Страница 9 из 17
В деревне рядом с госпиталем Борис невероятными усилиями и щедрым подкупом закрепил права Анастасии на крохотную комнатёнку в избе. Появился свой угол. Показалось, что воля провидения благосклонна к ним.
Одну из комнат избы занимали три тяжелораненых офицера – в госпитале для них не хватило мест. В остальных комнатах и на чердаке ночевали пять медсестёр. Одна из них по очереди оставалась днём в избе ухаживать за ранеными.
В тот день была очередь Анастасии.
Утром она умылась. Посмотрела в зеркало. Печально покачала головой. Долгое время лица касалась только холодная вода. В прошлой жизни были пудры, кремы, чушь прочая… Платье застирано, каблуки стоптаны. Слово «развлечения» начисто утратило прежнее значение, стало почти ругательным. Весь мир – госпиталь, раненые. И Борис… Разве можно просить большего.
Почти до обеда Анастасия занималась ранеными, порядком в доме.
Затем проверила их с Борисом комнатку: пыли нет, мусору взяться неоткуда, чемодан с вещами стоял на месте. Она перебрала содержимое чемодана: тёплое ватное чёрное пальто, запасной комплект серой униформы, два белых платка медицинской сестры, передник, белый больничный халат, хлопчатобумажное бельё и чулки. Ничего в починке или стирке не нуждалось.
Вещей Бориса в избе почти не было: всё с собой или в обозе.
Анастасия тщательно протёрла оконце. Видимого результата не добилась – стекло осталось мутным.
Более ничего сделать было нельзя. Она присела на лавку.
Со стороны фронта иногда долетали звуки артиллерийских выстрелов: не все военные умели сидеть без дела.
Выстрелов она искренне не слышала. Мысли были заняты Борисом и тем временем, которое они успеют провести вместе.
Вселенная устроена просто: прижался к любимому человеку, и мир стал лучше.
Одна беда – несутся часы незаметно, когда они с Борисом вместе. Минуты призрачны, секунд не существует – жить стоит ради этого…
Борис отпросился у командира на ночёвку в деревне. Быстро шагая по дороге, почему-то вспомнил недавнюю пустячную ссору. Оказалось вдруг, что они с Анастасией обладают средствами, достаточными для покупки чего-нибудь из вещей на рынке ближайшего городка. Он предложил приобрести Насте новую обувь, что-нибудь из одежды. Она хотела резиновую ванну, новое полотенце, простыню.
Оба вспыхнули. Заговорили горячо, не слыша друг друга.
Борис недоумевал: сейчас же холодно – какая, к дьяволу, ванна!..
Теперь больно от той ссоры. Что имеем – не храним, как бы ни было этого мало.
Он ворвался в избу. Обнялись.
– Мы построим завод резиновых ванн, – шептал он на ухо Насте.
– Хорошо…
Она не поняла о чём речь, но голос был таким родным, добрым, обещал что-то в будущем. Конечно же, что-то очень хорошее…
Спали сладко, спокойно – без разницы, о чём шумели войска на передовой.
Ночью, грохоча сапогами, в избу вбежал юнкер. Не заботясь о том, что все спали, громко позвал капитана Шелеста.
Борис вскочил, крикнул посыльному подождать, зажёг свечу. Быстро оделся, крепко обнял поднявшуюся в недоумении Настю, поцеловал.
– Всё хорошо будет, милая, – улыбнулся Борис. – Доспи за меня.
– Будь осторожен…
Вышли из избы. Юнкер сообщил, что готовится сильная атака красных – перебежчик предупредил. Почти бегом, насколько позволяла ночь, они заторопились к передовой.
Перебежчик не врал. Рассвет только собирался разогнать тьму, когда на позиции молчаливыми волнами покатились красноармейцы.
Луна была на стороне добровольцев и не стала скрывать противника. Первая линия окопов засветилась вспышками выстрелов.
Много народа привели большевики на убой. Первые скошенные цепи сменили вторые, за ними после короткого перерыва появлялись третьи, пятые… Ливень пуль и осколков косил людей. За упавшими солдатами шли новые: кто на несколько секунд, кто на пару минут – ещё живые, каждый со своим прошлым, со своими планами на жизнь… На последних метрах своего жизненного пути, ещё люди, а не куски плоти – бездушные, остывающие, одинаково никому не нужные…
Луна ушла. На картину бойни легли первые лучи солнца. Поле серело шинелями мёртвых. Местами блестели чёрным комиссарские куртки.
Орудия добровольцев покатились в тыл – снаряды кончились. Через час какая-то сволочь передала приказ батальону юнкеров: отступать к лесу, на ранее подготовленные позиции. Все уже там.
Юнкера спокойно, как на учениях, отходили перебежками. Особо настырных в преследовании большевиков успокаивали меткой стрельбой. Миновали деревню, добрались до опушки леса.
Противник не заставил скучать и атаковал вновь. Цепи красноармейцев подпустили поближе – и под ними закипела разрывами земля… Сюрприз!.. Снаряды подвезли! Большевики сообразили – не их день. Война прекратилась до следующего утра.
В роте Бориса двое убитых, шестеро раненых – легко отделались. Их сменили на позиции. Отдых. Борис пошёл искать Настю.
В госпитале не нашёл. Никто из персонала не смог точно припомнить: видели ли её вообще в суматохе этого утра…
Но ведь не могло быть и речи, чтобы Настя осталась с ранеными в той проклятой избе!
Опросив решительно всех, кто что-то мог видеть или знать, Борис обессилено опустился на землю. Надвигалось, заслоняло весь горизонт нечто чёрное, непроницаемое, гибельное. Неумолимо. Не остановить, не задержать на мгновение…
Вечером пришло подкрепление. «Последний резерв», – услышал Борис. Впрочем, какая теперь разница…
Перед рассветом молчаливой штыковой атакой выбили красноармейцев из деревни.
В разгар боя при первой возможности Борис вбежал в избу, где крайний раз видел Настю.
Никого.
Подвал, чердак – ни души.
Обошёл двор и в яме за сараем увидел трупы офицеров из избы… Тяжелораненые – они не могли ходить сами. Похоже, при эвакуации кто-то из тыловых замешкался или струсил, не забрал их… Анастасия не нашла в себе сил бросить беспомощных людей, сбежать, спастись…
В слепой ярости ринулся в бой. Напролом, рыча, убивать… Уже под его саблей валился красноармеец с поднятыми руками, когда кто-то сзади ударом сбил с ног…
Борис вскочил, не чувствуя боли. Ему орали в лицо:
– Хорош дурить! Они без оружия! Допросить надо!.. Он обмяк. Мелькнула надежда. Допросить!
Пленные об Анастасии ничего не знали.
Вечером к Борису подошла знакомая медсестра и спросила, куда пристроить Настины вещи.
Борис посмотрел на неё ошалелыми глазами: какой смысл имеют вещи без человека? Ничего не ответил, отвернулся.
Крутилась страшная мысль: если вдруг Настя умерла, то без мучений. Старший врач раздал медсёстрам порции яда, чтобы не попасть в руки большевиков. Зашитую в мешочек ампулу она носила на верёвочке, рядом с крестиком…
Следующие дни Борис не находил себе места. Рвался допрашивать каждого пленного. Требовал контрразведчиков самыми зверскими пытками вырвать у большевиков признание, кто и где видел Анастасию. Просился во все разведдозоры, в одиночку ходил за языками…
Горько жалел о том, что остановил бронепоезд, который нёс смерть проклятым врагам. Если бы от крушения на станции красноармейцев стало бы меньше, то, может, удержали бы деревню, где пропала Анастасия.
В редкие часы, когда возвращалась рассудительность, понимал, что поступил правильно: неуправляемый бронепоезд мог расплющить вагон, где находились пленные добровольцы. Мог убить детей, родных кому-то людей. Если уж выигравших в гражданских войнах не бывает, то пусть хотя бы жертв будет меньше. Это сейчас обе стороны, хмельные от крови, разрушают страну. Придёт время кому-то её восстанавливать, возрождать…
Он был беспомощен.
Достигнув глубин отчаяния, Борис счёл естественным найти смерть в бою.
Не получалось. Выходил невредимым после самых лихих приключений, словно Бог, решив наказать до конца, неизменно сохранял жизнь.
Перестал сопротивляться воле господней. Впал в глухое равнодушие ко всему. Окаменел душой, остался механизмом.