Порочные желания

Но, самое главное(!) – Катька! Рядом со мной! И, её рука, на моём плече.

Откуда?? Вспоминал, вспоминал, но так и не смог вспомнить. У меня, такой фотки, нету!

Кто снимал?

У моих, фотоаппарата не было! Ни тогда, ни после!

Фото, без подписи.

Я написал Екатерине. Она ответила. Сказала, что зашла случайно, искала кого-то. Сначала не узнала. Стали друзьями. Через несколько дней, я насмелился, и сбросил ей, незаконченный рассказ.

Она была в восторге, а через пару дней, пришло от неё большое сообщение, с такими пикантными подробностями, что у меня встал!

А рассказ наполнился содержанием, которого ему, так не доставало!

Сеновал, у Тольки, был над сараем. На крыше сарая. Это был навес, с плоским покрытием из нетёсаных досок. Один торец, с распашными створками, выходил на огород. Здесь и закладывали сено, после сенокоса и сушки. Другой торец был глухой. В потолке сарая, был лаз, рядом со стойлом коровы. Через него, доставали вилами сено, осенью, зимой и весной, когда деревенское стадо не паслось. Летом, лаз, закрывался крышкой. Были ещё две лестницы, приставные: одна внутри сарая, другая на огороде.

Летом, на сеновале, сена не было, и мальчишки устраивали себе здесь ночлег, чтобы не будить рано утром родителей, собираясь на рыбалку.

На сеновал была проведена проводка, и под потолком подвешена лампочка, на 150 ватт.

Это очень яркая лампа!

Но, засиженная мухами, она светила, как из тумана.

Впрочем, пацанам, этого было за глаза! Не уроки же, они, здесь делали! Тем более, что навес был невысокий: где-то метр восемьдесят или чуть ниже.

Иногда, схватившись бороться, и забывшись, они задевали головами лампочку! Но всё обходилось: не разбили ни разу.

Вовка, почему-то, повёл меня не напрямик, через ограду Толькиного дома, а задами.

Как партизан!

– Через ограду нельзя! Может увидеть, кто-нибудь.

Будто мысли мои прочёл!

Мы пролезли через щель в заборе и огородом, через картошку … «Блядь! Знала бы, калоши надела!»

Я была в шлёпанцах и пока шли, всё черпала и черпала ими землю, мягкую, после окучивания.

… Подошли к стене сарая, с приставленной лестницей

– Лезь за мной! – прошипел Вовка

Сквозь щель створок, пробивался тусклый свет.

Вовка приоткрыл створку и залез и, повернувшись, протянул мне руку.

– Катя!

Представился, Вовка, друзьям.

Мальчишки, сидевшие на матрацах, вскочили, обтряхивая трико.

Я, согнувшись (мне показалось, что потолок навеса слишком низко), подошла к ним.

– Ты, Толька! – протянула я руку сероглазому

– Колька! – тянул свою руку, второй

– А вы … а вам сколько лет? – Колька был нагловатый и, как мне сразу показалось, довольно раскрепощён

– Двадцать три … скоро будет

– А нам – он глянул на Тольку – четырнадцать, а ему – на Вовку – пятнадцать скоро будет!

– Сколько время?

Толик сел на свой матрац и вытащил из-под тазика будильник – Пол-одиннадцатого!

– Вечерний смотр, личного состава, не проводится заботливыми родителями?

– Да нет! Они же знают, где мы!

То ли не все родители знали, то ли так уж совпало.

Заскрипела дверь сарая, и радостный лай Дозора возвестил, что у нас непрошенные гости!

– Толя! Ты зачем Дозора загнал в сарай? Мальчики, вы почему не спите? Вам же в четыре утра вставать?

– Маам! Мы уже всё! Ложимся!

Толька махал рукой друзьям, и они шустро полегли на свои матрацы.

– Я выключаю свет!

Сеновал погрузился во мрак.

– Спокойной ночи!

Я стояла в непроглядной тьме и слушала, как шумно вздыхает корова, как повизгивают поросята, перебираясь друг через друга, чтобы улечься между, как взмахивает крыльями курица, чтобы удержаться на насесте …

– Эй! Вы не уснули? – я присела и шарила руками вокруг

Чья-то потная ручонка, поймала мою и потянула – Иди сюда!

На «ты», со мной, был только Вовка.

Я присела на его лежбище.

Прошло ещё минуты три, и кто-то из мальчишек встал.

– Пойду гляну. Если свет не горит, то можно включить.

Толька – это был он – на карачках, подобрался к лазу и спустился в сарай. Бесшумно приоткрыл дверь и высунулся

Дозор обегал двор по периметру. В доме, света в окнах, не было.

Толька закрыл дверь на крючок. Включил свет и залез наверх.

Клавдии Васильевне не спалось.

– Что ты вертишься, как на иголках?! Спи давай!

– Ой, Митя! Что-то неспокойно мне. Надо ещё раз мальчишек проверить.

–Ты десять минут назад ходила! Они спят уже!

Что Толя, занимается онанизмом – она знала. Мужу не говорила.

Клавдия Васильевна была в местной школе парторгом и преподавала историю.

Но, несколько дней назад, узнала, кое-что ещё, о сыне.

Нет! Что Толя, вечерами, когда стемнеет, залазил на лестницу, приставленную к стене их дома, и подглядывал за соседкой в туалете – она, тоже знала!

Дом был городского типа, с удобствами внутри. На четыре квартиры. На каждые две квартиры был общий двор. Соседи, семейная пара, были молодые и детей ещё не завели. Лестница же была приставлена для того, чтобы залезть на крышу и настроить телевизионную антенну, а весной сбрасывать снег. А туалетная комната, совмещённая с ванной, окном, как раз, во двор и выходила!

Окно, от земли, было высоко и наполовину, замазано извёсткой. Но с лестницы, через верхнюю, не забелённую половину, было видно всё!

Она долго не могла понять, зачем Толя, с театральным биноклем, который они забыли сдать в гардероб, в областном театре, сидит, вечерами, на лестнице.

И однажды сама полезла и … и увидела! Покраснела, от того, что увидела, и слезла.

Мужу не сказала.

Сыну, тоже, не стала говорить, что знает его тайны.

Почему?

Да потому, что не знала, как завести разговор об этом.

Вот на партийном собрании, всё(!), было просто и понятно: там – загнивающий капитализьм! В СССР – развитой социализьм! Прочла в газете «Правда», статью о похождениях певца Магомаева, сбежавшего, через балкон, в чём мать родила, от разъярённого мужа, прихватившего жену с любовничком. Устроила в учительской внеочередное партсобрание и заклеймила позором, похотливого и развратного певчишку!

А как здесь быть? На партсобрании не расскажешь. На комсомольском? Так он и не комсомолец ещё! На пионерском? Не поймут! Да ещё и осудят!

Ум за разум заходить стал, но тут попалась на глаза статья о переходном возрасте. Не в «Правде». А в какой же? Неважно! Вовремя, главное! И отлегло от сердца.

Даже бинокль не стала прятать. Не убудет от соседки, если Толик, посмотрит, как она моется под душем.

Но, неделю назад, к ней, в магазине, подошла Зинаида.

– Клавдия Васильевна, можно с вами поговорить?

– Да, конечно, Зинаида

Зинаида работала уборщицей в общественной бане.

Что? У вас нигде не ёкнуло?

Ну ладно!

Зинаида заходила в моечное помещение и выметала листья (от берёзовых веников) из решётки слива воды. Потом шла в парилку и там, тоже, выметала литья из решётки слива воды. В парилке, решётка, была под полками.

Что? Опять не ёкнуло?

Ну ладно!

Зинаида, заходила в моечное помещение, когда там мылись люди.

И в женское, и в мужское отделение!

Ладно, в женское. Там были голые бабы и малые дети.

А в мужском, были голые мужики! И они, при виде Зинаиды, свои члены, не прикрывали тазиками и вениками.

Ну а теперь, поставьте себя, на место мужа Зинаиды, который тож, мылся в этой бане …

Потому, Клавдия Васильевна, не удивилась, что Зинаида, не стала говорить при всех, а вышла, из магазина, на улицу.

Муж Зинаиды, по пьяни, гонял жену, угрожая расправой!

– Что случилось, Зинаида? – жалостливым тоном, спросила Клавдия

– Мне так неудобно, Клавдия Васильевна …

Зинаида мялась и не смотрела в глаза

– Опять угрожал? – в голосе Клавдии ощущалась сжатая стальная пружина, готовая распрямиться и выстрелить!