американский, кажется модель М59. Додумать я не успел, тут на меня обрушились воспоминания прошлого хозяина тела, и я потерял сознание от боли, хотя ожидал нечто подобное. По опыту прошлого тела.

Очнулся я, видимо, сразу, потому как ещё слышал в отделении рёв движка бронетранспортёра, пока тот не стих из-за большого расстояния. Сев, я посмотрел на два десятка убитых мирных граждан, жителей Вьетнама, крестьян, их расстреляли из штурмовых винтовок, кому-то досталось из крупнокалиберного пулемёта, что стоял на боевой машине. Пошатываясь, я отошёл от кучи тел на дороге и посмотрел на обочине на двух вьетнамок. Красивые девочки. Были. Насиловали их долго и с расстановкой. Ноги до сих пор раздвинуты. Добили ножами или штыками. Живых, кроме меня, никого не было. Я решил проверить, осмотрел все тела, может, ещё кому повезло так же, как мне? Оторвав кусок рубахи у убитого крестьянина, та на вид чистой была, я перевязал голову и, спустившись к воде чека, с обеих сторон дороги рисовые поля, – в самом неприятном месте застал беженцев патруль, – я присел, мельком осмотрев себя в отражении, и начал умываться и стирать кровь с лица и шеи.