Путёвка в спецназ

— Почти, — слегка улыбаюсь, — по крайней мере, горе от уменьшения… э-э-э… главных достоинств!

— Главных? — хватается за голову и с размаху садится на многострадальную кровать.

— Егор, ты дебил, — на всякий случай просветил меня Руслан. И начал успокаивать Маришку, гладя по роскошной гриве волос. — Ты чего? Он просто не правильно выразился, поверь, ты совсем не потеряла своего очарования.

— Ах, Русланчик, не надо. Я все понимаю, просто обидно. С одной стороны, Он был доволен поступком Егора, а с другой наказал меня за это… А перед этим подставил, под обещание…

— Подставил?

— А ты что думал? Это вы со Степанычем такие умные? Вот и ругался, что у мальчика нет запасного шанса…

— Мариш, не плачь. Ты же знаешь, что это ненадолго. День, два и все!

— Думаешь? — перестав плакать, уперла в Руслана взгляд. — А мне показалось, что ему понравилось? Ладно бы дома, а он меня в люди в таком виде отправил. Самого вкусного лиши-и-ил… Вы ведь как дети…

— Мариш, — подключился Степаныч, — а тебе не приелось? Пока у тебя такие большие титьки… — чешет в затылке, — на другое не смотрят. А ведь у тебя и другие части весьма аппетитные. Немного разнообразия?

Девушка задумалась, лицо озарилось улыбкой:

— А ведь ты прав. Пусть и меньше сил, зато вкус другой. Можно для разнообразия… Надо Анютки рассказать…

И вот перед нами вновь веселая и неунывающая Маришка. Готовая к подвигам и трудовым свершениям.

— И так, мальчики, о чем вы так задушевно беседовали?

Пришлось пересказывать. Так сказать обозначить причину начальственного гнева. Маришка внимательно выслушала меня, задумалась на некоторое время и спросила:

— Скажи, Руслан, а если бы Егор не поправил этот файл, было бы лучше?

— Не думаю, — улыбнулся Рогожин, — в принципе так намного лучше.

— А чего ты его воспитывать собрался? Ради профилактики? — Маришка стала абсолютно серьезной, и весь налет показной легкомысленности куда-то исчез.

— Типа того, — капитан все так же улыбается, — тем более я как раз сомневался, когда ты нарисовалась.

— Понятно, — губы трогает едва заметный намек на улыбку, — что делать собираетесь?

— Что? — Рогожин задумчиво потер подбородок. — Да вроде понятно. Но в праве ли мы устраивать самосуд?

Непривычно серьезная девушка кивнула и уставилась на меня. И не только она. Сидят и втроем смотрят в мой сторону. Чего им надо? Или это опять какой-то экзамен? Сидят, смотрят и ждут… Придется говорить:

— Кхм… А что вы от меня-то хотите услышать? Мое дело маленькое…

— Однако когда правил файл, ты так не думал? — ткнув в мою сторону пальцем, заметила девушка.

Да уж… нате вам. В прежней ипостаси она мне нравилась больше, а теперь смотрит, так что у меня мороз по коже. И вот, тяжко вздохнув, выталкиваю из себя:

— Из-за него погибли мои друзья и мне тяжело говорить о правах. Для меня это Иуда, продавшийся за баксы. Я понимаю, что месть слепа, и не всегда права. Но ведь этот гад, регулярно сливал информацию не только о нас. О колоннах, о засадах и сколько хороших парней сложило из-за него голову? Так что это не месть, а возмездие — справедливое возмездие. Надо найти, убедиться что нам не соврали и наказать.

— Наказать? — Рогожин вцепился в меня взглядом. — А как?

— А вот это решать вам, товарищ капитан. Как прикажете, так и будет.

— А если решу что его надо посадить?

— У меня другое мнение, — пожимаю плечами, — но если надо, значит надо.

Маришка неожиданно похлопала в ладоши:

— Вот видишь, Руслан, а мальчик то подрос. И научился понимать, что есть не только его хочу… — и слегка расслабившись, начала накручивать на пальчик локон, вновь пытающийся попасть в глаза. — Вот только если я правильно поняла, предатель успел хорошо отметиться, и это хорошо…

— Хорошо!!! — в негодовании вскрикиваю.

— Ах, оставь, Егор, — отмахнулась все еще чрезвычайно сосредоточенная девушка. — Я имела в виду совсем другое, — и неожиданно подмигнув, укорила: — Не только ты можешь ошибиться в подборе слов. Я же хотела сказать, ты правильно отметил, что это возмездие, — и слегка изменив интонацию: — Справедливое возмездие.

Рогожин и Степаныч понимающе переглянулись. То есть все всё понимают, кроме меня. Ну да ладно, все равно рано или поздно расколются, я и так уже столько знаю и кое о чем догадываюсь, что долго это не продлится. Скорее всего, меня просто подготавливают к приему какой-то информации, которую я могу не правильно воспринять, вот и полощут мозги. Ну да ладно подождем.

— Кстати, как зовут-то нашего визави? — наконец-то сподобился узнать Рогожин.

— Капитан Крымов Станислав Олегович. Служил там же где и мы, до перевода.

— Крымов… — командиры переглянулись. — Как интересно…

— Вы что его знаете?

— Знаем, — задумчиво протянул Рогожин, а Степаныч непроизвольно сжал кулаки, поблескивая глазами. — Но сперва надо убедиться, что это он. С майором посоветоваться…

— Но вы меня с собой возьмете?

— Обязательно.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ — ВМЕСТО ЭПИЛОГА

Как и следовало ожидать, обсуждения этого вопроса на этом прекратилось. Сосредоточенная и задумчивая Маришка, попрощавшись, исчезла, и мы остались одни. Разговор как-то сразу перестал клеиться, так как каждому из нас было о чем подумать. Но все же я решил попробовать задать еще один вопрос:

— Руслан, Степаныч, помните тогда перед операцией?.. Васильев упомянул генерала НКВД, который лег на гранату, спасая детей.

— Помним.

— Мне тогда показалось, что он это специально упомянул, на что-то намекая. Больно остро вы тогда среагировали… Я даже подумал, что это чей-то родственник.

— Какой наблюдательный, — протянул Степаныч. — А что ты еще подумал?

Рогожин же просто сидел со стеклянным взглядом и пялился в стенку.

— Ну, не знаю, — в растерянности чешу затылок. — Подумал, а смог бы я вот так? Еще подумал, что такой человек заслуживает уважения. Даже если был садистом и палачом.

— Садистом и палачом? — грустно улыбается прапорщик. — Ты что думаешь в НКВД, именно такие служили. Хотя учитывая, как извратили нашу историю… Ты хоть не думаешь, что войну американцы выиграли?

— Не-е-ет… Я как то брякнул похожую глупость, так у папки чуть инфаркт не приключился. Это был единственный раз, когда он мне врезал, так разозлился. После этого я школу поменял. Батя сказал, что учиться в подобном месте, где так преподают историю, я не буду. Так что поверьте, в подвиге русского народа я не сомневаюсь.

— Правильный у тебя папка, — улыбнулся Степаныч, — но бил все равно мало.

— Мало, — со вздохом соглашаюсь.

Руслан все так же сидел погруженный в свои мысли и никак не реагировал на разговор.

— А насчет генерала? То это был мой дед — отец моей матери. Погиб задолго до моего рождения. И садистом он не был, как и большинство профессионалов. А вот палачом — да. Ты ведь, Егорка, тоже, по сути, палач. И пытал и убивал, и казнил виновных. Или ты считаешь иначе?

— Нет, — говорю тихим голосом, — но кто-то должен это делать.

— Правильно. Так почему не мы? Или мой дед?

— Да я что, Степаныч? Я ведь и говорю, что уважение испытал. Это ведь страшно, лежать и знать, что сейчас умрешь!

— Нет. Не страшно, — очнулся от задумчивости Руслан. — Не страшно, если знаешь, что война закончена. Только немного жаль, что не увидишь больше дочь и жену, не понянчишь внуков. Но все это перевешивается тем, что из маленьких детских ручек, выпадает граната. Пусть эти руки и принадлежат немецкому ребенку, — и, опустив голову, вновь уходит в себя.

В мозгу проносится невероятная догадка, складывающая в единое целое кусочки мозаики. С некоторой оторопью смотрю на командира:

— Руслан?..

Подняв голову, смотрит на меня, потом махнув рукой, говорит Степанычу:

— А гори оно все огнем, скажи ему…

Степаныч задумчиво переводит взгляд с него на меня и грустно произносит: