Лилия для Шмеля

Деньги в этом нищем доме экономят на всем, поэтому умываться пришлось ледяной водой.

— А как ты посуду моешь? — спросила у служанки, и она пожала плечом:

— Так и мою.

— Бедная, — выдохнула я, и она заморгала, услышав, что госпожа ее жалеет.

— Не обижайтесь, госпожа Корфина, но вы мне такой нравитесь больше. Только не забывайте листать сборник молитв, иначе они быстро поймут, что вы переменились.

— Хорошо, Гилья. Спасибо.

Пока служанка относила посуду, я еще раз обыскала комнату, заглянула под кровать, матрас, где и нашла засаленный молитвенник. Открыв его, увидела невообразимые каракули и растерялась, но уже через пару мгновений они стали мне понятными, и я смогла прочитать написанное. Это обнадеживало.

Вернулась Гилья с вещами.

— Госпожа выдала вам чистую сорочку и хорошее платье. Я помогу одеться, — обрадовала она, показывая зелененький наряд с присборенной юбкой до пола, вставками на воротнике и рукавах из шелковистой ткани, с набивными цветочками и рядом мелких пуговичек на груди. Без изысков, ношенное.

— Гилья, мы настолько нищие или меня стерегут, чтобы не сбежала?

— Прежняя вы бы и не думали сбегать, — девочка протянула мне хлопковую, скромную сорочку. — А домашнее платье ваше я постирала. Вы когда упали, у вас из носа кровь потекла…

А вот это огорчало. Неужели Корфина слаба здоровьем?

Платье оказалось великоватым, зато я радовалась, что здесь не носят корсетов. Однако для удобства и красоты здешние дамы поверх сорочки надевали коротенькую безрукавку из плотной ткани и зашнуровывали на груди. Мне, ныне тростиночке, поддерживать и утягивать нечего, но приличия есть приличия.

Прическу же мне пришла делать «мамуля».

Я старательно изображала полусонную немощь, даже отвечала растягивая слова. Слабость в теле, вызванная плохим питанием, помогала играть роль.

— Надеюсь, ты будешь умницей, — наставляла Эндина, укладывая мне волосы в два рогалика.

— Конечно, — покладисто согласилась я.

Тут сестрица пожаловала в комнату, любезно принеся поднос, на котором стояла чашка с горячим чаем, но мать махнула рукой, мол, уйди, она и так едва языком ворочает, и Дивия, неласково оглядев меня, развернулась и ушла.

Ну и семейка! Возможно, по сравнению с ними старик Унд не самый плохой выход?

Закончив делать прическу, мать оглядела меня.

— Хорошо, — подытожила, будто я не дочь, а товар. — Теперь можно и позавтракать. Гилья!

Служанка в этот раз не стояла под дверью, поэтому пришлось подождать, когда она подойдет.

Я думала, что опять будем есть морковку или картошку, или еще что-то местное, но завтраком оказался чай. И то чаем это назвать нельзя — ополоски какие-то.

Сноровисто разливая чай из чайника с отбитым носиком по чашкам, Гилья поймала мой взгляд и моргнула, давая знак, что пить можно.

Я взяла чашечку, присела за стол, но едва сделала пару глотков — по дому разнесся громкий, бесцеремонный стук.

Домочадцы заметались. Я же встала на пороге комнаты и стала прислушиваться к происходящему.

Взволнованные Эндина и Флоран громко поприветствовали гостя, который в ответ не произнес ни слова. Только грохот трости свидетельствовал, что Унд уже в доме. А потом я услышала скрипучий, совершенно неприятный голос, свойственный самодуру:

— Оставьте ваш спектакль!

— Ну что вы, господин Унд, — заискивающе залепетала Эндина, — мы искренне рады видеть вас!

— Я ценю свое время, поэтому покажите ее, и будет!

— Конечно, не смеем вас задерживать! Дивия! Позови Корфину!

Лицемерие матери зашкаливало. Еще и сестрица со злой, глумливой улыбочкой ворвалась в комнату и, бесцеремонно схватив за руку, потащила меня вниз. В прежнем теле я бы справилась с ней, но в этом нет. Я идти-то не успевала и едва не слетела с лестницы, запнувшись о ступеньку.

Под недовольным взглядом матери Дивия затормозила, и далее мы спускались чинно.

Флоран встречал гостя напомаженным, в кипенно-белой рубахе, шелковом франтовском жилете и цинично смотрел на разворачивающийся цирк. Его наряд в бедной гостиной смотрелся нелепо. Я злилась, но мой гнев стал безмерным, когда я столкнулась взглядом со стариком.

Таких сухарей-самодуров часто изображали в черно-белых экранизациях классиков. Но не столько Унд был старым, сколько выглядел плохо. Круглое, злое лицо покрывала сетка морщин. Лысину он скрывал под зачесанными жидкими волосенками, размазанными по лбу. Когда шумно выдыхал, виднелись плохие зубы. К его тонким, длинным ногами прилагался выдающийся живот. Гость выглядел бы комично, если бы не тяжелый взгляд серых глаз, смотревших из-под кустистых темных бровей.

«Властный, безжалостный, жадный!» — подытожила я и поникла. При лучшем варианте, мне придется ждать вдовства лет двадцать. И скорее этот тиран сведет меня в могилу.

В его доме придется ходить по струнке, сидеть взаперти и отчитываться за каждый кусок, что съем. Если братцу припекает спасать свою шкуру — пусть сам и отрабатывает долг. Я же сбегу при первой возможности!

— Бледна она. И выглядит немощной, — женишок склонил голову, рассматривая меня. — Никак помирать собралась?

Подняла на него глаза, и Унт почувствовал неладное. Насторожился.

— Не потерплю, если перед алтарем она упрется, — процедил недовольно.

— Нет, нет! — затараторила мать. — Корфина покладистая!

Чтобы не показывать истинных чувств, способных помешать бегству, я просто опустила голову — и руку пронзила боль.

— Улыбайся! — прошипела Дивия.

Мне хотелось встать каблуком ей на ногу, но хоть и с трудом, я сдержалась.

— Мне плохо, — пропищала я, напугав дрянь до ужаса. Она крепче схватила мой локоть, чтобы я не упала, и начала широко улыбаться вместо меня.

— А младшая поживее будет, — вдруг заметил Унд, и теперь уже Дивия побледнела.

— Мне только пятнадцать, — пропищала она, и куда только делась наглость?

— Могу подождать, — хмыкнул гость.

В гостиной повисла тишина, но Флоран, как заботливый братец, пришел на помощь:

— Младшая обойдется вдвойне дороже! — произнес, как будто торгует куклами, и я чуть не завизжала от радости: «Да-да, выберите ее!»

— Не тебе набивать цену! — прорычал «жених», развернулся и, раздраженно пнув ногой дверь, покинул наш гостеприимный дом.

Едва он вышел — на меня обернулась разъяренная троица. Но не успели они накинуться с обвинениями, Унд неожиданно вернулся.

— Эй, ты! Сюда! — крикнул Дивии.

Еще секунду назад злобная сестрица готова была вцепиться в мои волосы, а теперь едва семенит ногами.

— Не заставляй господина Унда ждать! — приказал Флоран и, подхватив сестру под руку, подтащил к кредитору.

Тот полез в карман коричневого пиджака и выудил платок. Развернул его, и на свету сверкнул интересный серебряный медальон, покрытый странными рисунками.

— Дай руку! — приказал раздраженно гость и, не дождавшись руки сестрицы, схватил ее сам. Он не собирался делать вид, что испытывает к нам хоть какую-то симпатию. Нет, мы для него лишь шаг к цели — обретению влияния.

Когда медальон с острым кончиком, направленным вниз, повис над рукой Дивии, она задрожала, как осиновый лист. И если думала, что мать хотя бы за нее заступится — ошиблась.

— Надеюсь, вы не причините вреда моим дочерям? — лишь деловито спросила она.

— Не хочу купить бракованный товар и потерять деньги, — угрюмо ответил Унд, заворожено наблюдая, как над рукой Дивии начинает медленно вертеться медальон. — Вдовцом остаться тоже неплохо, но мне не нужны лишние слухи и любопытные носы кормагов.

Между тем, медальон завертелся чуть быстрее, но внезапно остановился. И тогда Унд зло отбросил руку Дивии.

— Дохлая, как снулая рыба! — бросил сестре и перевел взгляд на меня. — Теперь ты! — Велел мне.

У меня появилась надежда, что сейчас медальон вообще не шелохнется, однако все случилось иначе.

Унд грубо схватил меня за запястье и заставил раскрыть ладонь. Едва я разжала пальцы, медальон начал вращаться. И если я ждала, что он вот-вот остановится — увы. Он вертелся, как волчок, пока не наступил передел у цепочки, на которой висел.