Страница 12 из 91
Меж тем в девичьей светлице у Насти с Фленушкой шел другой разговор. Настя расспрашивала про скитских приятельниц и знакомых, гостья чуть успевала ответы давать. Про всех переговорили, про все новости бойкая, говорливая Фленушка рассказала. Расспросам Насти не было конца - хотелось ей узнать, какая белица сарафан к праздникам сшила, дошила ль Марья Головщица канвовую подушку, отослала ль ту подушку матушка Манефа в Казань, получили ли девицы новые бисера из Москвы, выучилась ли Устинья Московка шелковы пояски с молитвами из золота ткать. Осведомившись обо всем, стала Настя Фленушку расспрашивать, как поживала она после отъезда их из обители.
- Что моя жизнь!- желчно смеясь, ответила Фленушка.- Известно какая! Тоска и больше ничего; встанешь, чайку попьешь - за часы пойдешь, пообедаешь - потом к правильным канонам, к вечерне. Ну, вечерком, известно, на супрядки сбегаешь; придешь домой, матушка, как водится, началить зачнет, зачем, дескать, на супрядки ходила; ну до ужина дело-то так и проволочишь. Поужинаешь и на боковую. И слава те, Христе, что день прошел.
- А к заутрене будют?
- Перестали. Отбилась. Ленива ведь я, Настасья Патаповна, богу-то молиться. Как прежде, так и теперь,- смеялась Фленушка.
- А супрядки нонешнюю зиму бывали? - спросила ее Настя.
- Как же! У Жжениных в обители кажду середу по-прежнему. Завела было игуменья у Жжениных такое новшество: на супрядках "пролог" читать, жития святых того дня. Мало их в моленной-то читают! Три середы читали, игуменья сама с девицами сидела, чтобы, знаешь, слушали, не баловались. А девицы непромах. "Пролог"-от скрали да в подполье и закопали. Смеху-то что было!.. У Бояркиных по пятницам сходились, у Московкиной по вторникам, только не кажду неделю; а в нашей обители, как и при вас бывало,- по четвергам. Только матушка Манефа с той поры, как вы уехали, все грозит разогнать наши беседы и келарню по вечерам запирать, чтобы не смели, говорит, сбираться девицы из чужих обителей. А песенку спеть либо игру затеять - без вас и думать не смей; пой Алексея человека божьего. Как племянницы, говорит матушка, жили, да Дуня Смолокурова, так я баловала их для того, что девицы они мирские, черной ризы им не надеть, а вы, говорит, должны о боге думать,чтоб сподобиться честное иночество принять... Да ведь это она так только пугает. Каждый раз поворчит, поворчит, да и пошлет мать Софию, что в ключах у ней ходит, в кладовую за гостинцами девицам на угощенье. Иной раз и сама придет в келарню. Ну, при ней, известно дело, все чинно да стройно: стихиры запоем, и ни едина девица не улыбнется, а только за дверь матушка, дым коромыслом. Смотришь, ан белицы и "Гусара" запели...
И, увлекшись воспоминаньями о скитских супрядках, Фленушка вполголоса запела:
Гусар, на саблю опираясь...
давно уже проникший на девичьи беседы в раскольничьи скиты.
- А у Глафириных супрядков разве не было? - спросила Настя.
- Как не бывать! - молвила Фленушка.- Самые развеселые были беседы, парни с деревень прихаживали... С гармониями... Да нашим туда теперь ходу не стало.
- Как так? - удивилась Настя.
- Да все из-за этого австрийского священства! - сказала Фленушка.- Мы, видишь ты, задумали принимать, а Глафирины не приемлют, Игнатьевы тоже не приемлют. Ну и разорвались во всем: друг с дружкой не видятся, общения не имеют, клянут друг друга. Намедни Клеопатра от Жжениных к Глафириным пришла, да как сцепится с кривой Измарагдой; бранились, бранились, да вповолочку! Такая теперь промеж обителей злоба, что смех и горе. Да ведь это одни только матери сварятся, мы-то потихоньку видаемся.
- Где ж веселее бывало на супрядках? - спрашивала Настя.
- У Бояркиных,- ответила Фленушка.- Насчет угощенья бедно, больно бедно, зато парни завсегда почти. Ну, бывали и приезжие.
- Откудова? - спросила Настя.
- Из Москвы купчик наезжал, матушки Таисеи сродственник, деньги в раздачу привозил, развеселый такой. Больно его честили; келейница матушки Таисеи помнишь Варварушку из Кинешмы? - совсем с ума сошла по нем; как уехал, так в прорубь кинуться хотела, руки на себя наложить. Еще Александр Михайлыч бывал, станового письмоводитель,- этот по-прежнему больше все с Серафимушкой; матушка Таисея грозит уж ее из обители погнать.
- А из Казани гости бывали? - с улыбкой спросила Фленушку Настя.
- Были из Казани, да не те, на кого думаешь,- сказала Фленушка.
- Петр Степаныч разве не бывал?- спросила Настя.
- Не был,- сухо ответила Фленушка и примолвила:- бросить хочу его, Настенька.
- Что так?
- Тоска только одна!.. Ну его... Другого полюблю!
- Зачем же другого? Это нехорошо,- сказала Настя,- надо одного уж держаться.
- Вот еще! Одного! - вспыхнула Фленушка.- Он станет насмехаться, а ты его люби. Да ни за что на свете! Ваську Шибаева полюблю - так вот он и знай,- с лукавой усмешкой, глядя на приятельницу, бойко молвила Фленушка.
- Какой Шибаев? Откудова?
- Эге-ге! - вскрикнула Фленушка и захохотала.- Память-то какая у тебя короткая стала, Настасья Патаповна! Аль забыла того, кто из Москвы конфеты в бумажных коробках с золотом привозил? Ай да Настя, ай да Настасья Патаповна! Можно чести приписать! Видно, у тебя с глаз долой, так из думы вон. Так, что ли?.. А?..
- Ничего тут не было,- потупясь и глухим шепотом сказала Настя.
- Как ничего? - быстро спросила Фленушка.
- Глупости одни,- с недовольной улыбкой ответила Настя.- Ты же все затевала.
- Ну, ладно, ладно, пущай я причиной всему,- сказала Фленушка.- А все-таки скажу, что память у тебя коротка стала. С чего бы это?.. Аль кого полюбила?..
Настя вся вспыхнула. Сама ни слова.
- Что? Зазнобушка завелась? - приставала к ней Фленушка, крепко обняв подругу.- А?.. Да говори же скорей - сора из избы не вынесем... Аль не знаешь меня? Что сказано, то во мне умерло.
Как кумач красная, Настя молчала. На глазах слезы выступили, и дрожь ее схватывала.
- Да говори, говори же! - приставала Фленушка.- Скажи!.. Право, легче будет. Увидишь!..
Настя тяжело дышала, но крепилась, молчала. Не могла, однако, слез сдержать,- так и полились они по щекам ее. Утерла глаза Настя передником и прижалась к плечу Фленушки.
- Полюбила... Впрямь полюбила? - допрашивала та.- Да говори же, Настенька, говорки скорей. Облегчи свою душеньку... Ей-богу, легче станет, как скажешь... От сердца тягость так и отвалит. Полюбила?