Страница 9 из 106
Завидовали Луповицким соседи и не могли придумать, отчего у них все спорится. Сами летом они каждый день с утра до ночи в поле, за всякой безделицей следят зорко, каждое яблоко у них на перечете, а все ровно ветром метется - нейдет в прок, да и полно. И народ совсем иной у них, чем у Луповицких, избаловался донельзя, воров не оберешься, пьяниц не перечтешь, лень, нищета в каждом доме. А, кажется, все держится строго - всякая вина виновата. "Тут не без колдовства,- говаривали соседи про Луповицких,- отец, был фармазоном, зато на старости лет и в монастырь попал грехи замаливать. А что фармазонство, что чернокнижье - одно и то же. Пошло от колдуна Брюса и досель не переводится, проклятое. Сынки по стопам родителя пошли, яблочко недалеко от яблони падает, такие же фармазоны. С бесами знаются. Чему ж тут дивиться, что им удается все? Сатана на послугах - а такого работника не всякий наймет... Зато каково-то будет им, как на том свете очутятся в лапах у теперешних работников! Другую песню запоют!" То особенно досадно было соседям, что Луповицкие при таком состоянии отшельниками живут - ни псарни, ни отъезжих полей, ни картежной игры, ни безумной гульбы, ни попоек. Два-три раза в году зададут обед - и баста, а сами ни к кому ни ногой... Как ни досадовали соседушки, как ни честили они Луповицких, а ихних обедов не пропускали. Хоть и противно было Луповицким, а все-таки сзывали они изредка соседей на кормежку иначе нельзя, не покормишь - как раз беду накачают.
Рано поутру осмотрев хозяйство, Варвара Петровна с пасеки пошла в богадельню. Устроенная ею женская богадельня стояла в самом отдаленном углу сада и была обсажена кругом густым вишеньем. Только крыша виднелась из-за кустов, а окна совсем были закрыты вишневыми деревьями, оттого в комнатах даже и в летние дни был постоянный сумрак. Одна комната была во всю длину дома, и в ней, как в крестьянских избах, вдоль стен стояли скамьи. В переднем углу, как водится, киот с образами, рядом на стене "Распятие плоти"
("Распятие плоти" - печатная мистическая картина, в особенности любимая хлыстами. Изображается распятый на кресте монах с замком на устах, с открытым сердцем в груди, в руках у него чаша с пламенем, а по сторонам диавол и мир, в виде вооруженного человека с турецкой чалмой на голове, стреляющего из лука в монаха, от его рта лента, на ней написано: "Сниди со креста". В Чернухинском ските на Керженце (поповщинского толка) было такое изображение, писанное на доске; оно стояло в часовне в виде местной иконы.), "Сошествие благодати" ("Излияние благодати" рисуется красками от руки, оно изображает отрока в белой рубашке с поднятыми к небу руками и очами. В небесах изображен окруженный ангелами святой дух в виде голубя, изливающий на отрока благодать в виде сияния и огненных языков.) и два портрета каких-то истощенных бледноликих людей. Комната эта называлась "столовою", хоть в ней ни посуды, ни других домашних вещей не было видно. Сзади столовой, от конца дома до другого, был коридор, а из него двери в темные кельи. Их было семь, и в каждой жило по женщине. К богадельне примыкала пристройка, там была стряпущая, еще три кельи и множество чуланов.
Войдя в столовую, Варвара Петровна села у окна, и к ней медленным шагом одна за другою подошли семь женщин. Все были одеты в черные сарафаны и повязаны черными платками. Ни серег, ни даже медных пуговиц, обыкновенно пришиваемых к бабьим сарафанам, ни у которой не было. Четыре женщины были пожилые, три помоложе, одной по виду и двадцати лет еще нельзя было дать. У всех в лице ни кровинки, глаза тусклые, безжизненные, не было видно в них ни малейшего оживленья. Ровно мертвецы из своих могил пришли на поклон к Варваре Петровне.
Одна за другой подходя к барыне, они с ней целовались.
- Здравствуй, сестрица,- обращалась к каждой из них Варвара Петровна.
- Здравствуй, Варварушка,- каждая ей отвечала. Затем уселись на скамьях по ту и другую сторону от Варвары Петровны.
- Ну что, Матренушка, как тебя государь святой дух милует?- обратилась Варвара Петровна к сидевшей возле нее старушке.
- Милует, Варварушка, милует. В нем, государе, каждый день пребываю. Велика милость, голубушка, велика благодать! - поникнув головой, отвечала старушка.
- Что дочка твоя духовная? - спросила Варвара Петровна, с ласковой улыбкой взглянув на севшую одаль молоденькую девушку.
- Приобыкает, Варварушка, приобыкает помаленьку, другиня моя,- отвечала Матренушка.- Нельзя вдруг - не сразу благодать-то дается... А скоро можно будет ее и к "приводу",- шепотом примолвила Матренушка, наклонясь к уху Варвары Петровны.- Совсем на пути, хоть сейчас во "святой круг" (Нечто вроде хоровода пляшущих или вертящихся хлыстов.), родимая.
- Доброе дело, спасённое дело, Матренушка,- отвечала Варвара Петровна.Приведет господь, так дён этак через десять, что ли, разом двух приведем.
- Еще-то кого? - спросила Матренушка.
- А ту девицу, что гостит у нас,- сказала Варвара Петровна.- С Волги, купеческая дочь, молоденькая, еще двадцати годов не будет, а уж во многом искусилась, знает даже кой-что и про "тайну сокровенную".
- Не та ли, что с Марьюшкой приехала? - спросила Матренушка.
- Та самая,- ответила Варвара Петровна.- Сам Николаюшка долго к ней приглядывался и говорит: велик будет сосуд.
- Хорошее дело, Варварушка, дело хорошее,- сказала Матренушка.- А родители-то ее? Тоже пойдут по правому пути?
- Не пойдут,- отвечала Варвара Петровна.- Матери у ней нет, только отец. Сама-то я его не знаю, а сестрица Марьюшка довольно знает - прежде он был ихним алымовским крепостным. Старовер. Да это бы ничего - мало ль староверов на праведном пути пребывает, человек-то не такой, чтобы к божьим людям подходил. Ему бог - карман, вера в наживе. Стропотен и к тому же и лют. Страхом и бичом подвластными правит. И ни к кому, опричь дочери, любви нет у него.
Под эти слова растворилась дверь, и в столовую вошла молодая крестьянская девушка, босая и бедно одетая. Истасканная понева из ватулы и синяя крашенинная занавеска
(Понева в Рязанской, Тамбовской, Тульской, а отчасти и в Курской губерниях - юбка из трех разнополосных полотнищ. Ватула или ватола - самая грубая деревенская ткань в Рязанской, Тамбовской и Воронежской губерниях. Основа ватулы из самой толстой пряжи, уток - из скрученных льняных охлопков. Идет больше на покрышку возов, на подстилку и на одеяла. То же самое, что рядном или веретьем по другим местам зовется. Занавеска - передник с лифом и рукавами. Иногда, особенно у бедных, она прикрывает только зад и бока женщины.) были у ней заплатаны разноцветными лоскутками. В одной руке держала она лукошко грибов, в другой - деревянную чашку с земляникой.