Страница 8 из 25
— Как так — не вспомнит? — испугалась Снежка, вздрогнула, поежившись от холода, что от Метелицы шел.
— Память о тебе сотру. Так вам лучше будет — и тебе уходить легче, и им без тебя… проще. И не вспомнят о потерянной душе и не заплачут. Соглашайся, Снежка, у тебя все едино другого пути нет — только в метель да пургу зимнюю. Морозко-то своего не упустит — все одно за тобой придет, даже если сама не явишься… но мой тебе совет — лучше самой идти, так ты покажешь смелость да удаль свою. Докажешь, что корона царицы зимней только тебя все эти годы ждала…
Метелица поднялась, зашуршав юбками кружевными, а Снежка вслед за ней встала, поняв, что разговор закончен. Ноги едва держали девушку, от стылого воздуха избы в груди дыхание смерзлось, и слезы на ресницах льдом стали. Не верилось ей, что нет пути назад — хоть и скучно среди людей жилось, а все ж иной жизни Снежка не знала, сложно и представить, как все теперь будет.
— Иди, красава, к жениху, да не бойся ничего. Чем смогу — подсоблю. Гребень и ленту береги — пригодятся-то в пути…
И Снежка поверила ей. Стоило ли верить — то другой вопрос. И об этом она потом подумает. Но сейчас нужно попрощаться с родными, да ещё так, чтоб не поняли они, что это прощание…
Дорога домой долгая была — девушка специально пошла вокруг поселка. Как только из двора Метелицы вышла — оказалась возле шубинского магазина, со стороны ручья, в котором с детства кораблики с сестрами пускала, огляделась недоуменно… ни следа от ледовой избы, даже намека, что та тут где-то стояла, не было. Вот чудно-то!
Впрочем, не чуднее, чем говорящие коты и тетка Марейка с ее шкатулкой, полной камушков самоцветных.
В ночи Снежка, прячась, будто тать какой, кралась по передней в сени, все баушку разбудить боялась. Та на диванчике своем лежала, такая спокойная и тихая, видать, хорошее что снилось. Снежка постояла чуток рядом, грустно было уходить вот так, не прощаясь, но ждать новой ночи было страшно. А будить — вряд ли кто при здравом уме не пойми куда внучку отпустит. Снежка же боялась еще и того, что передумает, и что, как тетка Марейка, слюбопытничает в последний момент, шкатулку запретную откроет…
Баушку Снежка очень любила, ей всегда нравилось бывать на Урале, она даже детство свое только здесь и помнила, в остальном память как отшибло, и сейчас девушка ясно понимала, что без сожаления оставит свой приазовский городок, свою скучную учебу. Вот надо же, всегда мечтала учителем быть, поступление в область тяжело далось, а сейчас как подумает о том, чтобы вернуться в университет, так и давит что-то горло, першит, словно песка наглоталась. И слезы душат.
А вот мысль о том, что навсегда она среди гор останется да ещё не на краткий миг обычной жизни, а духом призрачным… эта мысль бодрила, от нее Снежка хмелела, будто от крепкого вина, и сердце ее билось сильнее, и даже словно крылья невидимые распахивались за плечами. Не хотелось исчезать, не хотелось обычною жизнью жить, как все люди, не хотелось замуж за обычного парня. Сказки хотелось. Пусть даже и страшною сказка та может оказаться.
Одно печалило — по родителям скучать будет, по сестренкам. Поцеловав спящую баушку в щеку, Снежка смахнула набежавшую слезинку и пообещала себе почаще к дому этому прилетать вместе с вьюгами-метелями.
А потом отошла на носочках к занавескам между комнатами, оглянулась с щемящей грустью, и со вздохом шагнула во мрак прихожей, где у печки дремал Уголёк, наглый черный котяра, который был точной копией своего предшественника, его Снежка помнила с детства и сильно скучала, когда он умер. Сестра ее тут же баушке нового котенка притащила, чтобы той не так тоскливо было, и к новому Угольку все очень быстро привязались, даже думалось иногда девушке — а вдруг это тот, прежний кот, вернулся? Не зря же люди говорят, что у них несколько жизней.
— Иди, не бойся, — тихо сказал кот, сверка глазищами. Потянулся, выгнулся дугой, усами пошевелил. — А я присмотрю за нашей Федосьей Ильинишной, присмотрю… А там, может, и в гости пожалуешь…
— Присмотри, — попыталась улыбнуться Снежка и присела, чтобы погладить Уголька. Шерсть его была мягкая, шелковистая. Он потерся о ладонь и замурлыкал, совсем как обычный кот, будто и не говорил только что человеческим голосом.
А Снежка метнулась к сеням, пока не передумала, и там ее ветер встретил, бросил горсть белой холодной крупы в лицо, и показалась она колкими хрустальными осколками. А девушка, выйдя во двор, лишь удивленно огляделась — откуда метели было взяться? Небо чистое, звездное, видать, это опять какие-то духи балуют. Несет и несет, вот чертовщина!
Тут про одежду, подарок Метелицы, вспомнилось, пришлось в чулашек вернуться — там в сундуке все лежало. Снежка зашла, присматриваясь — но старичка-домового видно не было, видать, не стал ее смущать. Она быстро переоделась, путаясь в застежках, едва разобралась, как кофточку подпоясать правильно, и снова выскользнула на крыльцо. А потом, вместо того, чтобы тяжелый засов на высоких воротах дергать — ведь можно было, громыхая длинной палкой в пазах половину улицы перебудить! — привычно перелезла через забор со стороны палисадника, заросшего малиной. Совсем как детстве! Правда, тогда не было на Снежке длинных юбок и меховых воротников — все же жутко неудобно… И пока она ногу перекидывала через забор, едва в малинник не загремела, в последний момент зацепилась руками и смогла подтянуться… Спрыгнула с глубокий сугроб, и холодом обожгло лицо. Встала, отряхнулась, выбираясь из заноса, обернулась на миг, печально глядя на темнеющую крышу такого родного, но уже далекого дома, и уверенно зашагала по улице в сторону Медведь-горы.
В старинной одеже, что слуги Метелицы вчера принесли, идти было тяжеловато, несмотря на протоптанную тропинку, что змеилась среди сугробов, длинные юбки и овчинный полушубок были девушке непривычными, мех кололся и кусался, ноги путались в подоле, и он все время норовил ее спеленать. Но зато в шубейке этой тепло было, да и приспособилась Снежка вскоре, главное — вовремя рукой юбки приподнимать, когда они закручиваться начинают, и шаги слишком размашистые не делать, осторожно идти.
Дорога к нужному перекрестку мимо кладбища лежала. Светлели кресты и надгробия в снежных шапках, могилки в белом саване гляделись аккуратными холмиками, лиц на фотокарточках с дороги не было видно, но Снежке все казалось, что мертвые глаза за ней следят. Дойдя до кладбищенских ворот, бросила взгляд налево. Она знала, что там, рядом с главной аллеей, спят под раскидистыми деревьями ее дед Паня да Илья Болышев, прадед, которого раскулачивали перед войной — он, говорят, очень умный мужик был… и прабабка Настя там же лежит, в честь которой племяшку назвали… другие родственники.
Всякий раз Снежка боялась, что приедет на Урал через год-второй, а могилок больше — но пока только дядя и брат двоюродный ушли навеки в мир иной. Девушка отвернулась поспешно, прогоняя грустные мысли и вытирая невольно набежавшие слезы. Казалось бы, что ей, она ведь даже не знала многих из них, до ее рождения умерли… а все равно горько.
И вот не успела Снежка ворота кладбищенские пройти, как взметнулись снежные вихри, и три умертвия очутились на оградке — про таких баушка Феня в детстве рассказывала. Худущие, с выпирающими костями и огромными белыми глазами, затянутыми пленкой, словно у слепцов. Сидят, словно птицы на насесте, шепчутся о чем-то негромко, но слов не разобрать.
Снежка едва не перекрестилась с перепугу, потом вспомнила, куда идет, и подумалось — обидится еще на это жених заклятый, кто ж его знает, как он к невесте отнесется, которая иному богу верит? Вдруг он злой, как ветра сверенные да вьюга, царь зимнего Синегорья? Нет, в мире Ином крест да молитва помогут только если хочешь домой вернуться. Если решишь остаться — другая вера будет. Старая. Как мир этот, как древние горы, покрытые чащей дикой, как земля, видавшая чудской народ да повстанцев лихих, башкир да татарву… В Ином мире пока помощников нет — да и найдутся ли? Неведомо.