Марсианский плацдарм

При этом почему-то ни одна из иголок не досталась мне. Вероятно, пришелец собирался уничтожить меня последним. А перед этим причинить моральные страдания — заставив смотреть на гибель людей, которых я пытался спасти.

Скорее всего, зря я очеловечиваю бездушное орудие инопланетян. Но видеть, как падают под потоком смертоносных игл несчастные люди, мне действительно было больно. И я вправду ощущал постыдное бессилие, не способный ни помочь им, ни хотя бы отомстить за их гибель. Я мог лишь, скорчившись, валяться на полу, вцепившись в ноги пришельца, и не давать ему двигаться.

Радовало, что хоть один из сотрудников безопасности избежал потока игл и сумел унести ноги. Оставалось надеяться, что побежал он за подкреплением. За кем-то могучим и при оружии. А не просто спасал свою шкуру.

Оставалось надеяться… а потом, в какой-то момент, скорчившись на холодном полу и слушая стоны и крики боли сраженных людей, я понял, что надеждой на помощь мои возможности не ограничиваются. Благо, что я, что пришелец находились достаточно близко к краю платформы.

Адреналин придал мне силы, которой даже инопланетному разуму оказалось нечего противопоставить. Продолжая удерживать ноги пришельца, я рванулся в сторону. И замерший и бесстрастный, словно статуя, пришелец потерял-таки равновесие и повалился на пол у самого края платформы.

Конечно, почти сразу он поднялся — можно сказать, рывком. Но сделал это неудачно: одна из ног нащупала воздух за краем платформы. И вот тогда я понял — другого шанса у меня не будет.

Метнувшись, я плечом вперед врезался в пришельца. И тот, не в силах устоять на одной ноге, свалился прямиком на рельсы.

Для человека такое падение могло окончиться переломом. Инопланетянин же как будто не чувствовал боли, а сделан был из железа, а не из костей и мяса. Всего долю секунды спустя он снова был на ногах. Еще через секунду единственным прыжком взмыл над рельсами, надеясь снова вернуться на платформу. И вернулся бы… не прибудь на станцию новый поезд, который смел этого прыгуна, как палка спелую грушу с дерева.

Смел — и размазал колесами по рельсам. Я сам потом видел, когда прибыли сотрудники спецслужб и поезд отогнали. Даже творению внеземного разума не удалось пережить удар столь страшной силы.

И почти сразу, как поезд налетел на пришельца, стрелявший иглами кейс прекратил обстрел и с легким стуком шлепнулся на пол. Где и остался лежать, неподвижный и безобидный, пока спецслужбы не прихватили его в качестве трофея.

Итак, столкновения с поездом пришелец не пережил. Но и Такеши Хамура прекратил в тот день свое существование. Пускай и не в физическом смысле.

Как я уже говорил, тайное уже успело стать явным, и что мы не одиноки во Вселенной, я был в курсе. Да в противном случае и не смог бы распознать пришельца в любом из прохожих, как бы странно тот себя ни вел.

Другое дело, что известия об инопланетных атаках для меня терялись в общем потоке информации, который обрушивается на каждого из нас почти непрерывно. Близко к сердцу, во всяком случае, я их не принимал. Относился, как к чему-то далекому, и что случается только с другими. Наверное, даже спортивные новости значили для меня больше.

Но вот, на станции метро в тот роковой день с инопланетной угрозой мне пришлось столкнуться лицом к лицу. И все, чем я жил прежде, стало иметь для меня, наверное, еще меньшее значение, чем для души, обретшей посмертное существование — жизнь в бренном теле.

Да и мало, неожиданно мало оказалось тех якорьков, которыми я до сих пор цеплялся за мудреную ритуальную игру, большинством обывателей называемую «реальностью» и «нормой».

Работа? Деньги? Дом и семья?

Именно работа, некогда любимая, первой потеряла для меня смысл. Что толку тратить время и силы, делая жизнь удобней, если эту жизнь может в любой момент оборвать… да, человек тоже. Но не только! Человека-то можно понять. С человеком, даже с негодяем, как принято считать, можно договориться. Но как надеяться хоть на какое-то взаимопонимание с существами, чье мышление чуждо и едва постижимо, а мораль… морали, похоже, попросту нет.

Соответственно, ни к чему мертвецу деньги. Перед огнем крематория или могильными червями все равны — и миллиардер, и жалкий безработный.

Семьей я так и не обзавелся — некогда было. А небольшая холостяцкая квартирка, в которую я возвращался вечерами, своей пустотой и безжизненностью теперь только усугубляла мою тоску.

Я пробовал уйти с головой в работу. Не ради денег, но так, чтобы на страхи, мрачные предчувствия и ощущения собственной бессмысленности не оставалось ни времени, ни сил. Но вскоре поймал себя на том, что в трудовом рвении своем похож даже не на запойного пьяницу. А на игрушечного шагающего робота, которого кто-то запустил, и который не может по своей воле остановиться. Так и будет топать по прямой, даже если впереди него пропасть.

Вдобавок, страхи и чувство бессмысленности никуда не делись. Они караулили и преследовали меня, как полицейские агенты подозреваемого. И настигали при каждом удобном, а чаще неудобном случае. То в туалете, то за обедом, то на работе. Причем последнее случалось все чаще. И на производительности, как и на результатах труда, сказывалось не лучшим образом. Вызывая недоумение, а затем и трудно скрываемое недовольство коллег и руководителей.

Я бросался в другую крайность — пытался развеяться, ища спасение в развлечениях. В том числе… гм, специфических. Специально для одиноких мужчин. Ну, вы меня понимаете? Однако все, чего я добился, это настигший, в конце концов, меня запоздалый стыд за собственную глупость. За то, как бестолково я трачу собственное время, запас которого отнюдь не безграничен. Даже последний из транжир, понял я, ведет себя разумнее. Потому как деньги можно вновь заработать. А запас времени пополнить нечем.

Потом я пристрастился к чтению. Тихий вечер с книгой в руке казался мне достойной альтернативой всем соблазнам и развлекательным заведениям современного мегаполиса. Да, и такое времяпровождение не принесло покоя и не вернуло мою жизнь в прежнюю колею. Но именно тогда я узнал о «Хагакурэ» и Бусидо.

Помнится, отправляясь в поход, самурай обычно давал три обета: забыть свой дом, забыть о жене и детях и забыть о собственной жизни. Что ж, во втором из перечисленных обетов мне, холостяку не было необходимости. А два других я и впрямь дал — пусть и не вербально, и только самому себе.

Единственным, что вызывало у меня теперь интерес и эмоции, стали новости о нападениях и диверсиях пришельцев. Я жадно впивался в телеэкран во время выпусков новостей, вылавливал в Интернете сообщения и видеозаписи с мест событий. Читал, смотрел, потом перечитывал и пересматривал, сохраняя ссылки и материалы, доступные для скачивания. Их в моем облачном хранилище и на разного рода носителях в итоге скопились целые гигабайты.

И я не был простым зевакой, которого развлекает зрелище чужой беды. Как уже говорил, по крайней мере, эту беду я чужой для себя не считал. И не развлекался, но размышлял над этими новостями, увязывая их в одну картину. И приходил к неутешительным выводам.

Нет, на первый взгляд все было неплохо. Пришельцы, конечно, несли смерть людям и разрушение городам. Но раз за разом проигрывали. Потому как против одинокого диверсанта, не менее одинокого теперь уже опознанного летающего объекта… как и малочисленной группы, ополчалась обычно военная мощь целой страны. Так весь организм мобилизуется против попавшей в него бактерии или вируса. И, как правило, справляется. Будь это иначе, болезни выкосили бы человечество уже давно.

Но был один нюанс, сводивший на нет все локальные успехи земных армий и спецслужб. И ведший медленно, но верно, к победе именно пришельцев, а не нас. К одному большому сокрушительному успеху, позволяющему мириться с мелкими промежуточными… причем, если подумать, мнимыми, неудачами. В шахматах, которыми я увлекался в детстве, такой расклад вроде называется гамбитом.