Страница 79 из 88
- Спасибо на памяти про нашу хлеб-соль,- сухо промолвил Патап Максимыч.Не беспокойте себя понапрасну, Марья Гавриловна. Ни чаю, ни кофею, ни закусывать мне теперь не охота... И за то благодарен, что хлеб-соль моя не забыта.
- Помилуйте, почтеннейший господин Чапурин, как же возможно вашу хлеб-соль нам позабыть? - молвил Алексей.- Хоша в те времена и в крестьянстве я числился, никакого авантажу за собой не имел, однако ж забыть того не могу... Справляй, справляй, а ты, Марья Гавриловна... Не можно того, чтоб не угостить господина Чапурина. Сами у него угощались, и я и ты.
- Пожалуйте, Патап Максимыч, не побрезгуйте нашим угощением. Мы ото всей души,- сказала Марья Гавриловна и вышла.
И Патапу Максимычу и Алексею было как-то неловко, тягостно. Еще тягостней показалось им, когда они остались с глазу на глаз. Молчали, поглядывая друг на друга.
- Пароход сейчас отправил,- заговорил, наконец Алексей.- Хлопот по горло. Известно дело - коммерция!.. Насилу отделался.
- К Верху побег?..- чтобы что-нибудь сказать спросил Патап Максимыч.
- Как есть в акурат, угадали: в Рыбну,- ответил Алексей.
- С кладью?
- Неужто погоним пустой?.. Не расчет-с!.. На одних дровах обожжешься!..- с усмешкой промолвил Лохматов.- Две баржи при "Соболе" побежали: с хлебом одна, другая со спиртом. Фрахты ноне сходные.
- Чего? - спросил Патап Максимыч.
- Фрахты, говорю, ноне сходные. Двенадцать копеек с пуда... Оно, правда, на срок, с неустойкой.
- Фрахты! Вот оно что! Цены значит, а я, признаться, сразу-то не понял,слегка усмехнувшись, проговорил Патап Максимыч.
Не укрылась мимолетная усмешка от Алексеева взора. Ровно ужалила она его. И вскипело у него яростью сердце на того человека, на которого прежде взглянуть не смел, от кого погибели ждал...
- Пожалуйте, Патап Максимыч,- входя в гостиную, приветливо молвила Марья Гавриловна.- Захотелось мне в своих горницах вас угостить. Милости простим!..
Нахмурился Лохматов, кинул на жену недружелюбный взор, однако встал и пошел вслед за ней и за Патапом Максимычем.
- Ты бы, Марья Гавриловна, амбреем велела покурить,- сказал он, подняв нос и нюхая изо всей силы воздух.- Не то кожей, не то дегтем воняет... Отчего бы это?
Вздрогнул и побагровел весь Патап Максимыч. Отправляясь к молодым, надел он новые сапоги. На них-то теперь с язвительной усмешкой поглядывал Алексей, от них пахло. Не будь послезавтра срок векселю, сумел бы ответить Чапурин, но теперь делать нечего - скрепя сердце, молчал.
Усердно потчевала гостя Марья Гавриловна. Но и лянсин ( Высший сорт чая.), какого не бывало на пирах у самого Патапа Максимыча, и заморские водки, и тонкие дорогие вина, и роскошные закуски не шли в горло до глубины души оскорбленного тысячника... И кто ж оскорбляет, кто принижает его?.. Алешка Лохматый, что недавно не смел глаз на него поднять. А тот, как ни в чем не бывало, распивает себе "чиколат", уплетает сухари да разны печенья.
- Самый интересный этот напиток "чиколат,- бросил он небрежно слово Чапурину.- Как есть деликатес! Попробуйте, почтеннейший!.. Отменнейший скус, я вам доложу... Самый наилучший - а ла ваниль... У вас его, кажись, не варят?.. Попробуйте...
- Чем бог послал, тем и питаемся,- сдержанно, но злобно промолвил Чапурин.
- Да вы попробуйте. Грешного в эвтом "чиколате" нет ничего. Могу поручиться,- надменно говорил Алексей.- Марья Гавриловна, подлей-ка еще. Да сама-то что не пьешь?.. Не опоганишься... Чать, здесь не скиты. Скусный напиток, как есть а ла мод. В перву статью.
- Не хочется, Алексей Трифоныч,- краснея, ответила Марья Гавриловна.
- А ты, глупая бабенка, губ-то не вороти, протведай!..- резко сказал Алексей и затем громко крикнул: - Чилаек!
Вошел слуга. Одет был он точь-в-точь, как люди Колышкина.
- Шенпанского! - сказал Алексей и развалился на диване.- Надо вам, почтеннейший господин Чапурин, проздравить нас, молодых... Стаканы подай, а Марье Гавриловне махонький бокальчик! - во все горло кричал он вслед уходившему человеку.
В каждом слове, в каждом движенье Алексея и виделось и слышалось непомерное чванство своим скороспелым богатством.
Заносчивость и тщательно скрываемый прежде задорный и свирепый нрав поромовского токаря теперь весь вышел наружу. Глазам и ушам не верил Чапурин, оскорбленная гордость клокотала в его сердце... Так бы вот и раскроил его!.. Но нельзя - вексель!.. И сдержал себя Патап Максимыч, слова противного не молвил он Алексею.
На прощанье обратился не к ему, а к Марье Гавриловне.
- Так как же, сударыня Марья Гавриловна, насчет того векселька мы с вами покончим?.. Срок послезавтра, а вот перед богом, денег теперь у меня в сборе нет... Все это время крепко на ваше слово надеялся, что на два месяца отсрочку дадите.
- Я, Патап Максимыч, от своего слова не отретчица,- быстрый взор кидая на мужа, молвила Марья Гавриловна.- И рада б радехонька, да вот теперь уж как он решит... Теперь уж я из его воли выйти никак не могу. Сами знаете, Патап Максимыч, что такое муж означает - супротив воли Алексея Трифоныча сделать теперь ничего не могу.
- Да ведь сами же вы, Марья Гавриловна, тогда, у покойницы Насти на похоронах, о том разговор завели... Я не просил. Знай я вашу перемену, не стал бы просить да кланяться...
- Так точно, Патап Максимыч. Это как есть настоящая правда, что я тогда сама разговор завела,- низко склоняя голову, молвила Марья Гавриловна.- Так ведь тогда была я сама себе голова, а теперь воли моей не стало, теперь сама под мужниной волей...
- А может статься, Марья-то Гавриловна такое обещанье вам только для того дала, чтоб не оченно вас расстроивать, потому что в печали тогда находились, схоронивши Настасью Патаповну,- насмешливо улыбаясь, с наглостью сказал Алексей.
Вспыхнул Чапурин. Зло его взяло... "Смеет, разбойник, имя ее поминать!.." Пламенным взором окинул он Алексея, сжал кулаки и чуть слышным, задыхающимся голосом промолвил:
- Не мне б слушать таки речи, не тебе б их говорить...
Дерзко, надменно взглянул Алексей, но смутился, не стерпел, потупил глаза перед гневным взором Чапурина.
- Да вы не беспокойтесь, Патап Максимыч,- робко вступилась Марья Гавриловна.- Бог даст, все как следует уладится. Алексей Трифоныч все к вашему удовольствию сделает.