Страница 31 из 60
- Скажу, соколик мой, беспременно скажу,- страстно отвечала Паранька, ласкаясь к писарю.- Только уж не знаю, как тятька-то...
- А что?
- Загубил он мою молодость!..- утирая рукавом слезы, зарыдала Паранька.Не дает воли сердечушку, не велит любиться с желанным моим!..
- Да ведь любимся же, Паранюшка,- утешал ее захребетник.- Не гневи бога, не кори отца.
- Любиться-то мы любимся, голубчик мой,- сказала Паранька,- да все ж под страхом, под боязнью. А мне вольной любви хочется! Передо всеми бы людьми добрыми не зазорно было обнять тебя, не украдкой бы говорить с тобой речи любовные, не краснеть да не зариться со стыда перед подругами...
- Бог милостив, Паранюшка, придет час воли божией,- говорил Карп Алексеич.- А матери ты поговори, про что я наказывал.
- Ох ты, добрый мой!.. Ох ты, радошный! - полными белыми руками обвивая шею писаря и жарко целуя его, говорила Параня.- Тятька зло тебе мыслит, а ты ему добром хочешь платить... Какой же ты славный, Карпушенька!
И жарко целовала Параня полюбовника, и сладко миловала его, и крупные слезинки, что жемчужинки, выкатались из ясных очей ее.
А под вечер все рассказала матери: про гульбу свою с Морковкиным, про надежду писарихой быть, жить-поживать в холе, в почете, в великом богачестве... И про то рассказала Фекле Абрамовне, что в овине приключилось по осени, и про то молвила, что сулит Морковкин денег на токарню дать и на все на прочее, сколько понадобится...Фекла Абрамовна разревелась-расплакалась, не нашла слов на похвалу Карпу Алексеичу и долго и строптиво ворчала на своего старого... Потому-то и пыталась она подъехать к сожителю со словами советными, попросил бы он денег у писаря, но не принял Трифон советов жениных, не восхотел поклониться мирскому захребетнику: послал Алексея к Патапу Максимычу, Саввушку ложкарить в Хвостиково.
За великую досаду стало это Морковкину: "Уж как ты там себе не вывертывай,- говорил он сам про себя,- а доеду я тебя, Трифон Михайлович, попомню овин да жалобы!" А сударушке юное расписывал:
- Бога не боится родитель твой - в чужи люди сыновей послал! Саввушку-то жалко мне оченно - паренек-от еще не выровнялся, пожалуй, и силенки у него не хватит на работу подряженную. Много, пожалуй, придется и побой принять, коль попадется к хозяину немилостивому. Чем сыновей-то в кабалу отдавать, у меня бы денег позаймовал. Не потерпит ему господь за обиды родным сыновьям.
Паранька плакала, передавала писаревы слова матери и чуть не каждый божий день приводила ее в слезы разговорами о тяжелой работе в чужих людях Алексея да Саввушки.
- Не говори ты, Паранюшка, не надрывай моего сердечушка! - тосковала и рыдала Фекла Абрамовна, слушая речи дочерние.- Сама знаю я, девонька, какова чужедальня сторонушка, горем она сеяна, слезами поливана, тоскою покрывана, печалью горожена,- причитала она, сидя на лавке и качаясь станом взад и вперед.Когда пали слухи, что Алексей у Патапа Максимыча хорошо пристроился, что осиповский тысячник премного его жалует, сделал даже своим приказчиком, мирской захребетник задумался. Слышит от людей, что Трифон Лохматый нову токарню выстроил, лошадей купил и всем прочим по хозяйству справляется. Раза по два на неделе бегает к нему Паранька, говорит, что деньги на расходы Алексей приносил... Разобрало зло писаря пуще прежнего.
Говорит удельному голове Михайле Васильичу:
- Давно мне хотелось сказать вам насчет Алексея Лохматого, что живет у Чапурина в Осиповке.
- Что ж такое? - спросил у него Михайло Васильич.
- У отца у его токарню по осени спалили, а потом обокрали беднягу.
- Знаю,- отвечал голова.- Кругом разорили. А хозяин исправный был!
- Тепереча, Михайло Васильич,- продолжал Морковкин,- Трифон Лохматый нову токарню ставит, не в пример лучше прежней, и пару конец купил - лошади доброезжие, не малых денег стоят, опять же из пожитков, что было покрадено, живой рукой справляет.
- Что же? Слава богу, что пособляет доброму человеку справляться,- молвил на те речи Михайло Васильич.- Все это на плохой конец четырех сот целковых стоит,- сказал Морковкин.
- Стоит. Как по нынешним ценам не стоить! - подтвердил голова.
- А у Лохматого больших денег никогда не важивалось,- продолжал писарь.Которы и были, те покрадены. Откуда ж взялись они? Не с неба ж свалились, не клад же дался ему.
- Известно,- поддакнул Михайло Васильич. - Я доподлинно от самых верных людей узнал,- продолжал Карп Алексеич,- что деньги большой сын приносит из Осиповки... Живет у Чапурина без году неделя, когда ему такие деньги заработать?.. Тут, надо быть, другое что есть.
- Что ж такое?
- Да не стянул ли он деньги-то? - сказал писарь.- Не мешало бы хорошенько приструнить его... Чтобы после не было каких неприятностей.- Не может быть того, чтоб Трифонов сын воровскими делами стал заниматься,- молвил Михайло Васильич.- Я у Патапа Максимыча намедни на хозяйкиных именинах гостил. Хорошие люди все собрались... Тогда впервые и видел я Алексея Лохматого. С нами обедал и ужинал. Вприближенье его Патап Максимыч держит и доверье к нему имеет большое. Потому и не может того быть, чтоб Алексей Лохматый на такие дела пошел. А впрочем, повижусь на днях с Патапом Максимычем, спрошу у него...
Не того хотелось Карпу Алексеичу. Думалось ему уговорить Михайлу Васильича отписать в удельну контору о сдаче Лохматого в рекруты за порочное поведение.
Прошло сколько-то времени,- говорит голова Морковкину: виделся-де он с Патапом Максимычем, и Патап-де Максимыч ему сказывал, что он деньги давал взаймы Трифону Лохматому, а коль понадобится, говорит, так и вдвое и втрое дам ему, а сыном его Алексеем так доволен Патап Максимыч, как больше нельзя... "А вот это на его же, Алексея Лохматого, счет",- примолвил Михайло Васильич, вынимая из кармана рекрутску квитанцию.
Остолбенел мирской захребетник - не то ему чаялось... А меж тем голова велел записать, где следует, квитанцию, что идет она за семью Лохматого и что теперь та семья от рекрутства свободна... Ту квитанцию голова получил от Патапа Максимыча. О Святой под качелями Паранька шепнула возлюбленному, что брат вместо красного яичка много денег принес. Теми словами она любовника своего прикручинила. Чуть не задохся со злости Карп Алексеич.