Пять кубков (ЛП)

Но несмотря на то, что Мелани выступала на стороне обвинения, она бралась не за каждое дело. Ей нужно было верить в добродетель клиента, в правильность его стремления подать в суд, в истинность показаний.

Мел было важно находиться на стороне правды. Она была ангелом в море демонов. Она брала дело только, если верила в него. Это становилось не просто ее делом, это становилось ее добрым деянием. Она боролась до последнего, не жалея себя.

Я не могу оторвать взгляда от янтарной жидкости в крошечном стакане.

Когда Мелани умерла, она забрала с собой все лучшее, что было у нас. В том числе Портер.

– Она бы поняла… – продолжает Портер. – Это моя работа, Уэст. Я поклялась представлять клиента ревностно и в полной мере моих возможностей. Мне не обязательно его любить...

– Я ошибся, Портер. Ты действительно хорошо читаешь людей, – Я вытаскиваю пару купюр из бумажника и бросаю их на стойку, туда, где оставил вторую стопку своего бурбона. Смотрю ей прямо в золотистые глаза: – наслаждайся выпивкой, – говорю я, хотя на самом деле мне хотелось сказать о том, как разочарована в Портер была бы Мелани, узнай она, что та представляет Шейвера.

Мел была ангелом непредвзятости. Не я. Судить людей – это то, что у меня получается лучше всего.

– Уэст, постой...

Что-то в ее голосе заставляет меня внутренне вздрогнуть. Тоска. Вот, что это такое. Внезапно меня прошибает импульс успокоить Портер. Усмирить ее боль. Проклятье. Бурбон жжет желудок, боль в груди мешает дышать. Мне нужно убраться отсюда. Далеко. Сейчас же.

– Я опаздываю, Ловелл. Увидимся завтра.

– Ненавижу, когда ты называешь меня по фамилии.

Я почти успел дойти до двери, почти выбрался на свободу, но меня догоняет ее слишком близкий голос:

– Знаешь ли, она тоже была моей подругой. Я скучаю по Мелани... особенно сегодня…

Распахиваю дверь толчком и с благодарностью вдыхаю прилив воздуха, охлаждающего мою кожу, и шум улиц, заглушающий ее голос. Я не поддамся Портер. Ни в угоду прошлого, ни сегодня.

Я тяжело ступал по тротуару, быстро удаляясь от Портер, ее воспоминаний и сочувствующего тона. Это яд, это ничего не изменит, только еще больше меня разозлит. А я очень стараюсь контролировать гнев.

Обогнув угол, я заметил указатель кладбища. Я прихожу сюда только раз в год. Один. В первую годовщину смерти Мелани, Эдди, Миа, Портер и, казалось, все остальные жители округа Колумбия предприняли попытку оказаться здесь. Типа групповая поддержка, показуха. На мой взгляд, это было нарушением личных границ, поэтому я быстро от них избавился.

Я не показушничал.

Позже, когда они по очереди подходили ко мне с соболезнованиями, я говорил, что забыл дату. Конечно, они видели мою ложь насквозь, но так уж было заведено – я предпочитал пассивно-агрессивно отгородиться от всех, без слов признавшись в том, что хочу посветить этот день только себе.

Я работаю. У меня такой же день, как и у остальных, но в семь часов вечера первого октября, в час, когда прозвенел звонок телефона, в час, когда Мелани отняли у этого безумного мира – этот час принадлежит мне.

Я ни с кем не делю свою скорбь.

Вообще-то я коплю свою скорбь.

Каждый год я скатываю её в тугой шар и засовываю в самый темный угол. Думаю, он находится где-то под моим левым подреберьем. За последние несколько лет я собрал хорошую коллекцию разлагающихся шаров скорби. Вот откуда, наверное, взялись лишние килограммы.

Ворота кладбища открыты, и я вхожу, словно желанный гость.

Могила Мелани находится на ее семейном участке. Часть семьи ее матери жила в городе с начала века (прошлого века, не этого. Сами предположите, сколько мне лет). Мы планировали купить – за очень дорого – собственный участок, чтобы наши кости лежали бок о бок, чтобы наша любовь длилась и в загробной жизни. Но потом случилось немыслимое.

Случается всегда немыслимое. Ну, серьезно, кто в здравом уме может подумать, что его невесту собьет машина на пути домой в двухэтажный лофт? Всего в паре кварталов от дома. От встречи с ней меня отделяла одна минута... а потом, Мелани не стало. Водитель скрылся с места преступления.

Подонка, который убил любовь всей моей жизни, так и не нашли.

По словам врача скорой, это произошло мгновенно. К тому времени, когда Мелани привезли в больницу, она уже была мертва. Он сказал это так, словно это должно было меня успокоить.

Мгновенная смерть.

Я ему врезал.

После этого меня очень быстро вывели из больницы. Я никогда не видел ее в этом холодном, затхлом месте, и, может быть, в каком-то смысле, это к лучшему. В копилке моей памяти нет воспоминания о безжизненном теле Мелани.

Ее мать предпочла похороны в закрытом гробу. Она тоже не могла видеть Мел в этом состоянии – её нет. Ушла. Просто ушла. Похороны – это лишь церемония, дань этикету, потому что так принято.

Я вхожу на территорию кладбища, засунув руки в карманы. Пальцами касаюсь кулончика, подарка на годовщину, который я приношу Мел каждый год. Отмечать годовщину смерти звучит пугающе, но я психолог, поэтому сразу вам скажу – так я справляюсь с потерей. Наша свадьба должна была состояться на несколько недель позже. Мелани обожала Хэллоуин, мы хотели пожениться в канун Дня Всех Святых. Вот такая она у меня извращенка. Улыбаюсь этой мысли.

Ей бы точно полюбился серебряный кулончик с ведьмой на метле.

Впереди показался белый мраморный надгробный камень, и грудь сжимает от знакомой боли. Чем ближе я, тем больше боль. Я неплохо научился дистанцироваться. Помогает сарказм. Черный юмор отпугивает почти всех.

Но видеть ее надгробный камень, знать, что она там, под землей...

Останавливаюсь перед куском белого мрамора. Вдыхаю в легкие воздух в попытке снять ноющее напряжение, что так старательно выжимает из меня жизнь.

Я знаю, некоторым нравится говорить с умершими близкими. Сидишь такой у надгробия, болтаешь так, словно вы до сих пор рядом, ждешь наступления вечности. Только идиоты могут так себя вести!

Я не могу с ней говорить.

Вытаскиваю из кармана кулон и кладу у основания мраморного надгробия. Мелани... вообще-то мне не обязательно что-то говорить. Мне не приходилось этого делать, когда она была жива. Мел читала меня взглядом. Были времена, когда я любил ее за это. А были – когда ненавидел. От Мел было невозможно спрятать эмоции.

Быть здесь – все равно, что вскрывать вену.

Вся накопленная скорбь прорывает плотину и ломает потоком мою грудную клетку.

Я навсегда останусь мужчиной, который любит Мелани Харпер.

Мне не нужно говорить, что я скучаю по ней каждый божий день. Не нужно рассказывать, в какой кусок дерьма я превратился. Или что без нее – жизнь не жизнь.

Она все это знает, потому что где бы она ни находилась, она видит меня насквозь.

Выпустив свою боль, я собираюсь уйти, но кое-что цепляет мой взгляд.

Опускаюсь коленями на сухую землю, покрытую безжизненной травой и опавшими листьями, провожу рукой по могильному холму. Здесь кое-кто еще оставил подарок. В листьях зарыта карта. Черно-белое тиснение на черном картоне... переворачиваю карту и вижу изображение человека в плаще и с кубками.

Хмурюсь и прищуриваюсь. Какого черта? Старая, потертая временем и постоянным использованием.

Карта Таро.

Разряд электрического страха бьет меня в грудь, холодит вены. Месяцы поисков сошлись в одном мгновении, мой разум сплел ниточки зацепок воедино. Это не подарок.

Это предупреждение.

Угроза.

От Шейвера. 

Глава 3

Через край

Доктор Йен Уэст

Приходит следующее утро, город всё еще спит, утопая в чреве темноты. Привычные звуки дня – пульсирующее сердце столицы – сейчас покинули мой офис через окно.

За чашкой кофе открываю ноутбук. Сегодня утром Эдди опередил всех остальных моих сотрудников, появившись на рабочем месте первым. Он выглядит заспанным, хотя надел выглаженный костюм и уложил гелем волосы.