Осколок белого бумеранга

– Ты как? – Длинный два раза щёлкнул пальцами перед моими глазами, как психиатр, проверяющий реакцию пациента.

– Нормально! – Я услышал свой голос откуда – то со стороны, и он показался мне ужасно смешным. Я прыснул и засмеялся. Длинный тоже засмеялся, глядя на меня как на полоумного. Отсмеявшись, он отобрал у меня папиросу, сделал ещё две глубоких затяжки и, поплевав на пальцы, аккуратно затушил её как свечку.

– Пожалуй хватит!

– Это точно!

Я, улыбаясь, озирался вокруг. Мир стал весёлым. На коврах весело резвились нарисованные медведи и олени, шкаф улыбался мне огромной щербатой пастью, в которой вместо зубов были разноцветные обложки книг; холодильник весело пританцовывал, брякая дверцей. Все предметы вокруг плавно пульсировали, словно я очутился в гигантском аквариуме. В телевизоре кот Джерри никак не мог достать противного мышонка. Я наблюдал за этой весёлой погоней и смеялся взахлёб, как ребёнок.

Длинный присоединился ко мне, и мы ржали вдвоём, тыча друг друга локтями, будто видели этот мультик в первый раз.

Наблюдения за злоключениями кота вдруг натолкнули меня на вопрос, который я уже давно хотел задать Длинному.

– Слушай, Длинный, а откуда взялось это «Кыс – кыс – кыс». – Я снова хохотнул.

Длинный повернулся ко мне с довольной улыбкой. Весь его вид говорил, что он ждал этого вопроса. Точнее он ждал любого вопроса, чтобы начать. Он ждал и наконец-то дождался. Моё внимание замерло на его огромных чёрных зрачках, которые засасывали меня, как две огромные воронки.

– Это давняя история. Мне лет шесть было. Мои родители тогда только в этот район переехали. Для меня в то время оказаться на новом месте было всё равно, что сейчас очутиться в Китае или в Африке. Я и так рос зашуганным и боялся всего вокруг так ещё и эта смена окружающей обстановки. На меня как будто весь мир тогда ополчился. Мне было страшно везде: дома я боялся тараканов, в садике пацанов, которые меня гоняли. Один раз вышел во двор, так и там сразу встретил одного жердяя. Тот мне с ходу заявляет, мол ты новенький и если хочешь гулять во дворе, принеси мне бутерброд с колбасой. Я вернулся домой, якобы за бутербродом, но так оттуда и не вышел. Теперь я боялся выходить даже во двор. Однажды утром мать повела меня в садик. Спускаемся мы с лестницы, вижу на нижней площадке кот сидит. Он такой огромный мне тогда показался, да ещё и чёрный. Я увидел этого кота и встал как вкопанный. Мать говорит, ты чего, мол, а меня сдвинуть с места не может. А кот этот уставился на меня своими огромными глазищами, и я чувствую, что он сейчас нападёт. Тут я заорал. У меня такая истерика была, что все соседи из квартир повылазили. Чё там было, бабки орут, мать орёт, я ору, а кот стоит и смотрит, как ни в чём не бывало. Вдруг одна женщина подходит ко мне (это тётя Нюра была, я потом с ней очень сильно дружил) и говорит, ты чего, мол, так испугался. Кошки, они не любят, когда их боятся, их это только злит. Ты ему скажи «кыс – кыс – кыс» и иди своей дорогой. Он тебя ни за что не тронет. Это, говорит, заклинание такое.

Ну я успокоился, сказал это «кыс – кыс…» и мы спокойно с матерью мимо этого кота прошли, он нас только взглядом проводил. Он бы конечно и так не напал, но тогда я был уверен, что это заклинание сработало. После этого случая я стал везде это заклинание использовать ( тётя Нюра ведь не сказала, что оно для кошек). Только говорил я его про себя. Знаешь, не было такого случая, чтобы оно не сработало. Я мгновенно наладил отношения со всеми пацанами и в садике и во дворе, и даже тараканы меня перестали пугать. Самое главное, что тогда произошло, я перестал бояться людей. Я тянулся ко всем подряд, использовал любую возможность, чтобы с кем-нибудь познакомиться. У меня всегда была куча друзей, да я и до сих пор дефицита в общении не испытываю.

12

Я вынырнул на поверхность, только когда Длинный сделал паузу. Всё время его рассказа я был им, этим маленьким запуганным пацаном. Я отчётливо слышал крики и улюлюканье дворовых детей, видел розовощекого толстяка, слышал его злой раздваивающийся эхом голос: «принеси мне бутерброд…»; видел огромные зелёные глаза кота, его пугающие сверкающие зрачки и оскал маленьких клыков.

Только с окончанием рассказа, картинка в моих глазах поменялась, и я снова увидел огромные зрачки Длинного, его растянутые в улыбке пухлые губы.

– Ты чё завис? – спросил он меня.

– Да так…какое – то волшебство получается. Волшебное слово тебе соседка тогда сказала. Ни за что бы не поверил, если бы сам не убедился… – говоря всё это я вот – вот готов был сорваться на хохот. С одной стороны, я говорил то, что думаю, а с другой вся нелепость этого суждения для меня двадцатипятилетнего человека была очевидна, и я не мог быть серьёзным, проговаривая всё это вслух.

– В том то и дело, что волшебная… – Длинный стал серьёзным и моя улыбка в мгновение сошла на нет. В этот момент я чувствовал себя его зеркальным отражением. – А знаешь в чём волшебство?

Длинный держал паузу, гипнотизируя меня своим взглядом, а я заворожено ждал, когда он продолжит. Я ждал кульминации, разоблачения фокуса.

– Произнося это, пусть даже про себя, ты не можешь оставаться полностью серьёзным. В момент, когда ты говоришь «кыс – кыс – кыс» ты начинаешь играть. Эта фраза позволяет тебе переключиться, выйти за рамки.

Длинный снова замолчал, а его последняя фраза эхом продолжала биться в моей черепной коробке. «Выйти за рамки…выйти за рамки…ыйти… а… амки». Я продолжал хранить молчание, уставившись на своё отражение, а оно, так и не дождавшись от меня вербальной реакции продолжило свои рассуждения.

– Есть два варианта восприятия одной и той же реальности. В первом варианте есть ты со всеми своими недостатками, комплексами, неудачами и прочим дерьмом которым ты облеплен как снежный ком. Всё, что может произойти в результате любого твоего действия, происходит именно с тобой. Именно ты будешь страдать в случае поражения; именно над тобой будут смеяться в случае неудачи; именно ты можешь быть травмирован, или даже погибнешь…

Колечко из сомкнутых пальцев Длинного поступательно двигалось на уровне моего носа, и я поймал себя на том, что хочу скопировать это его движение. Мои губы двигались в такт движениям губ Длинного, ведь я стал его отражением. Всё пространство маленького помещения было затоплено его голосом, и я плавал где – то на дне.

– Во втором варианте ты просто играешь. Здесь ты тоже присутствуешь, только в качестве кукловода. Куклой же является всё то, что ты из себя представляешь на данный момент. Ты во что играл в детстве?

Я не сразу понял, что это вопрос и адресован он мне и продолжал пялиться в своё отражение.

– Отомри! – колечко из пальцев изогнулось и разорвалось со звонким щелчком. – Ты во что играл в детстве?

– Я? Не в кукол… – раздалось откуда – то изнутри меня.

– Ясно, что не в кукол. В солдатиков, или в машинки?

– В солдатиков… – передо мной тут же возник зелёный ковёр, на котором стройными рядами расставлены разноцветные вооружённые человечки, сделанные из пластика.

– Хорошенько вспомни себя, когда ты играл в солдатиков. Испытывал ли ты что – нибудь, кроме интереса и азарта; может быть, ты нервничал, или трясся от страха перед важной битвой? – Пальцы в колечке были направлены прямо в мой левый глаз и теперь походили на маленький клювик.

– Ну это же совсем другое дело. Нельзя…невозможно сравнивать игру в солдатиков и реальную жизнь. – Я снова услышал свой голос будто со стороны.

– А я не сравниваю, я так живу… – Зрачки Длинного снова встретились с моими, и теперь не давали им ускользнуть, удерживая их словно магнитом.

– Просто ещё тогда, в детстве, я нашёл лазейку, с помощью которой мог выбираться из серой комнаты, оставляя там свою личность со всеми её комплексами и страхами. Когда я произносил «кыс – кыс…» я становился другим. Я становился игроком, который просто управляет солдатиком. Пусть этот солдатик не самый большой, не самый красивый и сделан он из хренового пластика, это не важно. Важно то, что этот солдатик мой самый любимый, поэтому в этой игре он победит.