Хозяин жизни

– Послушайте, я понимаю, сегодня мы с вами являемся противоборствующими сторонами, но сейчас наши интересы совпадают, – нетерпеливо и теперь уже с некоторой досадой произносит гость. – Да, я не хочу вмешивать в это дело полицию и тем более предавать его огласке. Но призываю вас понять: пока Володя неизвестно где, все мы не знаем… какие события последуют дальше.

Гм… Что будет дальше… Ничего хорошего уж точно не будет. Конечно, чуть отдохнув и теперь ползая по мозгам своего сегодняшнего собеседника, многое я уже понял сам, но хочу, чтобы прозвучали конкретные опасения.

– Что вы имеете в виду?

– У Володи в характере есть стремление всё дожимать до конца. Он… упрямый и очень мстительный мальчик. Мы заметили это, ещё когда он учился в гимназии. Призна́юсь вам, нам с ним действительно тяжело, – последнее звучит со сдерживаемым вздохом.

– Думаете, он опять себя как-нибудь проявит? – и непроизвольно усмехаюсь. – Судя по рассказу его же приятелей, у вашего сына богатый послужной список. Да и у нас, как вы знаете, он уже дважды отметился. А из ваших слов я делаю вывод: скрывшись от какого-никакого контроля со стороны родителей, он сейчас строит планы мести доктору Елизову за посягательство на своё исключительное положение.

– Александр Николаевич, я вам скажу совсем откровенно… Я очень боюсь, Володя… совершит реальное преступление.

Значит, всё случившееся до этого, с точки зрения папы, просто невинные шалости.

– В его представлении вы… – отец зачем-то понижает голос, – единственный человек, который ему не только не подчинился, но и, как он считает, посмел наказать.

Задумываюсь. Звучит как угроза или как минимум предупреждение… Хотя обо всём этом мы говорили с Николаем Сергеевичем, да и сам я прикидывал возможные способы такой мести. Только беспокойства, которое всегда сигнализирует о грядущей опасности, как уже про себя отмечал, я сейчас не ощущаю. А вот сильное беспокойство отца мне понятно. Он говорит со мной честно, я это вижу, но пока не принял для себя решение, как реагировать на его просьбу, ведь главного пока не прозвучало.

– Ну хорошо, предположим я его вам найду, а что дальше? – и понимая двусмысленность своих слов, про себя махнув рукой на сказанное собой же накануне вечером у Зорина, сразу вношу ясность: – Я не собираюсь ставить какие-либо условия, просто хочу знать перспективы, тем более, как вы сказали, ваш сын собрался мстить именно мне.

– Мы возьмём ситуацию под контроль. Я лично вам это обещаю.

– Эдуард Павлович, я сомневаюсь в ваших словах, хотя в них нет обмана. Сейчас вы со мной вынужденно честны, – луплю ему в глаза правду-матку. – Ответственно вам заявляю: от вас теперь мало что зависит в воспитании сына. Поздно! Мальчик стал бо́льшенький. Вы давно утратили контроль над процессом, и он теперь развивается по своим законам. Вряд ли вы представляете, как ваш сын себя ведёт там, где бывает. По крайней мере, то, чему я стал свидетелем, у нормального человека ничего, кроме отвращения, вызвать не может. Уверен, ваш Бураков, который, как я понимаю, при нём вроде дядьки-воспитателя, не рассказывает вам про все его… художества.

Мой гость молча смотрит на меня, и я ощущаю целый букет эмоций, переполняющих его. Это досада на то, что относительно молодой человек в данный момент практически его воспитывает, и от этого – старательно скрываемое раздражение необычностью своей роли, а ещё читаю его сомнения в собственной правоте. Нет… Эти сомнения касаются другого. Он ругает себя за позволенную себе откровенность со мной. Голубая кровь!

– Ладно! – решаю я. – Постараюсь вам помочь. Только такие процедуры требуют хорошо отдохнувшего организма, а моё нынешнее состояние далеко от свежести. Но поскольку ближайшие два дня мне придётся отсутствовать в городе, сделаю это сейчас.

– Чем я буду вам обязан? – вопрос, в котором теперь даже слышатся нотки благодарности, задан с энтузиазмом. – Сколько это будет стоить?

Смотрю на него и не знаю, что сказать. Да и нужно ли что-то говорить человеку из мира, где всё построено на получении выгоды?

– Я в состоянии себе позволить, – не могу подавить усмешку, – бесплатные и не оговоренные никакими предварительными условиями действия.

– На время вашей работы я должен выйти?

– Нет, этого не требуется. Только давайте… помолчим. Я должен сосредоточиться, – беру ещё одну сигарету, прикуриваю и подхожу к окну.

Поиск человека не является для меня особенно сложной задачей. Здесь действительно нужна концентрация. Сначала объект надо хорошо себе представить, то есть создать мысленный образ и энергетический фантом, потом, как бы наложив его на карту, постараться определить место нахождения сначала примерно, а затем и точнее. Вовика представить мне не сложно, в нетрезвые его глазоньки я пару раз смотрел, гипнотически воздействовал, поэтому с ним проще, чем в прошлом году с мальчиком, которого я увидел только на фото и, разговаривая с его матерью, пытался ощутить энергетику сына. Тогда, боясь ошибиться, я несколько раз, глядя на топографическую карту района, себя проверял, но место указал достаточно точно. А сейчас, прикрыв глаза и представляя сынка на фоне карты области однозначно определяю… Да! Уверен, сейчас он в Гатчине. Та-ак… Теперь точнее… Вижу какой-то коттедж с белой башенкой и флюгером на ней. Ещё усилие… Похоже, парень сильно пьян и спит. Уф… Устал я! Беру платок и вытираю лоб.

– Может, вы знаете, у вашего сына в Гатчине или на её окраине живёт кто-то из приятелей? – спрашиваю, поворачиваясь к папаше.

Его брови взлетают вверх, и он хватает телефон.

– Виктор, у Володи в Гатчине друзья есть? – звучит торопливый вопрос в трубку, потом пауза и замечание: – Это хорошо, что год назад ты оттуда его забирал. Елизов считает, он сейчас там.

– Спросите – коттедж с белой башенкой и флюгером?

– Башенка с флюгером у коттеджа есть? – послушно дублируется вопрос и сразу следует ответ, сопровождаемый удивлённым взглядом: – Он говорит, есть.

– Пусть Бураков туда едет прямо сейчас, пока ваш пьяный сын там… отдыхает, – с усмешкой советую я, вынимаю новую сигарету и опять закуриваю.

Выпуская струйку дыма, смотрю в сад. Нет, туда мне в моём измождённом состоянии нельзя. Сев на скамейку, вырублюсь сразу. Вообще надо заканчивать. То, что просил сделать высокопоставленный папаша, мной сделано – значит, тема исчерпана.

– Эдуард Павлович, вашу просьбу я выполнил, поэтому давайте на этом закончим, – повернувшись, обозначаю я завершение аудиенции. – У меня перед моим грядущим отсутствием ещё куча дел, да и, честно говоря, устал я сильно. Надо хоть час отдохнуть.

В мозгах у гостя чувствую реальный ступор, вызванный пониманием того, что ему примитивно указали на дверь, как обычному просителю. И это для него так непривычно! Не являясь хозяином положения, бедняга не понимает, как сейчас себя вести, у него нет варианта выхода из сложившегося положения.

– Да-да… – несколько растерянно произносит он, встаёт, явно не зная, как прощаться, и вдруг звучит вопрос: – Скажите, а ваш брат тоже может… как вы?

– Он пока ещё учится, – усмехаюсь я и сам протягиваю руку. – Всех благ!

Наше рукопожатие без пылкости и без вялости. Оно самое обычное.

После завершения встречи, бывшей трудной и эмоционально, и с точки зрения моего физического состояния, очень хочется просто перевести дух и отдохнуть. Вынимаю из шкафа любимую подушку. Может, удастся сейчас часок поспать, а потом хочу посмотреть, как мальчик, которого я оперировал. Беспокоюсь. Правда его контролирует Ванька, но всё равно это мой пациент.

Лечь не успеваю – стремительно появляется братишка. Лёгок на помине!

– Ну что там с Тёмой? – спрашиваю несколько резко, не давая ему задать вопрос, с которым наверняка он пришёл.

– Спит, но я постоянно проверяю. Сегодня даже остаюсь на ночь. С Риткой уже договорился.

– Это отлично. Честно говоря, если бы не завтрашний полёт в Булун, я бы остался сам. Правда, устал страшно! – и сажусь на кушетку. – Хочу вот на чуть-чуть прилечь…