Страница 62 из 67
Да, неприятно. Зато живой и здоровый. А самое неприятное то, что ползать приходится по припорошенной мокрым снегом траве. Благо, на охотничьих брюках, в которые я переоделся одновременно с Марой после ресторана, были кожанные вставки, защищающие колени от истирания. Вставки, разумеется, были сделаны не в расчете на всяких Императоров – просто охотникам часто надо ползать: силки ставить, след лучше рассмотреть… да хотя бы стрелять с колена из-под веток и разделывать тушу!
А уж матушка была экипирована по всем канонам местной «спецназовской моды» – наколенники, налокотники, беспалые перчатки, кожаный шлем с металлическим каркасом, черная маска с мелкой сеточкой, сейчас опущенная на шею и многочисленные черные ленточки по всей одежде, призванные размывать человеческий силуэт.
– Посмотри на нас…
А хрен тебе через все твое величество! Лично я не повелся. Потому что внимательно слушал притчи и рассказы матери, и этот прикол знал.
– … Лонг Туан.
Прикол в том, что вот так обламывают молодых чиновников во всех клановых и императорских Кабинетах. С самого начала, так сказать, показывая, «кто есть кто», и как тут «дела делаются». Расставляют, так сказать, все нужные точки и черточки над иероглифом «субординация».
Справа и чуть впереди от меня спина матери слегка поменяла свое положение. До этого она стояла на одном колене, уперев кулак в землю и смотря на носочки императорских туфель. А сейчас, видимо, подняла голову и посмотрела в глаза Императора. Я ж говорю – тут в этих поклонах масса нюансов. Вот, например, только что мою уважаемую родительницу «повысили» – до особого отдельного распоряжения ей дозволено именно так приветствовать Ослепительного – стоя на одном колене и любуясь Его Ослепительностью, а не полом или землей. Еще, насколько знаю, Гвардии Твердыни разрешено совершать обычный поклон и не опускать взгляд. Но тут уж здравый смысл включается – эффективность ползающего (да даже стоящего на одном колене) телохранителя в большинстве ситуаций крайне сомнительна.
Пока про Императора я мог сказать только одно – голос у него не очень-то и старый. Этот голос нельзя было назвать ни надтреснутым, ни, тем более, шепелявым. Звучный голосишко. Не задыхается. Одышки нет. Не свистит – все зубки на месте. Что-то не похоже, чтобы дедуля готовился в ближайшее время представать перед своими предками, отдав бразды правления Империей своим более молодым потомкам… Ну, да чего ж удивляться – товарищ может исцеляющие Жемчужины на полдник жрать при его-то возможностях. И, наверняка, штат медиков за его здоровьем следит в режиме «двадцать четыре на десять».
Ах, да – еще, судя по размеру белоснежных шелковых туфель, дядя совсем невысок и габаритами не впечатляет. Ну, другими словами, маменька пошла в своего папеньку. А я, соответственно, в дедушку.
Кажется, никого, кроме нас троих, в радиусе ста метров не было. Охрана… охрана Императору, такое впечатление, была без надобности – это от него охрана нужна этому лесу. Лисы? Думаю, что даже сверхлюбопытные хвостатые не осмелятся сейчас подглядывать или подслушивать – вряд ли им нужен пятисотметровый выжженный дотла «пятак» посреди их леса. Император, скорее всего, не оценит лисий юмор. А если и оценит, то… Чувство юмора у местных императоров свое и весьма… специфическое, знаете ли. И не каждому дано понять, в чем прикол, к примеру, головы родственника, присланной отдельно от остального тела.
– Значит, это наш внук?
Лять! Я до последнего надеялся на что-нибудь вроде «бастарда», «ублюдка» или какого-нибудь другого незаконнорожденного и непризнанного. А так – практически официальное признание родства. Из уст императора – куда уж официальнее! И никого не еб… не волнует отсутствие свидетелей.
– Да, Повелитель. – Ответила мать. – Мальчик уже получил взрослое имя. Его зовут Фан. Ему уже почти шестнадцать, он вежлив со старшими и старательно учится…
– … а также, как нам докладывали: умен, хитер, жесток, подл и коварен. – Спокойно перечислил Император. – И падок на женщин… преизрядно. Мы слышали, да.
Ну, спасибо, Мара! Уж разрекламировала, так разрекламировала, лисица!
Мать ответила мгновенно, будто никаких других слов и не ожидала:
– Умен в меру, Повелитель. «Жестокий» мы слышим лишь от врагов Вашего Сияния, что освещает эти Царства. Коварство? Подлость? Разве враги наши заслуживают чего-то иного? Разве может быть большей награды для нас, чтобы услышать, что в том обвиняют нас наши враги? Хитрость… тяжело выжить в современном мире наивному юноше-простаку. Ну, а что касается любвеобильности – так это у него, кажется, наследственное… батюшка.
Слова оказались подобраны матерью правильно. Она еще и интонацией сыграла в конце своей речи. Человек, стоявший перед нами, весело хмыкнул. Интересно, есть ли у него усы? Если есть, то вот на последних словах он должен их молодцевато подкрутить. А хотя-я-я… вряд ли в жизни Императора есть место подвигу на этом поприще – в его положении только мигни, и самая принципиальная красавица запрыгнет в твою постель. И только самые-самые умные сделают так, что за них даже Императору придется побороться… но такие становятся Императрицами. А таковых сейчас не наблюдаются (супруги Лучезарного не в счет – там целиком политические браки) – видимо, самых умных удавили еще на дальних подступах к телу…
– Что ж… подлые и коварные идеи этого юноши принесли нам некоторую пользу. – Судя по голосу, Император согласно покивал. – Но почему ты, Туан, не уничтожила ВСЕХ виновных в смерти моих внуков Джена и Джинга, когда у тебя была такая возможность? Кто нам говорил только что о жестокости, о которой мы должны слышать от врагов наших?
Мать снова ответила сразу – видимо, общую канву этой, с позволения сказать, «беседы» она себе представляла и успела подготовить ответы на все возможные вопросы:
– Рука, что держала кинжал, отрублена, Повелитель. Нужно добраться до головы, что направляла руку, пока боль от потери конечности не дает голове размышлять здраво. А нож… какой смысл наказывать жалкий нож? В наказании клинка нет никакого смысла – другие ножи не вынесут из того никакого урока – у них нет собственной головы, которая могла бы это сделать. А нож можно поднять и использовать против врагов Повелителя!
– Что ж… признаю мудрость твоих слов, дочь. Запомни эти мысли – это мысли настоящих императоров!
– Свет радости озарил мой разум от сих мудрых слов, любимый батюшка! – а по голосу и не скажешь. – Почтительная дочь навсегда запомнит их.
Почтительности, кстати, тоже не так, чтобы много. Удивительно, что император спускает подобный тон. Или потенциальному наследнику (пусть и одному из многих) такое позволяется? Ну, матушке, в любом случае, виднее.
– Но не лучше ли все-таки сломать тот кинжал? – Задумчиво протянул голос императора. – Хоть мы и признаем за своей дочерью право на личную месть, но кинжал этот обагрен НАШЕЙ, Лонгов, кровью!
Предложение «сломать ТОТ кинжал» было сделано со странной интонацией. Будто бы Император и сам сомневается в необходимости «уничтожать нож», но вот прямо этого сказать не может. Дескать, я и сам-то не особо хочу, а ты, давай-ка, нарой мне пару-тройку хороших аргументов против этого.
– В таком случае будет поставлена под сомнение надежность любого оружия, находящегося в наших руках. – С готовностью возразила мать. – И в самый ответственный момент это оружие может испытать… сомнение. Вы же в мудрости своей учили меня, что оружие сомнений испытывать не должно.
Воцарилось молчание. Кажется, эти двое играли в гляделки. Кое что из этих иносказаний и недомолвок понять было можно. Какая-то из групп (и у меня очень нехорошее подозрение насчет того, какая именно) выполняла приказ по уничтожению Лисьих Лапок. Или обеспечила условия для этого. Так вот сейчас решается вопрос о ее дальнейшей судьбе. С одной стороны, спускать такое нельзя. Тем более, в этом повернутом на личной силе, обществе – дашь разочек слабину, пиши-пропало, сожрут вместе с какахами. С другой стороны, если наказать исполнителей, то любой другой исполнитель потом трижды подумает, а выполнять ли этот щекотливый и сомнительный приказ? Может, ну его, этот явно пованивающий приказ, если за правильное его выполнение могут и за яйца ухватить?