Сюжет в центре

Дело в том, что мой первый дневник хранился под кроватью в общежитии, в фанерном чемодане с замком. Я, собираясь на каникулы домой, купил в Елисеевском магазине бутылку «Хванчкары», по слухам любимого вина Сталина. Я был наивен и не знал, что нельзя хранить в тепле этот благородный напиток. И он взбунтовался. Пробку выбило и вино окрасило и мою одежду и дневник и оставило читабельными только средние части листов. Что-то можно было прочесть в лиловой размытой рамке, но далеко не всё.

На похороны Сталина мы отправились с однокашником Костей Черевковым. Мать его отговаривала нас совсем не зря. Это было ужасное мероприятие. От Трубной площади начиналось столпотворение. Вдоль Страстного бульвара оставлен был узкий проход по тротуару между стенами домов и выстроенными грузовиками. Мы сразу же потеряли друг друга.

Всю ночь мы двигались в давящейся толпе и дошли лишь до Козицкого переулка, где предстояло вскоре решиться моей судьбе. Под ногами мешались потерянные галоши и была масса задавленных людей, которых солдаты с грузовиков вытягивали из общей давящейся массы. За ночь были пройдены какие-то сотни метров. В 10 утра открыли, наконец, свободный ход прощающихся сначала в сторону площади Маяковского, затем с разворотом к Колонному залу. И вот когда барьеров больше не осталось, я вдруг передумал и дальше не пошёл. На этом закончился мой поход на похороны.

Архитектурно МВТУ представлял тогда странный симбиоз исторического здания и нового сталинских времён, выходящего фасадом на Яузу. В самом его углу приютилась секретная кафедра М-5. Секреты здесь были старинные, времён минувшей войны и только хоздоговорная тематика выводила кафедру за стандартный горизонт. «Бог минувшей войны» отходил уже в историю, уступая место технике ракет, чей факультет «РТ» – «Ракетная техника» располагался выше этажом.

На старших курсах нам читались специальные лекции. Профессор Соловьёв спустился к нам не только с вышележащего этажа, а, казалось, из иного мира. Он говорил забавные вещи. По его словам в войну поражали подводные лодки не с противолодочных катеров, а с самолётов. Вражеская подводная лодка лучше наблюдалась с высоты, на мелководье. Обнаруженная лодка спешила уйти на глубину, а самолёт производил бомбометание. Эффективность поражения была невелика. Глубинные бомбы не взрывались в возникавшей кавитационной каверне. Так я впервые услышал о кавитации.

Рассказ профессора меня поразил. При быстром движении, оказывается, вода рвётся и возникает полость пустоты. Профессором Бернулли, выдающимся механиком и математиком, более двух столетий назад было выведено уравнение, связывающее давление и скорость струйки воды. Чем больше скорость, тем меньше давление. При определённой скорости вода закипает и образует паровую полость – каверну. Кавитационные каверны схлопываясь разрушили в начале века винты скоростных судов – океанских лайнеров «Мавритания» и «Лузитания». Паровые мешки возникали и вокруг падающей в море бомбы. Гидростатический взрыватель бомбы, настроенный на заданную глубину, в каверне не срабатывал, и бомба уходила глубже, не причиняя лодке вреда.

Кавитации показалась мне загадочной. Я проводил время в Ленинской библиотеке, читая труды Н. Е. Жуковского и Л. Прандтля. Кавитация, паровые области в воде, аварии «Мавритании» и «Лузитании» – всё выглядело необыкновенно романтично, и я заболел кавитацией.

Диплом я делал с подачи Соловьёва в специальном КБ, где занимались и глубинными бомбами. Конструкторы трудились в общем вытянутом зале, а впереди на месте классной доски сидел руководитель, который мог подсказать и проконсультировать в любой момент. Я проектировал глубинную бомбу, которая не боялась кавитации. Руководителем диплома у меня был необыкновенный талантливый человек. Изобретатель нового оружия, лауреат пяти сталинских премий, увлечённый в то время созданием оружия с изогнутым стволом, из которого можно стрелять из-за угла. Человеком он был крайне осторожным и нерешительным и, можно сказать, трусливым. И на мою защиту диплома он побоялся прийти из осторожности.

Весной 1957-го наш выпуск факультета «Боеприпасов» получил наконец новенькие дипломы. По окончанию институтской учёбы нас двоих (меня и Олега Антоненкова) оставили в МВТУ на кафедре М-5. При кафедре была создана проблемная лаборатория с тематикой взрыва.

Так получилось, что сначала, числясь на кафедре, я угодил в вычислительную Мекку – Вычислительный Центр Академии Наук. Там работала редкая по тем временам вычислительная машина «Стрела», и прикомандированные инженеры с разных концов страны в зрительном зале Центра учились программировать, а затем и решать свои вычислительные задачи, предварительно доказав их особую исключительность. Я программировал там задачу доцента кафедры Ионова о попадании бомбы в защитное перекрытие, который воспользовался тем, что на кафедре появился я – пока ещё не загруженный «негр», которого он добился загрузить своей задачей.

Здесь в зрительном зале Центра трудились разные люди: наивные и увлечённые, из разных учреждений, привлечённые новыми вычислительными возможностями. Меня, например, сразу познакомили с первой финансовой пирамидой – возможностью якобы быстрого обогащения с рассылкой писем с рублями по почте.

Задачи пошагово расписывались на специальных листах бумаги, а затем набивались на картонки-перфокарты, которые считывала машина. Процесс перевода задачи на перфокарты был достаточно длинным, и «переводчики» то и дело проверяли карты на просвет, накладывая на них специально раскрашенные поверочные перфокарты. Процесс программирования двигался ни шатко – ни валко, пока в какие-то наперёд заданные дни в зале не появлялись ведущие академики страны и проводился семинар директора Вычислительного Центра академика Анатолия Дородницына.

Ведущие академики и члены-корреспонденты рассаживались в зале, в первых рядах, перед грифельной доской, которую очередной претендент на научное открытие исписывал формулами доклада. Теперь, дожив до седых волос, я считаю, что ничего более интересного и остроумного, как изложение и обсуждение этих докладов, я в своей жизни не слыхал.

Обсуждавшие были выдающимися и неординарными людьми, выступающие со всем присущим их ярким фигурам блеском. Здесь был и огромный краснолицый Лаврентьев, мотавшийся в эти годы между Москвой и создаваемым им Сибирским научным Центром; и молчаливый красивый Келдыш, с виду иногда сонный, но не пропускавший мимо внимания ничего; и слепой, но более зоркий, чем иные, Понтрягин, тогда ещё член-корреспондент. Седов, Ишлинский, создатель квантовой теории поля Фок. Здесь в обсуждениях встречалось всё: и острое словцо, и замечание мимоходом, переворачивающее доклад с ног на голову, и скрытые интриги синклита Академии Наук.

Мы – прикомандированные и аспиранты Вычислительного Центра и института Стеклова располагались в следующих рядах, жадно внимали и впитывали, а затем жарко обсуждали услышанное в обед по дороге в столовую ВЦСПС, куда ходили обедать многие сотрудники окрестных академических институтов. Дорога шла среди мешанины невзрачных домишек, пока к визиту последнего шаха Ирана Мухаммеда Реза Пехлеви и шахини Сорайи их разом не снесли и не проложили широкий Ленинский проспект, которому предстояло вскоре стать дорогой встречи столицей космонавтов.

У нас на кафедре вдруг появился изобретатель с украинской фамилией Ловля и идеей использования жидкого взрывчатого вещества. У меня двойственное отношение к украинцам. С одной стороны я согласен с дизайнером и продюсером Борисом Красновым, приведшим в телевизионной беседе с ним слова знаменитого режиссёра Ивана Пырьева, поработавшего на Украине перед войной, что украинцы в большинстве своём переболели менингитом и больны головкой, но с другой я не могу не замечать, как много нового выдающегося пришло в мир из Украины в разных областях. Одесский юмор и инкубатор выдающихся литераторов разных времён, сварка Патона, ракеты Янгеля, кибернетика Глушкова, и, наконец, выходцами из Украины были Глушко и Королёв. Как говорится, может и нужно быть капельку чокнутым, чтобы удивить человечество?