Страница 3 из 10
Увидев меня в дверях, да еще и с тортиком, мальчишки с дикими воплями кинулись ко мне и повисли как две обезьяны.
— Мама! Мама!
Им уже по семь лет и они достаточно взрослые, чтобы понимать — их настоящая мама умерла, но по-прежнему зовут меня мамой. А у меня каждые раз сердце сжимается. И радостно и больно одновременно. Так я их люблю.
Целую светлые, чуть рыжеватые макушки и, поднимая голову, ловлю полный немого укора взгляд баб Даши.
— Так! — спохватившись, тут же делаю суровое лицо, — Кто из вас испортил бабушкин суп?!
— Это не мы!
— Да, это не мы!
— А кто?! — не дав вставить мне и слова, возмущенно каркает баб Даша.
Минутная заминка. Мальчишки синхронно чешут взлохмаченные шевелюры и Киря находится:
— Барабашка!
— Да, барабашка! — вторит ему довольный находчивостью брата Илья.
— Какой барабашка?! — прифигевше срываюсь на писк я, — Его же не бывает.
Рот Кири потрясенно, словно я только что убила все его детские мечты, приоткрывается и он, выставив палец перед собой, говорит:
— Как не бывает? Ты же говорила, что он на чердаке живет.
И пока я пытаюсь найтись с ответом, этот манипулятор добавляет зловещим шепотом:
— Ты. Нас. Обманула…
— Да, обманула, — поддакивает Илья, сложив тонкие детские ручки на груди в очень сердитом жесте.
Да-а, дела. Я, вторя жесту близнецов, озадаченно чешу репу. Это что же получается — теперь я виноватая.
— А пойдемте чай пить с тортиком! — внезапно с преувеличенно радостью зовет баб Даша, — Кто первый сбегает за водой получит два куска.
Рыжие издеватели мгновенно забывают про меня, барабашку и, узрев вожделенный тортик, опрометью несутся выполнять задание. Вот это я понимаю правильная мотивация.
— Эх, учиться тебе еще и учиться, — вздыхает баб Даша, — Ален, скажи, как ты в садике работаешь? Они же из тебя веревки вьют.
С виноватой улыбкой пожимаю плечами, тем самым признавая, что так оно и есть на самом деле. Хотя нет, дети вьют из меня настоящие канаты.
Пока баб Даша на пару с любопытной Настеной накрывают на стол я, умывшись, иду в самую маленькую комнату, которая прежним хозяевам служила чуланом. Мф эту комнату разгребла, поставили кровать и теперь там полноправно властвует мой старший ребенок — Данил.
Комната Данила — это царство компьютерных игр, соцсетей и книг о боевом фэнтези. Хорошо, что на даче нет интернета. Тут он хотя бы иногда выглядывает на улицу.
Тринадцатилетний Данил мой самый трудный ребенок. Его бесконечная скорбь по отцу — моя кровоточащая рана на сердце. Его отчужденность, обида на весь мир и боль, которая плещется в серьезных не по годам серых глазах постоянный укор мне. Не полюбила, не смогла понять и принять. Наши отношения — это постоянное блуждание по минному полю. Один шаг вперед и три шага назад. Движение в сторону и я потеряю его.
Осторожно стучу в дверь и, не услышав ответа, заглядываю внутрь.
— Данюш? Привет.
— Привет, — доносится бурчание, и серые глаза выглядывают из-за крышки ноутбука, — Как съездила?
Я пожимаю плечами и быстро сканирую комнату сына. Все, как всегда, прибрано, постель застелена. Под кроватью два тома какой-то фантастической мути, рядом с ноутбуком пачка чипсов.
— Нормально, — пожимаю плечами я и сажусь на кровать.
— И? — вопросительно поднимает брови Даня, — Чего этот козел хотел?
— Даня! — сурово восклицаю я, — Что за слова?
Сын закатывает глаза и мгновенно исправляется:
— Ладно, не козел, а осел. Так лучше?
Не отвечаю и сердито соплю носом.
— Так ты не ответила. Чего он хотел? — с нажимом повторяет Данил, и меня в который раз посещает чувство дежавю.
Он нереально похож на своего отца. От внешности до характера. Тот тоже был таким же серьезным, твердолобым и отчаянным. Иначе бы просто не смог завоевать мою красавицу сестру.
— Соскучился он, — отмазываюсь я и быстро перевожу стрелки, — Ты опять целый день играл?
— Ага.
— Хоть бы с Таськой погулял.
— Больно надо.
— Вы же с ней дружили?
— А теперь не дружим.
— Что-то случилось?
— Я сам разберусь.
— Данил?
— Я сказал — сам!
Вот и поговорили.
Устало поднимаюсь с кровати и уже у двери говорю:
— Пошли чаю попьем. Я тортик купила.
Данил все еще пышущий недовольством косит своими сверкающими глазищами и цедит:
— Сейчас приду.
Я тихо прикрываю за собой дверь и вздыхаю. Почему с ним так сложно? Может из-за того, что он мне неродной? На подсознательном уровне чувствует себя лишним?
А ведь я никогда не выделяла его. Да и не задумывалась, что он, по сути, чужой ребенок, привыкший, совершенно к другой жизни. Обеспеченной и даже богатой.
сын Романа — мужа сестры от первого брака. Не знаю, как так вышло, что мальчик остался без матери. Знаю одно: мама его в добром здравии и много лет живет в Европе. Сам Даня ее не помнит, но это не уменьшает его боли. Он чувствует себя брошенным, потерянным, словно выброшенным.
Роман был чудесным мужчиной, заботливым и чутким отцом. С Аней они познакомились, когда я была на четвертом курсе института. Помню, как горели глаза сестры, когда она восторженно рассказывала о своем новом кавалере. Они стали самой гармоничной, любящей парой, какую я только встречала.
Признаться, даже немного завидовала старшей сестре. Может, поэтому через пару лет и выскочила за Егора. Аня отговаривала. Говорила — не спеши. А я отмахивалась. Егор был таким лапочкой — на руках носил, цветами заваливал, бриллианты дарил. В общем, дура была наивная.
Стыдно вспомнить, но мы с Аней до появления в нашей жизни Ромы все по общагам мыкались и перебивались случайными заработками. Родители наши умерли. Сначала мать сгорела от рака, а потом и отца инсульт шарахнул. В наследство нам достался ветхий домик в вымирающем селе.
Похоронили мы родителей, погоревали и продали домик, чтобы оплатить Ане первый курс учебы в университете на юрфаке. Я через год поступила в Пединститут на бюджетный. И жизнь наша пускай нелегкая, иногда даже голодная, но начинала налаживаться, а с появлением Ромы и вовсе заиграла яркими красками.
Перед глазами так и стоят фото из нашего семейного архива.
Непередаваемо прекрасная Аня в воздушном кружеве свадебного платья.
Рождение близнецов.
Моя свадьба с Егором.
Рома держит в сильных руках розовый конвертик из роддома с Настей.
Мы все вместе отмечаем Новый год.
Это было самое счастливое и беззаботное время в моей жизни, которую перечеркнул один урод на груженой фуре.
В тот вечер у малышки Насти резались зубки, и маленькая принцесса постоянно капризничала. Сестра боялась оставлять ее с няней и попросила меня посидеть с детьми. Я с радостью согласилась. Это был повод не тащиться с Егором на очередной светский раут и не изображать из себя глянцевую жену успешного бизнесмена.
— Мы быстро вернемся. Смотаемся в офис и обратно, — заверила меня Аня, поспешно натягивая дубленку, — Все побежала. Ромка ждет.
Я тогда не догадалась спросить, чего они могли забыть в офисе в семь часов вечера. А после было уже не у кого.
До офиса они не доехали. На заснеженной трассе их «Лексус» протаранила фура с заснувшим за рулем водителем.
— Мам. Мам! МАМ!!!
Вздрагиваю и понимаю, что Настена уже в третий раз у меня что-то спросила, а я так задумалась, что пропустила мимо ушей.
— Мам! — девочка требовательно дергает меня за руку, — Пойдем. Баб Даша уже толтик полезала.
Так. Что-то ты мать раскисла совсем! Общение с Егором на мне плохо сказывается. Тут же вспоминаю разъяренную Сонечку и настроение сразу приподнимается. Душу греет то, что на Егоре, вернее на его нервной системе, наши встречи гораздо…гораздо хуже сказываются. Зато теперь десть раз подумает, прежде чем тревожить меня по всяким пустякам.
Ишь, жениться он надумал! Щас, мы устроим тебе свадебку после веселых похорон. Потому что развод я ему дам только через труп. Его труп, естественно.