Чужая кожа

Я налила себе и Ксюхе еще водки. За это следовало выпить. За мою поездку в бездну неизвестности, в чужой город, к жестокому и злобному зверю.

– А все равно хорошо, что у вас ничего не вышло, – не унималась Ксюха, – что он стал бы с тобой делать? Ты же его старше!

– Не намного… – возразила я.

– Ой, только вот мне не надо! Виргу 34, а тебе, между прочим, уже стукнуло 38. Ты старше его ровно на четыре года. Что он стал бы делать с тобой? С ним всегда девчонки до 20 – лет 17-ти.

Ксюха ударила меня по больному месту. Я сама просыпалась от этого в холодном поту по ночам. Мне – 38. Сафину – 34. Я старше его ровно на четыре года. Толстая деревенская старуха с разницей в четыре года. Вселенский кошмар. Четыре – это число несчастья.

– Ведь всем известно, что четыре – это число несчастья, – повторила мою мысль Ксюха, – к тому же, Вирг Сафин – Скорпион. Нет ничего хуже мужчины-Скорпиона, это все знают. Но самое отвратительное, что и ты – Скорпион! А что будут делать вместе два Скорпиона? Вы друг друга просто поубиваете. У вас день рождения даже почти совпадает.

– Неправда. У меня 13 ноября, а у Вирга Сафина – 8-го.

– Но все равно – оба дня рождения в ноябре. А это плохая примета. Два Скорпиона не могут быть вместе. Хорошо, что ты никогда это не поймешь.

А может, и правда не пойму как истинный Скорпион, – подумала я.

– Интересно, кто Вирг Сафин по национальности? – задумалась Ксюха, – и как его зовут по-настоящему. Вирг – это же не имя. Жаль, что в интернете ни о национальности, ни об имени ничего нет.

– Половец, – сказала я, – когда-то была такая национальность. Древняя, как мир. И если от этой национальности хоть что-то осталось, то это – Вирг Сафин. Он – половец. Иначе просто никак.

Мне хотелось плакать после визита Ксюхи. Я открыла окно и высунулась до пояса. Холодный воздух сразу же вонзил в мою кожу тысячи раскаленных иголок, и я заплакала.

Квартира казалась слишком пустой. Было решено, что сын останется с мамой, а я запру квартиру и отдам маме ключи. Мы попрощаемся возле дома. Потом – все.

Я плакала, когда зазвонил телефон.

– Мара, ты собралась? – сказал Сафин.

– Как ты меня назвал? – удивилась я.

– Я буду называть тебя Мара. Потому что ты – мое привидение. Тайное в готическом замке, – Сафин усмехнулся, а я не знала, что и думать, – не волнуйся, все будет хорошо. Мой водитель встретит тебя в аэропорту.

– А как я тебя буду называть?

– Ну, не знаю. Сама придумаешь. Если захочешь, то мой господин, – Сафин снова усмехнулся, а у меня от этого смеха пошли мурашки по коже. Куда я еду? К кому?

Обед в самолете подали через час полета. Я поела, хотя у меня не было аппетита. Все было красиво запаковано в коробочки, покрытые блестящей фольгой.

Покончив с обедом и несколько секунд посмотрев в иллюминатор (ничего, кроме гряды белоснежных облаков), я открыла альбом Сафина.

С первой же страницы на меня смотрело удивительно красивое девичье лицо. Это была совсем молодая девушка лет 14–16. Я никогда не видела такой одухотворенной красоты. Было очень сложно представить, что это лицо не нарисовано кистью художника, а лицо реального, живого человека, снятое на фотокамеру. Странно было представить, что человек может обладать такой красотой.

Как и все фотографии Сафина, этот снимок смотрелся сквозь легкую дымку. Впрочем, и сама девушка была закутана в вуаль, свисавшую с ее головы. Подпись под фотографией была «Ангел». На следующей фотографии, как бы изнанке этой, первой была изображена та же девушка, но уже со спины. Вуали не было, и лицо ее было плохо различимо. Наклонив голову влево и скрестив на груди руки, девушка стояла спиной. Ее лицо полностью закрывали распущенные длинные волосы.

Портрет был сделан до колен. В этот раз девушка была обнажена. Ее обнаженные спина и ягодицы поражали скульптурной и, опять-таки, нечеловеческой красотой. А на спине, где должны быть лопатки, находились два прямых кровоточащих шрама, страшные раны с кусками мяса и стекающими по спине каплями крови. Раны были параллельны друг другу. Это оставляло такое жуткое впечатление, что перед этим фото хотелось замереть. Фотография оставляла ощущение странной, приглушенной боли. Такую боль испытываешь, когда видишь надругательство над красотой. Раньше там, на спине, были крылья, которые заживо вырвали из спины. Кто-то причинил неземному созданию чудовищную и жестокую боль.

Фотография подписана «Ангел без крыльев». И было ясно, как день, кто вырвал эти крылья, кто надругался над красотой. Мир. Кровавый современный молох, требующий все новых и новых жертв на свой изуверский алтарь потребления.

Я закрыла альбом, потому что не могла на это смотреть. Словно не эта девушка, а я испытывала такую жестокую боль и это мне вырвали крылья.

А, может, и девушка на снимке, и я были вовсе не причем? Может, эту жестокую боль ангела, которому люди вырвали крылья ради шутки или забавы, или ради удачного снимка, испытывал совсем другой человек? Может, ее испытывал Вирг Сафин?

Лицо девочки без крыльев врезалось в мою память так, что это стало почти физическим ощущением. Так, словно мне в реальности произвели операцию. Я захлопнула альбом, откинулась на высокую спинку кресла и закрыла глаза. В этот момент кто-то прикоснулся к моему плечу, и в этом прикосновении было достаточно твердости, чтобы я сразу же открыла глаза. Надо мной склонилась элегантная стюардесса с профессиональной дежурной улыбкой:

– Простите, пожалуйста, это вы Тамара?.. – она четко и правильно произнесла мою фамилию.

– Да, – удивилась я, – это я.

– Вы можете подтвердить это – показать мне паспорт? Простите за настойчивость, но мне сказали удостовериться в этом.

Ничего не понимая, я достала из сумки паспорт и, раскрыв, протянула ей. Прочитав мою фамилию, стюардесса кивнула и удалилась. Прошло минут пять. А потом – потом произошло нечто!

Как только стюардесса появилась в начале салона, глаза всех пассажиров тут же были прикованы к ней. Точнее, не к ней, а к тому, что она несла в руках. А в руках у нее был самый роскошный букет алых роз, какой мне доводилось только видеть в своей жизни! Розы были живыми, настоящими и благоухали так, что аромат их тут же распространился на весь салон. Упакованы розы тоже были очень красиво: перевязаны внизу блестящей лентой, образующей бант в виде сердца. По краям бант был расшит золотым.

Приблизившись, стюардесса протянула букет мне.

– Это вам. Нам поручили вручить вам этот букет, как только мы будем в самой высокой точке полета, и самолет максимально наберет высоту. Прошу вас!

Потеряв дар речи от роскоши этого невероятного букета и завистливых глаз пассажиров (особенно женщины сходили от зависти с ума), я осторожно взяла букет. Розовые бутоны были небольшие, но очень изящные, словно скульптурные. Поражал их удивительно яркий, сочный и чистый алый цвет. Я вдохнула пьянящий аромат глубже и увидела белый конверт между роз.

Раскрыв небольшой прямоугольник-записку и еще не прочитав, я уже знала, от кого. «В самой высокой точке неба я дарю тебе свое сердце. Вирг Сафин».

Мои пальцы задрожали, и записка едва не выпала из рук. Я была не просто потрясена и покорена чарующей романтичностью этого жеста. Можно сказать, была буквально сражена наповал. Этот пугающий человек внезапно раскрыл передо мной такие прекрасные глубины своего сердца, что все слова и сравнения в одно мгновение вылетели из головы!

Задыхаясь от слез, которых я стеснялась, я зарыла лицо в роскошь розового букета (целых 15 алых роз!), и несколько минут пыталась прийти в себя. Затем, поцеловав узкий прямоугольник записки, я спрятала ее в карман на груди.

Я не знала, что ждет меня в будущем, но точно поняла, что человек, который мог так красиво преподнести мне цветы, не может быть абсолютно плохим. Не знаю, какой налет черного, дьявольского мрака оставили на нем прожитые годы, слава и его образ жизни, но я отыщу в глубинах его сердца место, где хранятся такие же прекрасные и чистые чувства, как эти розы. Пусть даже мне придется изрезать на кусочки, растереть в ладонях все его сердце. Я их все равно найду. И, приняв это странное решение, я вдруг почувствовала себя увереннее. Мой ответ был сформулирован так же четко: «В самой высокой точке неба я навсегда подарила тебе свое сердце. Мара».