#Война#Мир#Секс

– Эй, – крикнул я бутылкам на стеллаже, – есть кто живой?

Похлопал для верности ладонью о стойку.

Ни ответа, ни шевеления.

– Дамир!

Тишина.

Неужели я с ним разминулся?! Он всегда тут, после обеда уж точно.

Настроение и так было ни к чёрту, а теперь досада размазала горечь сверху смачным плевком. Я разворчался, как старый дед, что надо было договариваться о встрече и не выпендриваться, надо было то, надо было сё. Аж закололось внутри раздражением и недовольством. Можно позвонить, конечно…

Но именно сейчас хотелось без скайпа и гаджетов, запросто, в реале увидеть вечно небритую рожу Дамира, его улыбку индейца навахо, прозрачные глаза накурившегося травки шамана, видящего, что у тебя за душой. Хотелось обняться, поржать, без причины сотрясая воздух, а потом сесть за столом друг напротив друга и спросить без всяких: «Как сам?».

Но я тут один стою и зову, как дурак.

И вдруг до щемящей боли в груди я понял, как мне этого не хватает!

Отчёты, бюджеты, советы директоров, стройки, поставки, жирные лапы серых пиджаков, приманивающих взятки, как цыплят; презентации, звонки по бизнесу в три часа ночи, ухищрения, техники переговоров, этого всего так много! Майбахи, Куршавели, пентхаузы, понты – это моя жизнь. Такая, какую я хотел, какую сам построил. Целеустремлённо, жёстко, по кирпичикам. Где-то обманом, где-то зубами выгрыз. Никто ведь особо не мечтает поделиться местом под солнцем, но я своё взял. Я был на сто процентов уверен, что это «моё», и мне было интересно!

Но я и представить себе не мог, что там будет не хватать главного – простоты.

Простота – это такая фишка, которую за деньги не купишь. Можно попытаться, но всё равно не то. Ведь наступает момент, когда нахаваешься досыта трюфелей и чёрной икры, когда начинает тошнить от пафоса и осточертевают изысканные десерты от французских поваров, поданные с фейерверком в пруду из шампанского.

Именно поэтому Алевтина Петровна жарит мне дома на ужин обычную картошку с чесноком, яичницу с ГОСТовскими сосисками и блины с яблочным повидлом. Только Алевтина Петровна в курсе, где достать такое, как было в детстве – советское, неопределенного цвета и консистенции. Самое вкусное. И она не мучает меня неврозами и истериками на пустом месте, как мама. Они, кстати, тоже отдают чем-то ненастоящим. Поэтому я никогда Алевтину Петровну не уволю. Даже если она будет старой и начнёт забывать, где оставила зубы.

Простота – это такая фишка, при которой ты имеешь роскошь побыть собой. Кажется, что может быть проще? А ничего нет сложнее – когда на тебе столько масок и панцирей, обязательств и ответственности, чёртова тысяча людей, за которых тоже ты отвечаешь.

Какой, нафиг, «быть собой»? – скажут мне партнёры по бизнесу, чиновники, политики и те же архитекторы, которые меня ненавидят, и конкуренты. За любую слабость удавят. Я не имею права на уязвимости, только в качестве опыта, чтобы в следующую минуту ответить и ударить больнее. Наступить на того, кто пытается переехать меня.

Только я устал.

Оставил, конечно, для разрядки красивые женские тела, рок и одиночество. А ещё осознание того, что у меня есть единственный настоящий друг. Дамир. А я его уже два месяца не видел.

Я бросил пальто на спинку стула.

Кажется, я совсем расклеился. Эдак недолго и грипп подхватить. Я выдохнул, зашёл за барную стойку и сам плеснул себе в стопку рома. И вдруг тишину надрезал гитарный аккорд. Я рванул на него.

Дамир!

Улыбка сама полезла на лицо. Ну, я реальный дурак – не догадался посмотреть на сцену! Мой друг с русыми с проседью волосами, убранными в хвостик, с парой прядей, падающих на лицо, в здоровенных наушниках, как укуренный Чебурашка, сидел на стуле и рассматривал бумажку на пюпитре. Потом почесал нос и начала перебирать по струнам.

Не слышит ничего за своим «минусом», вот балда!

Я взял стул за спинку одной рукой и пронёс его, поставил на невысокую сцену и уселся напротив Дамира. Только тогда он меня заметил. Глаза расширились. Выматерился радостно и стянул наушники.

– Ванька! – прозвучало офигевшее.

– Привет, братан.

Гитара в сторону. Обнялись. Масло. Аж в душе просветлело.

– До тебя не дозвониться, олигарх! – щербинка между передними зубами его улыбку не портила.

– А ты вообще бриться перестал? – хмыкнул я, глядя на почти моржовые усы друга и русую подросшую бороду.

– Хипую, – заржал Дамир и снова взял в руки любимый «Фендер[16]». – Послушай.

Он выткнул наушники из мини-пульта и начал играть. В динамиках зазвучал аккомпанемент блюз-бэнда. Я узнал классику – «Лалу». Дамир пел тихо, со связками у него давно проблемы. Зато играл великолепно, запойно бегая пальцами по струнам и потряхивая головой в такт. Я невольно стал постукивать ботинком тоже. Дамир доиграл песню до конца, поглядывая на ноты. И, закончив, расцвёл.

– Масло!

– О да, – улыбнулся я.

– Ты не хочешь? – он протянул мне свою святая святых, заказанную из-за океана гитару.

Я покачал головой.

– Нет.

– Кислый ты, брат, – заметил Дамир. – Нелады?

– Есть немного.

– Ну, я читал немного про твоё немного. Хрень, конечно. Поговорить хочешь?

Я пожал плечами.

– Что-то у тебя рожа синяя, Ванька. Обедал?

– Да пофиг… Забыл.

– Сейчас я Варьке скажу, чтобы креветок нам в карри сбацала. Под пивко. И фри с луковыми колечками.

Дамир встал со стула. Крепко сбитая татаро-славянская помесь: широта души и мусульманское гостеприимство, никогда не отпустит голодным. Я не стал ломаться. Желудок уже к спине прилип.

– Вообще это нонсенс, но факт, – хмыкнул Дамир по пути в кухню, у служебного выхода обернулся и сказал: – Иванидзе, ты можешь позволить себе что угодно, а поесть вовремя забываешь. Желудок испортить не боишься?

– Нет. Люди боятся, что умрут от язвы или рака. А у меня есть для них чудесная новость – все умрут в любом случае. Ни один не выживет.

Наш смех усилило эхо, и Дамир скрылся за тёмно-красной дверью. Исчез надолго, будто поплыл сам креветок в аквариуме вылавливать и откручивать им хвосты.

Белый Фендер призывно смотрел на меня, намекая на близость. Почти, как подвыпившая девица у бара. И я не выдержал, взял его в руки, огладил изгиб, приладил на колено. Почувствовал добротный лак под пальцами, струны, рифы. Как-то само собой заигралось из забытого. Не так, как Дамир, конечно, неуклюже – пальцы отвыкли, но наружу постучались слова, возникшие из подсознания. Опять «Металлика» и их “Nothing Else Matters». Начал помогать себе стуком носка вместо метронома, увлёкся. И стало так хорошо, будто только это и нужно было. Как аспирин при больной голове.

Я перебирал струны, прикрыл веки и вдруг представились сами собой синие глаза. И неожиданное осознание – а ведь то, что я принял за исключительно качественную игру, оказалось правдой. И меня будто мешком с цементом по голове шибануло: они тоже настоящие! Её глаза. И ненависть. И жар. И поцелуй.

По спине пробежали мурашки.

Я так отвык от настоящего, что перестал распознавать. Дожились! И чтобы выбросить откуда-то исподволь подкрадывающееся смущение, я начал играть снова. И слова припева, натужившись, вспомнил, чтоб только не думать. И опять, и опять. Лучше три раза спеть один куплет и припев, чем ныть.

– А я до сих пор жалею, Ванька, – послышалось из-за спины, – что ты бросил нас и нашего «Грязного Джо» и занялся, как ты заявил, «серьёзными вещами». У меня от твоего тембра сейчас мурахи размером с американских тараканов по рукам ползут!

Я обернулся. Дамир стоял с подносом в руках над ближайшим столом.

– Тараканам место в голове, – заметил я, откладывая гитару и вставая.

– Там уже другие всё заняли, больше билетов не осталось, аншлаг, – сказал Дамир и ткнул пальцем на кнопку пульта.

Негромко запел Гэри Колеман про то, что небо плачет[17].

16

Марка гитары.

17

Gary B.B. Coleman “Sky Is Crying”