Страница 7 из 60
За письмом к Дрябину долго просидела Фленушка... Все сплошь было писано тарабарской грамотой. Благодаря за неоставление, Манефа умоляла Дрябиных и Громовых постараться отвратить находящую на их пустынное жительство грозную бурю, уведомляла о Красноярском деле и о скором собрании стариц, изо всех обителей на совещание о владимирском архиепископе и о том, что делать, если придут строгие о скитах указы.
Кроме того, были писаны письма во все скиты к игуменьям главных обителей, чтоб на Петров день непременно в Комаров к Манефе съезжались. Будет, дескать, объявление о деле гораздо поважней владимирского архиепископства.
* * *
День к вечеру склонялся, измучилась Фленушка писавши, а Манефа, не чувствуя устали, бодро ходила взад и вперед по келье, сказывая, что писать. Твердая, неутомимая сила воли виднелась и в сверкающих глазах ее, и в разгоревшихся ланитах, и в крепко сжатых губах. Глядя на нее, трудно было поверить, чтоб эта старица не дольше шести недель назад лежала в тяжкой смертной болезни и одной ногой во гробу стояла.
Когда Фленушка кончила письма, Манефа внимательно их перечитала и в конце каждого сделала своей рукой приписку. Потом запечатала все и тогда только, как Фленушка надписала на каждом, к кому и куда письмо посылается, заговорила с ней Манефа, садясь у стола на скамейке:
- Потрудились мы с тобой, Фленушка, ради праздника. Заморила я тебя. Кому Троицын день, а нам с тобой сочельник... Подь-ка, голубка, потрапезуй да скажи Устинье, кликнула бы скорее Таифу.
- Я было хотела просить тебя, матушка,- молвила Фленушка, не трогаясь с места.
- Что тебе надо, моя ластушка? - мягким голосом ласково спросила ее Манефа.
- Отпусти к Софонтию,- умильно взглянув на нее, молвила Фленушка.
- Сказано "не пущу", значит, не о чем и толковать,- нахмурясь, сказала Манефа.
- Каждый год езжали...- потупясь, вполголоса проговорила Фленушка.
- Со мной,- перебила Манефа.- Так и я, бывало, жду не дождусь, кончилась бы служба, да скорей бы с поляны долой... Все глаза, бывало, прогляжу за вами... А матери Аркадии как усмотреть?
Ни словечка не ответила Фленушка. Подошла к столу, отобрала письма к матерям и спросила:
- С Аркадией пошлешь?.. К Софонтию со всех обителей матери съедутся... Зараз бы всем можно было раздать... А с работниками посылать - когда развезут?
- Правда твоя,- молвила Манефа.- Так будет лучше... Не хотелось бы только с Аркадией отправлять. В разговорах лишнего много от своего ума наплетет.
- А надо еще и на словах с матерями говорить? - спросила Фленушка.
- Без того нельзя,- ответила Манефа.
- А про то, что Дрябины пишут, не всем же, чай, матерям сполна сказывать? - продолжала Фленушка.
- До поры до времени можно ль всем про то говорить? - молвила Манефа.Попробуй-ка Евникее Прудовской сказать, в тот же день всему свету разблаговестит.Хлопот после не оберешься.
- А матушке Августе Шарпанской, думаю, надо сказать,- продолжала Фленушка.- Из Оленева матушке Маргарите тоже, я думаю, надо; матушке Фелицате тоже... А еще кому? - Да больше-то, пожалуй, и некому,- молвила Манефа.- До Петрова дня все дело беспременно надо втайне держать, чтоб успеть в городу места подешевле купить. А то, пожалуй, при совершении-то купчей сделают препятствие либо задержку какую. Да и Кожевниковы, как узнают, что готовится нам из обителей выгонка, такую цену заломят, что только ахнешь... Не суметь этого Аркадии, не суметь! Очень уж она невоздержна на язык... Опять же у Евникеи в Прудах Аркадьины сродницы живут - хоть наказывай ей, хоть не наказывай, не утерпит - до капельки все расскажет им, а те Евникее. А Евникее сказать - все едино, что на базаре с барабаном в народ объявить... - Разве матушку Таифу пошлешь? - сказала Фленушка.
- То-то и есть, что нельзя,- молвила Манефа.- В Москву Таифе надо ехать да в Питер... Завтра же ей отправляться.
- Кого же, коли не Таифу? - Ума не приложу,- ответила Манефа.- Вот вертись тут одна, как знаешь: обитель большая, а доведется нужное дело, опричь Таифы, и послать некого.
- Пошли меня, матушка... Все управлю,- подхватила Фленушка. - С ума сошла?.. По тебе ль такое дело? - подняв голову и пристально взглянув на Фленушку, молвила Манефа.
- Попробуй - увидишь,- сказала Фленушка, глядя в упор на Манефу.
- Полно пустяки городить,- проговорила Манефа.- Статочно ли дело тебя посылать?
- Вольно тебе, матушка, думать, что до сих пор я только одними пустяками занимаюсь,- сдержанно и степенно заговорила Фленушка.- Ведь мне уж двадцать пятый в доходе. Из молодых вышла, мало ли, много ли - своего ума накопила... А кому твои дела больше меня известны?.. Таифа и та меньше знает... Иное дело сама от Таифы таишь, а мне сказываешь... А бывало ль, чтоб я проговорилась когда, чтоб из-за моего болтанья неприятность какая вышла тебе?
- Да к чему ты все это говоришь мне? - спрашивала Манефа.
- А к тому говорю, чтоб к Софонтию меня ты послала. Аркадия свое дело будет управлять, а я с матерями что надо переговорю,- решительным голосом сказала Фленушка.
- Набаламутишь,- молвила Манефа.
- Да что я за баламутница в самом деле? - резко ответила Фленушка.- Что в своей обители иной раз посмеюсь, иной раз песню мирскую спою?.. Так это, матушка, дома делается, при своих, не у чужих людей на глазах... Вспомнить бы тебе про себя, как в самой-то тебе молодая кровь еще бродила.
- Замолчи!..- остановила Манефа Фленушку.- С чего ты взяла такие речи мне говорить?.. А?..
- Стары матери мне сказывали, что была ты у отца с матерью дитя любимое, балованное, что до иночества была ты развеселая - что на уме у тебя только песни да игры бывали... Видно, и я в тебя, матушка,- усмехнувшись, сказала Фленушка.
- Какие матери тебе сказывали?.. Которые?..- взволнованным голосом спросила Манефа.
- Покойница Платонида говаривала,- ответила Фленушка.
- Нешто помнишь ее? - с испугом спросила Манефа и тяжело перевела дыхание.
- Как же не помнить? Как теперь на нее гляжу,- отвечала Фленушка.- Ведь я уж семилеткой была, как она побывшилась.
- Что ж Платонида тебе сказывала?.. Что?.. Говори... все, все говори,дрожащим от волнения голосом говорила Манефа, опуская на глаза камилавку и закрывая все лицо креповой наметкой.