Чужая кожа

Сафин потушил люстру. По углам зажглись старинные лампы с пергаментными абажурами. Я никогда в жизни не видела таких оригинальных абажуров и не имела никакого понятия, из чего они сделаны. Помню только, что эти лампы меня словно загипнотизировали, и, как завороженная, я уставилась на них. Тут только до меня дошло, что во всем этом великолепии нет даже намека на фотоаппаратуру. А ведь Сафин сказал, что использует это место для съемок! Все это показалось мне странным.

– Ты так смотришь на мои лампы, – вдруг сказал Сафин, и я поняла, что, даже двигаясь по комнате, он исподволь наблюдает за мной.

Сев на диван, я поджала под себя ноги. Ситуация начинала становиться идиотской и усугублялась тем, что Сафин и не пытался даже приблизиться ко мне – не то, что прикоснуться.

– Да, – сказала я, отрицать было глупо, – я никогда не видела таких ламп. Они уникальные. Из чего делают такие абажуры?

– Боюсь, сейчас ты этого не поймешь, – Сафин поверг меня в очередной тупик, но я уже стала как-то привыкать его не понимать.

– А где же ты снимаешь? Я не вижу здесь никакой аппаратуры.

– Ты наблюдательна, это хорошо, – кивнул головой Сафин, – аппаратура в студии, а студия наверху. Этажом выше. И я не пускаю туда никого. Еще одна студия есть в моем доме, но и туда проход запрещен. Говорю это, чтобы ты запомнила на будущее. Так, на всякий случай. И не вздумай меня ослушаться. Я тебе этого не советую.

– А что тогда будет? – мне стало как-то не по себе.

– Пожалеешь, что родилась на свет.

Мелкая, противная дрожь охватила вдруг все мое тело и утонула где-то в глубинах позвоночника. Дрожь оставила неприятное ощущение. Лед. Сафин и сам почувствовал, что напугал меня до полусмерти. Он дружелюбно улыбнулся, сел напротив меня и взял меня за руки. Это было первое его реальное прикосновение за весь долгий день. Мои ладони утонули в теплоте его рук.

– Я измучил тебя сегодня, утомил, – сказал Сафин, – на тебя свалилось столько новых ощущений.

– Нет, – скромно сказала я.

– Тебе понравились мои друзья? – неожиданно спросил Сафин. Я не была готова к такому переходу, поэтому немного растерялась.

– Ну… – глупо промямлила я, – я видела их так мало.

– Глеб – это ничтожество. Алекс отвечает за безопасность, он начальник моей охраны. А Хелена – моя клиентка.

– Выходит, они тебе не друзья, – сказала я.

– Выходит, не друзья, – Сафин усмехнулся, – на самом деле у меня нет друзей. Ты еще это поймешь.

– Почему у тебя нет друзей? – вырвалось у меня как-то непроизвольно, – У каждого человека есть друзья. Хоть один друг, но есть.

Этими словами я вдруг вспомнила о Ксюхе. И было это так не кстати, что окончательно выбило меня из колеи. Теперь я уже точно не знала, как себя вести и что говорить.

– У меня нет друзей, – повторил Сафин, – это потому, что я очень отличаюсь от всех. Я не такой, как все. Ты даже представить себе не можешь, насколько я не такой. Надеюсь, ты это поймешь.

– Я и сейчас понимаю. Ты звезда и великий художник… – начала я, и вдруг отчетливо поняла, что несу что-то не то.

– Ты и минимального представления не имеешь, насколько я отличаюсь от всех. Сейчас ты ничего не понимаешь. И пока не старайся меня понять.

Я замолчала. Все происходящее нравилось мне меньше и меньше. Тем более, что Сафин выпустил мои руки.

Он откинулся на спинку дивана, лицо его просветлело.

– Знаешь, кто такая Хелена? Хелена – настоящая немецкая баронесса. У нее действительно есть титул. К тому же, она богатая наследница. И еще заказывает мне множество фотографий – на сотни тысяч евро! Круто, правда?

– Выходит, целую фотосессию?

– Точно! Хелена заказывает мне целую фотосессию. Потом эти снимки будут размещены в лучших журналах по всему миру. А знаешь, почему так? Хелена заказывает мне фотографии потому, что хочет выглядеть красивее и моложе, чем на самом деле, и у нее есть для этого деньги. Сейчас она обхаживает алюминиевого короля.

– Нельзя фотографией сделать человека красивее и моложе, – внезапно ляпнула я, даже не поняв, как это произошло, – нельзя сделать человека на фотографии моложе, если только не использовать компьютер и фотошоп.

Сафин замолчал, а я буквально онемела от своей смелости. Надо же, ляпнуть такое! А вдруг весь секрет уникальности фоток Сафина – действительно компьютер, и не фотошоп (фотошоп – слишком примитивно), а какая-то редкая компьютерная программа, возможно, сделанная за большие бабки, на заказ? Вдруг дело в этом, и Сафин все это тщательно скрывает. А я возьми и ляпни – действительно, язык мой – враг мой! Ведь он еще со мной даже не переспал! С ума сойти… Вот сейчас возьмет и отправит меня обратно с вещами. И что со мной будет тогда?

Я так увлеклась своим страхом от собственного ляпа, что не обратила внимания на то, как изменялось лицо Вирга Сафина. А лицо его… светлело на глазах! Внезапно оно стало прекрасным и одухотворенным, светло-радостным, как от самого яркого вдохновения. Увидев это, я онемела по-настоящему.

– Компьютер, фотошоп, как здорово, – пробормотал Сафин, – какая все-таки есть красота в тупом примитивизме! И насколько я все-таки выше вас всех!

Потом перевел взгляд на меня. Его лицо по-прежнему выглядело светлым и ярко-одухотворенным.

– Я, Вирг Сафин, – сказал он, – я один во всем мире. Другого не было и нет. Я никогда не пользуюсь ни компьютером, ни фотошопом, ни голливудскими 3D-эффектами. Именно поэтому мои работы покупает весь мир. Я делаю людей другими. И это могу сделать только я.

«Уж не вообразил ли он себя Господом Богом», – мелькнуло в голове, но, к счастью, усилием воли я удержала свой язык. И в этом странно-напряженном усилии воли я вдруг поймала себя на мысли о том, что разговор наш совсем не о том, о чем я столько мечтала. Наш разговор не о любви.

– Я делаю людей другими, – снова повторил Сафин, – мы обязательно поговорим об этом – чуть позже, когда я смогу. Я должен сказать тебе… Это очень важно. Я совсем не такой, как ты думаешь обо мне. Ты узнаешь об этом со временем. Ты даже не представляешь себе, какой я на самом деле. Ты ничего не знаешь. И даже не пытайся подумать, что понимаешь хоть что-то. Возможно, тебе лучше было бы держаться от меня подальше. Может, я совсем не тот, кого ты ищешь. Но все-таки по какой-то причине ты здесь. Значит, есть что-то, что заставило тебя приехать. Но ты не бойся. Я… не знаю, как тебе сказать. Позже. Это будет позже. Мы потом поговорим, когда я смогу.

Резким рывком Сафин вскочил с дивана и стал расхаживать по огромному залу, нервно сжимая и разжимая кулаки. Я же чувствовала себя так, словно меня треснули по башке кирпичом, а я все не могу понять, что так неожиданно свалилось на мою голову: то ли неземное счастье, то ли просто тяжелый кирпич.

Я не могла больше выносить страшное физическое напряжение этой ночи. Так же резко, как он, вскочила и буквально бросилась к нему. Я чувствовала, что должна прекратить это странное, пугающее меня движение. Мне было страшно от постоянных изменений выражения его лица, от буквально летающих в воздухе рук.

Я так резко подскочила к нему, что едва не сбила с ног. Он схватил меня за плечи, то ли чтобы ощутить рядом мое тело, то ли чтобы удержаться на ногах.

Тяжестью своих рук он пригвоздил меня к земле, и наполнил все тело такой сладостью, что я едва смогла дышать и стоять.

Я задышала мучительно часто, словно спасаясь от духоты, и тогда, запрокинув голову, он впился в мои губы.

Впился так, что я онемела от резкости этого поцелуя. Губы его были твердыми, жесткими, но одновременно опытными и податливыми. Он закусил мои губы, оттягивая их на себя, заполнил все мое существо своим дыханием. Его язык проник в мой рот, даря необыкновенную глубину всем ощущениям, наполняя все мое тело неземной немотой и сладостью такой силы, от которой я уже не могла оторваться.

Это был не просто поцелуй. Это было яростное слияние, жесткое проникновение, он буквально проникал в мое тело не только своим языком. Казалось, его язык, почти проникший в мое горло, парализует и мою волю, и все мысли. Я задыхалась от необыкновенной полноты этого странного ощущения. Губы его были жадными, он проникал в мое дыхание без остановки, его рот не отрывался от моего ни на мгновенье. Казалось, еще немного, и мои губы будут разорваны до крови. Но этого не происходило. Каждый яростный порыв становился все сильнее и все глубже сводил меня с ума. Я и понятия не имела, что в мире существуют такие поцелуи – странные, дарящие не только наслаждение, но и боль.