Сильные духом

Кузнецов побагровел. Резким движением протянул он овальный жетон со свастикой и номером, прикрепленный цепочкой к поясу.

- Может быть, этого с вас достаточно?

- Нет, - сказал майор все тем же извиняющимся тоном, - я попрошу каких-нибудь дополнительных свидетельств.

Было ясно, что он предупрежден.

Стараясь быть спокойным, Кузнецов схватил автомат, дал очередь. Майор упал. Вслед за ним повалилось на землю еще четверо фашистов. Остальные в панике разбежались. Кузнецов наклонился к мертвому майору и забрал свои документы.

Белов уже включил мотор. Машина ждала.

- Бросай машину! - крикнул ему Кузнецов. - В лес.

Это был единственный выход.

Они шли лесом несколько часов и наконец набрели на подводу, везущую хворост. Возчик был одет в форму полицая.

- Вези! - крикнул Кузнецов, взобравшись на подводу и сбрасывая хворост.

Полицай не стал упираться, когда увидел направленный на него пистолет. Подвода тронулась.

Кузнецов рассчитывал найти отряд в Гановическом лесу. На третьи сутки бесплодных поисков разведчикам встретились евреи-беженцы. Группы скрывавшихся от фашистов людей часто попадались в лесах и если встречали партизан, то вливались в отряды, как это бывало у нас в Цуманских и Сарненских лесах.

Завидев гитлеровского офицера, евреи пустились бежать.

- Стойте! - кричал Каминский. - Мы свои! Стойте!

Но беженцы только ускорили шаг. Пришлось броситься за ними вдогонку.

Убедившись, что они имеют дело с советскими партизанами, беженцы привели их к себе в землянки и устроили на ночлег.

И вот ночью, сквозь дремоту, Кузнецов услышал поразительно знакомую мелодию и, уловив слова песни, вскочил и бросился к поющему. Это был средних лет человек, страшно худой, в широком плаще из прорезиненной материи, который раздувался вокруг него и делал его похожим на колокол. Человек пел:

Запоем нашу песнь о болотах,

О лесах да колючей стерне,

Где когда-то свободный Голота,

С вихрем споря, гулял на коне.

- Откуда вы ее знаете, эту песню? - взволнованно спросил Кузнецов.

- У партизан слышал, - отвечал человек-колокол.

- У каких партизан?

- А тут есть поблизости.

- Отряд?!

- Ну, как вам сказать, отряд не отряд, а человек сто наберется.

- Сто? - переспросил Кузнецов разочарованно.

- Почти все местные, - продолжал Марк Шпилька (так звали беженца). Крестьяне. Человек сто, не большие.

- А это точно? - допытывался Кузнецов: - Если вы знаете, что это советские партизаны, почему тогда не идете к ним?

- Собираемся переходить линию фронта, - следовал ответ.

Наутро Шпилька сам вызвался быть проводником Кузнецова. К нему присоединился его приятель по имени Самуил Эрлих. Они заявили своим товарищам, что перейти линию фронта всегда успеют, а сейчас надо помочь ее приблизить. Оставили старую винтовку, которая была у Эрлиха, письма - на случай, если товарищи дойдут раньше них, - и тронулись в путь вместе с Кузнецовым, Каминским и Беловым.

Партизаны настороженно встретили немецкого офицера, о котором предупредили вышедшие вперед проводники. Никакой другой одежды у Кузнецова не было и не могло быть. Под конвоем всех пятерых доставили к шалашу, где, видимо, жил командир. Здесь их остановили, и старший конвоя, оглядев себя и приосанившись, направился в шалаш и тут же вышел обратно, пропуская впереди себя коренастого человека, одетого в тяжелый овчинный тулуп, какой обычно бывает на сторожах.

- Николай Иванович!

- Можно быть свободным? - на всякий случай спросил старший конвоя, когда Приступа отпустил из своих объятий Кузнецова и перешел к Каминскому...

- Вот судьба! - ахал Приступа, улыбаясь. - Вот это встреча! - говорил он, толкая Дроздова, как будто тот не понимал значения этой встречи.

Они сидели в шалаше, рассказывая друг другу о пережитом, стараясь воссоздать картину во всей полноте, повторяясь и переспрашивая. Когда Кузнецов сказал, что видел Пастухова и Кобеляцкого во Львове, Дроздов и Приступа облегченно вздохнули. Это было все, что они могли узнать о своих товарищах из группы Крутикова.

- Послушай, Приступа, - сказал Кузнецов неожиданно, - а помнишь, в отряде девушка была, лесничего дочь...

- Валя? - спросил Приступа.

- Я вот думаю, - продолжал Кузнецов, - где она теперь может быть?

- Она ведь у тебя в Ровно работала? - вспомнил Приступа. - Ну, стало быть, эвакуировалась.

- Смотря какой приказ был, - заметил Белов. - Ежели приказ эвакуироваться, то, стало быть, во Львове она.

- Она бы меня там нашла, - проговорил Кузнецов.

- Ну это, брат, не обязательно, - возразил Приступа.

- Нашла бы. Она знает адрес сестры Марины.

- Вместе ехать куда собираетесь?

- Да вот думаем.

- В Крым хорошо, - задумчиво произнес Дроздов.

- Нет, друг, мы не в Крым поедем, мы на Урал, на родину ко мне.

- Мы до войны с Женей в Крым ездили, в Ялту, - сказал Дроздов и замолк.

- Так она ждет, говоришь? - спросил Приступа, продолжая разговор.

- Ждет. А я, понимаешь ли, вместо того чтобы к ней навстречу, бегу дальше.

- Ну, теперь-то ты...

- Что - теперь? Теперь как раз самое время мне в дальнем тылу быть, у гитлеровцев.

- Это где же?

- А хотя бы в Кракове. Хорошо? Ты как думаешь?

До этого разговора Приступа не сомневался в том, что Кузнецов останется в их отряде. Он уже предвкушал, какие дела совершит отряд, заполучивший такого знаменитого разведчика. Теперь эта надежда рушилась.

- Гм! - произнес Приступа. - Это как же понимать? А я, Николай Иванович, думал, что вы с нами останетесь.

- Нет, друг, не могу, - сказал Кузнецов. - У меня есть свое очень серьезное задание, если я не исполню его, то после хоть не живи.

- Вы уходите и товарищей с собой забираете?

- Придется...

- Ну вот, - разочарованно протянул Приступа. - Видишь, Вася, обратился он к Дроздову, - что значит радиостанции не иметь: не хотят люди оставаться!

- Не в том дело, - возразил Кузнецов. - Вы на меня не обижайтесь, товарищи. Я должен идти потому, что мне нужно как можно скорее попасть к нашим, а там, я надеюсь, удастся приземлиться на парашюте где-нибудь, ну хотя бы в Кракове или где подальше. Там, надо полагать, слетелись сейчас крупные хищники. Если им вовремя не отрубить лапы, то кто знает, может случиться, что с помощью своих друзей матерые преступники останутся на свободе, даже будут процветать.