Подъем

Дома все еще радуют глаз переливающимися гирляндами в окнах жилых квартир, однако, такое пестрое украшение многоэтажных построек лишь больше вгоняет меня в тоску, напоминая, что в этом году я встретила праздники в полном одиночестве. Разве, что раздирающая душу тоска и накатывающая волнами боль в груди сопровождали меня всю эту длинную новогоднюю ночь. Я не решаюсь садиться за руль, не желая видеть Медведевский внедорожник, которым изредка пользовалась, отвоевав у мужа возможность не продавать его старое авто, считая, что он неотъемлемый атрибут нашей безумной любви. Первые поцелуи, первые разговоры, первые мысли о том, что рядом твоя половинка… Андрей уверял, что мне бы не мешало обзавестись небольшой машинкой, а я каждый раз испытывала трепет, касаясь ладонями местами протёртой кожи руля… И, знаете, пока я смотрю, как мой ребенок, сверкая счастливыми карими глазами, беззаботно скатывается с горки, я вдруг отчетливо понимаю, что больше никогда не смогу сесть на бежевую обивку серой тойоты. Вот ведь, помимо мужа красавица Маргарита лишила меня и любимой машины…

- Смотри, мама! Я качусь на ногах! – уверенно балансируя на скользкой поверхности, привлекает мое внимание сын. Я тепло улыбаюсь, искренне нахваливая его способности, и в эту самую минуту даю себе обещание, что больше никогда не позволю этому маленькому человечку расстраиваться из-за моей слабости. А когда мы возвращаемся в нашу квартиру, первое, что я делаю, уложив Сему спать – отыскиваю ненавистную картину с фиалками, спрятанную мной в захламленной кладовке, чтобы с остервенением искромсать полотно кухонными ножницами…

***

- Как ты? – первое что произносит Иринка, устраиваясь на сидении напротив меня в небольшом уютном кафе.

- Отлично, — севшим голосом отзываюсь я, не чувствуя необходимости претворяться перед подругой. – Чувство такое, будто все нутро вывернули наружу и, вдоволь там накопавшись, запихнули обратно…

- Он не звонит? – касаясь моей ладони, интересуется девушка, искажая лицо гримасой сочувствия.

- Звонил, хотел Сему взять на выходные… — принимаясь усердно размешивать сахар в бокале с латте, отворачиваюсь к окну. – Я отказала.

- Маша, ребенок ведь не виноват…

- Я знаю! Но и отпустить его к этой… Это просто абсурд какой-то! Я как огромный комок нервов, разве, что волосы на голове не рву! От одной мысли, что сын останется ночевать в их квартире, я готова разорвать эту сладкую парочку. Так что, если он хочет общаться с ребенком, пусть водит его на хоккей или куда угодно, где нет этой его Маргариты!

- Ладно, не злись, — вновь накрывая мою руку своей, Ира оглядывается по сторонам, немного смущаясь внимания посетителей, устремивших свои взоры на нас, в чем, конечно, виновата моя несдержанность. – Что собираешься делать дальше?

- Для начала продам машину… Наперед я пока не загадываю. Жизнь научила меня, что планы можно строить сколько угодно, но сложиться все именно так, как угодно судьбе, — отличная я собеседница, что не мысль, то признание всемирной несправедливости. – Ир, я дура, да? Полгода, как мы не живем вместе, а я все плачу и плачу…

- Нет, что ты, — поспешно отзывается подруга, придвигаясь ко мне поближе. – Ты не дура. Просто привыкла выкладываться на полную: если любить, то до последнего вдоха, если создавать семью, то уходить в нее с головой… Ты замечательная жена, верная и преданная. Многие бы горы свернули, чтобы иметь рядом с собой такую женщину. А Андрей… Не каждый способен оценить по достоинству твою самоотдачу.

Я раздумываю над ее словами, пока подруга делает за нас заказ, даже не пытаясь с ней спорить о количестве выбранных ей блюд.

- Когда-нибудь, ты сможешь вспоминать об этом без боли. Я, конечно, не разводилась, но искренне верю в то, что развод — это не конец жизни. Да трудно, да больно, обидно… Все, что нас не убивает, делает нас сильнее! А я склонна верить, что Ницше знал, о чем говорит.

- Звучит, как тост, — слабо смеюсь над ее убежденностью, глядя, как она поднимает бокал с апельсиновым соком.

- Так, давай за это и выпьем, — касаясь стаканом зажатого в моих ладонях напитка, ответно улыбается мне она.

***

Я делаю вдох полной грудью, чувствуя твердую поверхность железнодорожной платформы под ногами, и торопливо оглядываюсь по сторонам, в надежде отыскать папин силуэт среди толпы встречающих. Семка крепко держит меня за руку и по самый нос утыкается в намотанный на шее шарф, продрогнув на сильном ветру, кажущемся еще более безжалостным после нагретого вагона.

- А ну-ка, дай-ка, дед на тебя посмотрю! Тяжелый-то какой стал! – появляется пред нами так неожиданно, что я даже невольно вскрикиваю и опускаю свою ладонь на порывисто вздымающуюся грудь, в то время, как мой отец вовсю осыпает внука торопливыми поцелуями.

- Господи, так и заикой остаться недолго! – сетую на его внезапность, потираясь щекой о грубую ткань его зимнего пуховика. Впервые за последние семь тяжелейших месяцев, чувствую себя дома. Не в отталкивающей опустевшей с уходом супруга квартире, а в надежных папиных объятиях, в которых, оказывается, нуждалась настолько сильно, что в носу ощутимо покалывает от набежавших на глаза слез.