Страница 4 из 15
До Тритогении, как очевидно, они не добрались за этот день. Пусть под обстрелом они не глядели по сторонам, но уж не заметить огромный город просто не могли.
Третий рассвет они встретили в дороге. Голод и жажда заставили подняться раньше солнца. К тому же, хотелось пройти как можно больше, прежде чем их заметят местные.
Лишь пастухи со своими стадами составляли им компанию. Не было слышно флейт, песен, козы мекали, выдавая испуг. Какая-то давящая атмосфера, безрадостный туман накрыл эти земли. Подобного путники не ощущали в Виоренте, но там они не покидали приделов города.
Ничего не напоминало о воспетых пасторалях. Оливковые сады походили на костлявых мертвецов, глядящих с пожелтевших террас на чужаков. Тощие козы, чья шерсть не годилась ни на что, провожали гноящимися глазами четверку путешественников. И нигде не было видно людей до самого восхода.
– Жуть, – проговорил Эгрегий. – Совсем не похоже на окрестности Мерзы.
Городок, рядом с которым располагалось поместье его бывшего хозяина, был небогатым, типично провинциальным. Расположенный вдалеке от торговых путей, на второстепенной дороге. Даже там люди были приветливее, жизнерадостнее. Да, бедные, но не обозленные.
– Что с ними не так? – спросил он.
– Понятия не имею, – ответил Виал.
Он бы хотел объяснить спутнику подоплеку, просто чтобы поддержать разговор. Его товарищ впервые нарушил молчание за все это время, обратился к нему с вопросом. Вот только ответить на него Виал не мог.
– Они злы, потому что богаты, – только сказал он.
– Не похожи они на богачей.
– Не сами люди, но эти места. Столько монет тут находится. И не серебро, а золото! Тысячи кораблей, набитых пшеницей, вином, маслом и соусами приходят в Тритогению.
– Так чего они злы?
Виал пожал плечами. Сказал, что это остатки былой роскоши. Обжиравшиеся мясом местные вынуждены были перейти на рыбу, отчего и недовольны. Проще сказать, они жаждут вернуться в золотой век, когда крестьянин Тритогении был богаче патриция из Гирции.
Чужестранцы ожидали, что местные продолжат их приветствовать камнями. Повезло, холмы остались на юге. Тропа сбегала вниз по склону, приближаясь к морю. Теперь она проходила через рыбацкие деревушки, далеко от маслинников и козьих стад.
Небольшая перемена, но многое изменилось. Нет, местные не стали жизнерадостными работягами, что поют и работают одновременно. Виал понимал, отчего эта перемена.
В рыбачьих поселках мужчины сейчас находились в море. Никто бы не смог постоять за жестоких мальцов, решивших поприветствовать чужаков. Женщины работали в огородиках, поглядывая из-за оград на незнакомцев, а детишки прятались от них, смотрели через щели в хижинах.
Подобное вполне устраивало путешественников. Уж лучше холодная неприветливость, чем добрый камень, пущенный тощей рукой.
Останавливаться в поселках никто не пожелал, хотя Виал мог бы выпросить масла для спутников. Достаточно того, что никто не прогонял от колодцев, которые еще не пересохли.
Просить помощи у местных бессмысленно, они нищие. К тому же, впереди уже вырисовывались белые стены Тритогении.
Точнее, то был порт Парнест, что связан тремя стенами с полисом. Эти стены славятся неприступными, хотя их не раз штурмовали. Порт обеспечивал полис пропитанием, позволяя ему выдерживать осады. Но боги всегда были на стороне чужеземных армий: через порт, что обеспечивал зерном, в город проникали болезни.
Так, почти каждая осада оканчивалась гибелью не меньше трети населения. Это и подкосило могущество города. Из флота в триста судов в порту Тритогении теперь базировалось от силы полсотни длинных кораблей. Не наберется достаточно гребцов, чтобы обеспечить больше.
Тритогения так и не смогла приспособиться к реалиям нового времени. Приходилось или терять урожай этого года, или дожидаться зимы, когда появятся свободные руки. Всему виной жесткая политика по отношению к чужакам. За свою долгую историю Тритогения даровала гражданство от силы сотни чужестранцам.
Как бы не желали патриции, но успех обеспечивают простые люди.
Вдоль побережья, минуя высокие скалы путешественники за день добрались до порта. Южная стена поднималась ступеньками на холмы, скрывая от любопытных взглядов сам город. Лишь где-то на западе угадывался мрамор храмов, построенных на акрополе. Или то был обман зрения, жалкое облачко, принявшее образ дома для божества.
Виал тут никогда не бывал, даже на судне не проходил мимо. Ему было так же интересно поглядеть на Тритогению, как и его спутникам. Они продвигались медленно, часто отдыхали. Раны, жара и голод доконали их. Пугала неизвестность, как горожане поступят с чужестранцами, что прибыли не по морю, а по суше.
Могло произойти все, что угодно. Виал не знал нрава местных. Преодолевая испуг, он спросил у Мустифа:
– Твой хозяин не бывал в этом городе?
– Бывал, но без меня, – подумав, ответил кемилец.
– Не можешь ничего о них рассказать?
Но парень рассказал только то, что все и так знали. Город ремесленников, мудрецов и торговцев. Вечный соперник Виорента. О могуществе города, его успехе напоминали только массивные стены и огромный Парнест.
Контрибуции наложенные на Тритогению все еще не были выплачены. Город, его народ платил не только гирцийцам, но и своим соседям, с которых в прошлом взимал «добровольные пожертвования». Эти деньги шли на содержания флота, что в теории защищал всех соседей от пиратов Ладенов, тиринцев и других варваров.
На деле же, военный флот был всего лишь другой формой пиратской армады. Действия его были подкреплены не силой и наглостью, но законом крупнейшего полиса региона.
Какая ирония, что теперь суда из Тритогении сами страдали от пиратов.
Стены остались без охраны, деревянный галереи на них давно не реставрировались. Никто бы не стал их штурмовать, в этом уже нет нужды. Казалось, город затих и медленно умирал.
Это только кажущееся представление, в порту дымили тысячи труб. Над Тритогенией стояло плотное облако сажи: работали мастерские, обжигалась керамика, выплавлялась бронза. А так же готовились снасти, паруса, тараны. Город не умер, но собирал силы перед последним рывком.
У местных был выбор: умереть быстро или умереть медленно. Похоже, что они избрали первый вариант.
Победа в грядущей войне не принесет им выгоды. Золотой век уже не вернуть, но поквитаться с соседями тут явно намерены.
Глава 2
Последнюю ночь вне города путники провели в развалинах насыпи. Брус, что служил подпорками для насыпи не сгнил, а ведь прошло несколько десятилетий. Удалось развести костер, скрывшись от любопытных глаз в одной из ям, что вырыли легионеры.
Это была сеть осадных укреплений, что протянулась вдоль стен Тритогении и Парнеста. Удивительно, но она сохранилась. Данаи не разрушили ее, не стерли с лица своей земли. Толи хотели оставить напоминание о поражении, толи не хватило средств.
– Приятно соприкоснуться с творением рук сограждан, – сказал Виал, поглаживая стенку рва.
При этом было ощущение, что они оказались среди могил. В этих траншеях могли гибнуть люди – их люди. Чьи жизни полстолетия назад были заплачены за сегодняшний день. Виал задумался, не случись в то время чумы, проиграй гирцийцы, оказался бы он с товарищами тут?
Если копнуть, то найдутся жало стрелы, чешуйки доспехов, что сохранились с осады. Мальчишки не могли выкопать всего. Под подошвами хрустели обломки керамики. Подняв один из них, Эгрегий заметил следы огня.
Тут должны быть и косточки, эта траншея могла стать чьим-то погребением. Никто не предлагал переместиться.
Огонь уже горел, над огнем подвесили небольшой котелок. Теперь на четверых его будет недостаточно, но Виал полагал, что подобное неудобство придется терпеть всего одну ночь.
Мустиф вообще мог отказаться от совместного приема пищи. Запах готовящейся похлебки заглушил гордость, бывший раб помогал с обустройством лагеря наравне со всеми. И ел потом тоже вместе с людьми, из-за которых его жизнь переменилась.