Страница 4 из 19
Комната располагалась в южном торце восточного крыла. Немного высунувшись наружу, Аура увидела слева, у стены замка, окна часовни. Дальше, метрах в ста, из моря поднимался Погребальный остров Инститорисов, один из пяти островков-спутников. Завтра туда отнесут Шарлотту и похоронят в старинном фамильном склепе, как искони заведено у них в семье.
У них в семье. Это звучало фальшиво, и Аура сама в этом виновата. Ведь это она избегает их уже много лет. Она бессмертна, а остальные нет. Аура сама подписалась на то, что ей предстоит проводить в последний путь каждого из них, что она будет стоять двадцатичетырехлетней у гроба своего взрослого сына, племянницы, единственной сестры. Она надеялась, что со временем привыкнет к этой мысли, но с каждым годом ей становилось только хуже.
И Аура все сильнее отдалялась от них, сознавая, что уклоняется не только от смерти родных, но и от участия в их жизни и что когда-нибудь наверняка пожалеет об этом. Но она уже однажды потеряла того, кто был ей дороже всех на свете, – потеряла из-за собственной глупости и эгоизма – и ни за что не хотела бы пережить подобное снова.
Насколько она знала, Джиллиан жив, но в глубине души ей казалось, что он умер. Он один мог бы ее понять – ведь он тоже стал бессмертным. Хотя и против воли.
Десять лет назад она целыми днями лежала на кровати, неподвижно глядя в потолок, и думала обо всем этом. Но это давно прошло. Привычка смягчает самые сильные муки совести. Сегодня ей уже не так жутко вспоминать мгновение, когда она протянула Джиллиану бокал с подмешанным в вино отваром цветка Гильгамеша. Она совершила ошибку и раскаялась в ней. И нашла в себе силы идти дальше.
В конечном счете за этим она приехала и теперь. Чтобы проститься и идти дальше. Чтобы в последний раз побыть с матерью – хотя бы с ее мертвым телом.
Глава 4
Джиллиан в который раз спрашивал себя, не принес ли ему цветок Гильгамеша вечность вместо бессмертия: существование за порогом смерти, которое не прекратится, даже когда тело истлеет и мозг обратится в прах.
Может быть, то, что происходит с ним сейчас, – и есть жизнь после смерти? Или сам момент смерти растянулся до бесконечности, превратившись в черную пустоту?
Его окружала тьма. Ни лучика, ни отблеска, к которому могли бы привыкнуть глаза. Лишь непроницаемый мрак.
Джиллиан не знал, сколько времени находится здесь, не был даже уверен, что все это наяву. Да и была ли теперь разница между явью и сном? Смутные воспоминания о последних мгновениях перед наступлением тьмы ускользали от него, он не мог сказать, прошло ли с тех пор несколько часов, дней или лет. Казалось, тьма расстилалась все шире, уничтожая воспоминания, пожирая все зрительные образы, звуки – саму уверенность в том, что до нее вообще что-то было.
Может быть, у этого состояния нет ни начала, ни конца? Джиллиан того и гляди забудет, кто он. А может, никакого Джиллиана никогда и не было? Что, если он всего лишь бесформенный, бесплотный осколок разума? Мыслящий предмет, который воспринимает лишь настоящее, без всякого «до» и «после».
Но порой, когда он бывал совсем уже готов сдаться, в нем просыпалось что-то похожее на чувство. Более того, на стремление.
Стремление к переменам. К свету.
К своему «я».
И тогда он восставал против безразличия, против безысходности своего положения. Он не хотел больше оставаться пустым местом в пустоте, искал внутри себя образы и звуки, выводящие за пределы мрака. И редко, очень редко в нем просыпалось слабое ощущение своей телесности. Может быть, он не только мыслящее ничто? Не только вопросы, на которые нет ответа? Он смутно помнил, что у него было имя. А также руки, ноги и тело – не мужское и не женское. Он начинал сомневаться. Если у него до сих пор есть тело, значит, есть и возможность вновь овладеть им и вырваться из плена.
Что он в плену – это единственное, в чем он по-прежнему был уверен. Время от времени, в краткие мгновения внезапного просветления, Джиллиан чувствовал твердую поверхность под своим телом. Из множества таких впечатлений, каждое из которых длилось лишь мгновение, у него складывалось представление о себе, мозаика ощущений, рождавшая смутную догадку о его реальном состоянии.
Он лежал на спине. Нет, сидел. Выпрямив спину и выпятив грудь, как на троне. Он не мог пошевелиться и все же двигался. Непрерывно вращался по кругу. Он испытывал сильнейшие тошноту и головокружение, но осознавал это лишь в драгоценные краткие мгновения. Видимо, эти ощущения переполняли его настолько, что вытесняли все прочие.
Он вращался, вращался, вращался на стуле с высокой спинкой, крепко пристегнутый за руки, за ноги и за шею, с завязанными глазами. Острые, как гвозди, застежки больно впивались ему в затылок.
Тьма вновь завладела его чувствами, неся забвение, спасительный провал в ничто. И снова наступило голое существование – ни тела, ни чувств, ни собственных мыслей.
Что бы с ним ни происходило – это происходило всегда. Замкнутый круг без конца и начала.
Когда-то он был гермафродитом по имени Джиллиан. Теперь он был пленником – уже целую вечность, – и мог только кричать, кричать без конца.
Глава 5
– Попробуй этим ножом!
– Давай сюда.
– Сейчас… На, держи!
– Между прочим, это не нож, а кинжал для жертвоприношений. Из Конго, судя по всему.
Тесс вытаращила глаза:
– Аура, ты просто кладезь самых бесполезных знаний!
– Есть такое дело. Я, видишь ли, читаю – много, слишком много. Хочешь не хочешь – кое-что в голове застревает. Мне иногда кажется, что я ношу под прической двадцатитомную энциклопедию. Правда, там нет ничего дельного. Вообще ничего, честное слово. Не пытайся узнать у меня что-нибудь полезное, например, как починить телефонную проводку или прочистить засорившуюся трубу. Или там какой-нибудь, прости господи, кулинарный рецепт… Зато, если тебя интересует формула эвапорации реальности Фламеля или тайное завещание Демокрита Абдерского – можешь смело ко мне обращаться!
Аура говорила все это, лежа на спине под часами в столовой, подложив под лопатки подушку. Она просунула голову внутрь корпуса сквозь люк под деревянной дверцей и рассматривала механизм, подобного которому не видела никогда в жизни. Корпус часов был разделен пополам вертикальной перегородкой, и сам часовой механизм находился за ней. А впереди неизвестный мастер поместил две ростовые фигуры, которые выдвигались наружу каждый вечер в семь часов. Снизу Ауре были видны их свисающие ступни. Одна пара принадлежала скелету.
Будь у часов руки и ноги, Аура ни на минуту не усомнилась бы, что этого множества шестеренок, пружин и приводных ремней хватит, чтобы проклятая махина ожила и задвигалась, как Голем.
Она беспорядочно тыкала в сложный механизм изогнутым кинжалом, который протянула ей племянница.
– Где ты его взяла?
Тесс негромко рассмеялась:
– Нашла у себя в комнате за шкафом. Я его, наверное, туда запрятала, когда была маленькая. Скорее всего, Фридрих привез. Из этой своей Германской Черно-какой-то там Африки.
Аура ткнула кинжалом в ворох стальных пружин:
– Почтеннейший барон фон Везе… Вот уж кого я давно не вспоминала.
Фридрих был любовником ее матери. Четверть века назад приемный сын Шарлотты проломил ему голову каменным крестом на Погребальном острове. Да уж, в семейной истории Инститорисов немало темных страниц.
Тяжело вздохнув, Аура вытащила кинжал из часового механизма:
– Снизу туда не добраться. Должен быть какой-то другой способ прекратить этот щебет.
Прошлой ночью она впервые услышала его своими ушами. С тех пор как три дня назад умерла ее мать, он начинался ровно в полночь с тринадцатым ударом часов.
Тесс поморщилась.
– Думаешь, это как-то связано с Шарлоттой? – спросила она.
Аура вылезла из-под часов и села.
– Думаешь, сюда является дух?