Остров надежды

Глава 5

Сергей был рад временному одиночеству. Он знал, что импульс велик, и это было одновременно и плохо и хорошо. Можно спокойно лететь, но хватит ли топлива на спуск? Опасность состояла не в том, что выработан неприкосновенный запас (особый запрет не позволял выработать всё топливо). Его бы с избытком хватило для спуска с расчётной низкой орбиты, однако не хватит, если «Союз» вознёсся слишком высоко.

«Дождусь сеанса связи и что-нибудь придумаем», – спасительно рассуждал командир. Земля подстрахует: проверит, проанализирует, всё разложит по полочкам. На связи Николай, он скажет обычное: «Жизнь, а не малина», хотя обычно говорят наоборот, и этим разом снимет напряжение. Но впереди массив глухих витков. И нужно успокоиться, нечего дёргаться. Он должен успокоить экипаж.

Он вплыл в БО и по беспечным лицам убедился, что здесь никто ни о чём не догадывается. «Пассажиры» находились в особом приподнятом состоянии, что бывает и в начальной радостной стадии обычного и глубинного опьянения. Сергей улыбнулся и получил улыбки в ответ, и сразу понял: нет, не учительница была здесь с учеником, а пара проказников, только что авантюрно, а главное успешно сдавших труднейший и важнейший экзамен. Улыбнувшись, он их похвалил, и они разом начали парно кувыркаться, как дельфины в океанариуме, и демонстрировали «позу кучера», о которой Сергей рассказывал им на Земле. Весь расслабленный, плечи опущены, ноги и руки полусогнуты – так кучера часами ожидали седоков.

Затем Сергей поманил Жана и Софи к иллюминатору. Тяжёлым, невообразимо огромным шаром проворачивалась под ними Земля. Нет, невозможно её было даже сравнить с гигантским глобусом, охватываемым взором…Что-то необозримое, безжалостно монотонное наползало на них. Софи поразили краски Земли, их напоённость светом и чистотой, а Жан увидел блик – зайчик, что скользил по поверхности океана.

Софи не могла понять, где они летят, хотя специально готовилась к опознаванию. Впрочем ей снова сделалось не по себе: опять на неё что-то накатило и глухо отозвалось внутри.

Разумеется, Софи считала себя практичной женщиной. Несмотря на эмоциональную насыщенность первых орбитальных часов она понимала, что этих дней хватит ей потом «на всю оставшуюся жизнь». Она уговаривала себя, не раз повторяя про себя, что всё, чтобы с ней не случилось сейчас, ей следует пережить достойно. Да, это лишь – интродукция. О прочем свидетельствовали и её контракты, которые она заключила на шестьдесят часов послеполётных лекций в Европе, Японии и Америке. Она специально готовилась к наблюдениям с высоты.

Подобрав карты масштаба орбитальных наблюдений, она вырезала из картона шаблон, ограничивающий поле зрения подобно иллюминатору. Медленно с разных сторон она скользила шаблоном по карте, и в преддверии полёта считала, что узнает любое место планеты. Но теперь не узнавала. Незнакомая земля ползла упорно и, переворачиваясь, уходила под корабль. И это расстроило Софи. Напрасно она посчитала, что ей здесь очень хорошо. Возможно, ей скоро станет и очень плохо и выдуманный дохлый номер – её уроки и полёт. Что-то первобытно ужасное настораживало её и поднималось из самых глубин её существа и хотелось спрятаться, убежать, вырваться, даже отворив люк.

Умом Софи, конечно, понимала, что полёт очень короткий, и как могла уговаривала себя. В журнале она прочла статью о первой женщине-космонавтке, «Чайке». Вначале, пару десятилетий после полёта ей повсеместно курили фимиам. Потом в считанные месяцы не оставили камня на камне ни от полёта (кому он был нужен и для чего?), ни от её героической личности (смаковалось неважнoe состояние, сонливость, бездействие и как её pвало, и не было к ней сочувствия и даже обычной житейской жалости).

Да, и Софи вряд ли гарантирован щадящий подход. Возможно, и её спутники предадутся позже воспоминаниям. И теперь, когда её контроли рвутся, бортовые приборы и датчики беспристрастно фиксируют все её реакции. Ещё в Кельне, в Центре управления она отметила опеку наземных служб. Голоса астронавтов Шаттла разносились по космическому центру, и каждый их вздох и каждая нота были усилены. «Учти, Софи, – сказала она тогда себе, – ты под стеклом на предметном столике, публика жаждет зрелища, и каждый вправе составить о тебе собственное мнение. В полёте ты только чуть принадлежишь себе. Не доверяйся никому, ни амикошонствуй, хотя не знаю, может ли это тебя спасти?»

Если быть точным, то можно сказать, что Жан первый день сносно чувствовал себя. Ни хорошо, ни прекрасно, а именно сносно. Шишки болели, мучила жажда, часто хотелось в туалет. Все хорошо, если в меру. На Земле миллионы сверстников завидуют ему. Но так бывает: ждёшь-ждёшь, а дождёшься – не радостно, всё перегорело. Правда, приятное появляется в воспоминаниях потом.

Жалко, что рядом не было ровесников. Так бы хотелось, чтобы рядом, как при экскурсиях, оказалась его одноклассница Клер. Впрочем он смотрит и за себя и за неё, но к чему теперь напрасно фантазировать?

3емля внизу потемнела и наступала ночь. И тут вдруг близко, у иллюминатора он увидел красивый поворачивающийся предмет: разноцветная игрушка в космосе. Сравнить его было не с чем, и он казался ему совсем рядом. Но что это? Что? Неужели станция? Не может быть.

Накануне полёта им объясняли: при старте станция в десяти тысячах километрах по полёту впереди. И на орбите она, вдвое удаленней от Земли, и чтобы достичь её необходима масса топлива. В этом полёте такая задача не ставилась. Но они смогут наблюдать и сфотографировать «Мир» на освещённой стороне. Между ними не будет земной туманящей атмосферы и расстояние меньше скажется. Но вот чудо из чудес – станция оказалась вблизи. Может, это оптический эффект?

Тем временем картинка в иллюминаторе расплылась и растаяла и наступила полная космическая тень – первая получасовая их ночь в космосе. Ночь на орбите лишь теоретически продолжается полчаса, в том случае, когда солнечные лучи попадают в плоскость орбиты. Орбита в пространстве поворачивается, и временами получается солнечная орбита, когда солнце для космонавтов не заходит; и есть промежуточные положения орбиты и солнца, при которых тень составляет десятки минут.

Жан с нетерпением ожидал выхода из тени. Он на земле наслышался о космических розыгрышах, суть которых состояла в том, что отсутствовал опорный фон, и предметы в иллюминаторе, которые не с чем сравнить, казались любых размеров.

Станция появилась яркая, зелено-красно-оранжевая на абсолютно чёрном бархате космоса. Она сверкала и поворачивалась. В том, что это была станция, Жан больше не сомневался. Однако, как далека она? Он с любопытством разглядывал её плоскости солнечных батарей. Своим видом при их нынешнем положении она напоминала мельницу. Он и прежде видел её на фотографиях, и у них был даже её макет (Масштаба 1:25). Он знал, что должен её обязательно сфотографировать, и такой момент нельзя пропустить.

Глава 6

Вновь и вновь, вспоминая всё и анализируя, Сергей Мотин ругал себя за то, что раньше не выключил двигатель. И теперь всплывало кошмаром ожидание и как он сдерживал себя, и как появилась Софи, въехав ногами в пульт, и как он её выпихнул. Это, как в лифте, когда загораживают фотоэлемент, так и хочется взять и переставить простака.

Слова при этом вряд ли помогут. На банкете в Тулузе они пробовали сделать комплимент сопровождавшему их секретарю: «Даниель – наш человек», но при их уровне английского получилось «наша женщина», а точнее по-русски «наша баба», и секретарь обиделась.

Безусловно по делу правильно, что он вытолкнул Софи, но при этом вырубилось всё командное поле, и это было ужасно. Теперь гадай, что разом включено? «Союз» их, конечно, – старомодная техника, но где такое записано, что по ней разрешается ногами ходить?

Сергей уже пробовал прикинуть высоту орбиты по периоду. Засёк прохождение береговой линии, и получилось – летели они очень высоко. Правда, он мог ошибиться; очень короткой была взятая основанием дуга. Но все равно картина выходила безрадостной.