Судья и палач

Николай задумчиво посмотрел на друга. Напоминать, что, по его мнению, задумала безбашенная колдунья из УГРО, не хотелось. А сам Макс, похоже, благополучно забыл ее слова по этому поводу. Что не могло не радовать. Если уж он так нервничает из-за того, что девушка просто болтается на виду у гипотетического посредника, то какой кипиш поднимет, скажи Николай сейчас правду?

— Давай не будем гадать, что задумала Агафья, — сказал он, наконец. — Пусть она сама об этом расскажет сегодня ночью.

— И как мне спокойно ждать, зная, что ее в любой момент могут убить? — буркнул майор.

— Вспомни, что убить ее не так-то просто. Она же не человек, Макс. Ты все время упускаешь это из виду. Я не уверен, что ее можно убить даже очередью из АК в упор.

Макс устало потер глаза и тут же зашипел от неожиданной боли, с раздражением рассматривая ладонь.

— Что у тебя с рукой? — забеспокоился Николай.

— Да черт его знает. Обжёгся где-то. А где, понять не могу.

— Хорошо наша колдунья сегодня обозлилась, — хмыкнул оперативник, сразу догадавшись, обо что, точнее, об кого, обжегся друг. — Явится ночью, попроси ее залечить.

— Само пройдет, — буркнул майор, припомнив, как схватил за руку пытавшуюся уйти магичку. Вытащив из ящика стола упаковку анальгина, он разом закинул в рот две таблетки.

— Не злись. Вряд ли она сделала это специально.

— Да я и не злюсь. Просто думаю, что семейных скандалов у нас никогда не будет… — проворчал Макс, заливая лечебную горечь вчерашним недопитым кофе.

Николай удивленно поднял брови, ожидая объяснений.

— Если она по настоящему разозлится, от меня останется кучка пепла, не подлежащая восстановлению, — заставил себя улыбнуться оперативник.

— И, как, — ухмыльнулся капитан, — не страшно? Вдруг ты ей надоешь, и она тебя сожжёт?

— Нет, не страшно, — посерьезнел тот. — Пусть… Я тут пару дней воображал, что у нее кто-то есть, и она вот-вот пошлет меня к черту…

— И?

— Сделай она это, и я бы сам кучкой пепла осыпался… Без посторонней помощи.

— Знаешь, что, — сменил скользкую тему Николай, — раз уж Агафья вплотную занимается собаководом, на нас — Лакс с Серовым. Может, смотаемся в Павловск?

— К балерине сам пойдешь, — тут же скривился майор.

— Да не пойдем мы к ней, — рассмеялся капитан. — Я тут выцепил адрес детского дома, где вырос Серов. Может, там что-нибудь накопаем?

— Не слишком ли глубоко в прошлое? — с сомнением протянул Макс.

— Может, и слишком. У тебя другие варианты есть? Должно быть какое-то связующее звено между этими двумя! О котором они и сами не знали. Сам же говорил. И Агафья с тобой согласилась.

— Говорил. И сейчас повторю. Но детство-юность…

— Серов меньше, чем Лакс, мотался по просторам нашей Родины, — Николай достал несколько бумаг. — Вот, смотри. Это его биография, которую Агафья составила. Воспитывался в детском доме. Отца-матери — нет…

— Кстати… А почему нет? Шестьдесят четвертый год. Откуда взялся ребенок без роду, без племени? Послевоенная беспризорщина давно закончилась.

— Вот и об этом спросим, — кивнул Николай.

— Было бы кого спрашивать. Все-таки с тех пор, как он из детского дома во взрослую жизнь ушел, лет сорок прошло.

— Тридцать шесть, если быть точным. Но тот детдом существует с сорок шестого года и до сих пор на одном и том же месте. Так что архив должен был бы сохраниться.

— Теоретически. А практически — не факт. В перестройку домовые книги в макулатуру сдавали. А тут какие-то старые никому не нужные личные дела.

— Не спросим — не узнаем, — отмахнулся капитан. — Серов выучился на водопроводчика, отслужил в армии и дальше безвылазно просидел в Павловске до печально закончившейся поездки в Питер.

— Может, связующее звено тянется как раз из армии? — предположил Макс. — Или в отпуск водопроводчик ездил? Не начал же он бухать сразу после армии?

— Раньше начал, — ухмыльнулся Николай. — В вытрезвитель он попадал с завидной регулярностью, с тех пор, как из армии вернулся. Помнишь, что нам старый участковый его района рассказывал?

— Уговорил. Поехали. Только за рулем — ты.

— Без проблем, — кивнул капитан.

В общем-то в павловский детдом Николай вполне мог смотаться и сам, оставив друга лечить больную спину дома. Но выпускать импульсивного майора из виду именно сейчас очень не хотелось. Мало ли, какая очередная гениальная идея могла прийти тому в голову? И не только прийти, но еще и, в отсутствие сдерживающего фактора в лице Николая, воплотиться в жизнь. Капитан давно понял, что, когда дело касается Агафьи, другу отказывает не только профессионализм, но и обычный здравый смысл. «Скорей бы они уже поженились, что ли», — в который уже раз подумал капитан и сел за руль.

После шумного забитого туристами Санкт-Петербурга окраина Павловска, где располагался детский дом, казалась сонным царством. Барская усадьба начала прошлого века, которую и приспособили после войны под приют, когда-то вообще стояла на особицу. Но с годами город разросся, рощи и болотистые низины сменились разномастными новостройками, и от былого простора остался только небольшой парк за каменной облупившейся оградой.

С трудом достучавшись до дремавшего в будке у ворот деда, оперативники прошли за разрисованную цветами калитку. На территории детского дома царила тишина.

— А дети где? — удивленно спросил Макс.

— Дети в школе, — смачно зевнув, ответил сторож. — Нам теперь своя школа не положена. Эта… Как ее? Экономика средствов не позволяет. Учителев разогнали, а дети в районную школу бегают.

— Понятно. Детей нет, а кто, кроме вас, есть? — вмешался Николай.

Дедок долго и с удовольствием чесал в затылке и, наконец, выдал:

— Директорша есть.

— Проводите нас?

— Отчего ж не проводить родную милицию, — хмыкнул сторож. — Пройдемте, гражданин.

Николай окинул взглядом худую фигуру дедка. Тот ухмыльнулся, показав черные пеньки гнилых зубов, и демонстративно почесал кадык, выставив напоказ несколько татуированных перстней. «Бывший сиделец, — сообразил капитан. — Из старой гвардии еще». Судя по тому, как едва заметно поморщился Макс, ему в голову пришли те же мысли.

Директором детского дома оказалась молодая женщина лет тридцати пяти, уже начинающая полнеть. Умело подведенные глаза скользнули по раскрытым удостоверениям и уставились на вошедших:

— Слушаю вас.

— Сорок лет назад в этом детском доме воспитывался Серов Александр Александрович 1964 года рождения. Нам нужно его личное дело.

— Личные дела воспитанников через десять лет после выпуска мы сдаем в городской архив на Лесной, — директор недовольно нахмурилась. — Детский дом существует с сорок шестого года. Место для хранения такого количества макулатуры у меня не предусмотрено.

— Понятно, спасибо, — кивнул Николай. — Есть среди персонала кто-то, кто мог бы рассказать о нем…

— Вы шутите? — перебила она. — Среди воспитателей нет никого старше сорока. Я позаботилась об этом, как только заняла это кресло. Старичкам — место на пенсии, внуков нянчить.

— Вы, судя по всему, прекрасно знаете, кому где место, — не смог сдержать неприязнь Макс. — А как это сочетается с Вашим сторожем? Бывшему уголовнику самое место рядом с детьми?

— А вы найдете много желающих на зарплату в девять тысяч? — огрызнулась женщина. — Сами не желаете сменить поле деятельности? Разумеется, бывший полицейский в будке у ворот будет смотреться лучше, чем бывший уголовник!

— Зачем столько агрессии? — с легким предостережением в голосе проговорил Николай.

— Это не агрессия, а бессилие, — сбавила тон директриса. — Два года пытаюсь навести порядок в этом дурдоме! Кандидатскую забросила, на личную жизнь времени нет, а воз и ныне там! До меня этот кабинет занимала совершенно безответственная старуха, и развалила все, что только можно. Представьте себе, среди персонала процветало кумовство, девяносто процентов педагогов — пенсионного возраста. На заднем дворе вместо клумбы огород устроили! Это они так рацион разнообразить пытались. Можно подумать, шестидесятилетняя бабка лучше знает, что нужно детям, чем ученые-диетологи, которые этот рацион разрабатывали! Но это еще что… На прогулках детям носки вязали, представляете!