Сказка зимнего Синегорья

— Через лес тебе к нему, да только вот внучка моя, Заряна, сама о таком женихе мечтает, никак не могу я тебя пропустить, не обессудь, своя одежонка-то к телу ближе, — развел руками старик, так и не назвав своего имени-звания, а из окошка избы в этот миг выглянула девка — румяна да темноглаза, с косой черною, словно смоль. Брови ее будто углем нарисованы, губки — ягоды, улыбается зловеще, и острые белые зубки видны… острые, как у мелкого хищника, куницы там или ласки.

Смотрит яростно девка, и чудится — из глаз ее сейчас как полыхнет-громыхнет… Хотела было Снежка в подарок ей гребень Метелицы предложить, да вот с перепугу уронила его, пока доставала. Упал он на снег, и вмиг частокол почти до самых небес вырос, скрыв от взгляда и старика странного, и внучку его чертовку. Но перед тем, как вымахал забор этот, успела Снежка увидеть, как девка эта лишачихою обернулась — шерстью заросла с головы до пят…

И поняла перепуганная девушка — тут бы подарочек не пригодился, сожрало бы ее чудище и не подавилось. Вместе с гребнем.

Страшно стало — сани с лошадками по ту сторону частокола остались, но зато тропинка среди сугробов появилась. И вела она вглубь леса. Вздохнула Снежка и пошла по ней — авось куда и выведет.

Долго ли шла Снежка по лесу — она не помнила. Но все слилось воедино, и деревья одинаковыми казались, и сугробы, в которые девушка проваливалась, нечаянно с тропы оступаясь, и сухой валежник под соснами, что топорщился ветками, будто чудище рогатое… Метель кружева белые плела и развешивала их на зеленых сосновых ветках, словно вырезанных из нефрита, а по медно-красным стволам узоры чудные рисовала.

И холодно было Снежке, и стыло, а отступать некуда — теперь она на Той Стороне, куда смертным пути нет. Кто же она теперь? Неужто сама нечистью стала? И кружить-летать теперь между соснами с ветром северным, петь с ним колыбельные старым деревьям, что уснули под белым покрывалом снега… петь родному Синегорью, что застыл в хрустале дивных зимних грез.

Возле высокой ели, что росла посреди поляны, сейчас засыпанной снегом, девушка без сил упала, шкатулку даже выронила. Чувствуя, как руки леденеют, Снежка их под мышки засунула, а сама свернулась калачиком, улеглась возле сугроба, не понимая уже, где находится, что с ней… Мысли тоже замерзли, казалось, в голове лишь льдинки перестукивают в гулкой тишине морозной.

Даже не испугал раздавшийся из-за ближних деревьев волчий вой — протяжный и тоскливый. В сугроб зарылась — там тепло было, хорошо, словно Снежка на перине лежит да одеялом пуховым прикрылась.

А метель дальше пела, кружилась, снегом засыпая. Замело Снежку, и поняла она — не найдет ее никто, век лежать под елью этой, в лесу зачарованном, под саваном снежным.

Тут треск раздался странный — будто по лесу шел великан, ломая деревья. И стонали, плакали сосны, и несся по воздуху морозному запах смол, словно рыдали деревья, чувствуя приближение неведомой силы чудодейственной. И когда треск приблизился, показалось Снежке, что чудище именно за ней идет. И в это миг затряслась ель, под которой девушка лежала, словно постучал кто по ней огромными кулаками.

Но тут же вихрь снежный поднялся, и в пелене этой кружевной будто сквозь тюлевую занавеску увидела Снежка себя же, но в детстве — идет девчоночка махонькая в шубейке, платком баушкиным перемотанная, и концы его связаны на спине крест-накрест. Утопает малявка в снегу едва ль не по пояс, но идет — упрямо, как будто что-то важное пытается отыскать.

— Что ты, девица, среди сугробов моих ищешь? — слышится голос Морозко. Это он идет по лесу, сосны гнет, он тучи снежные зовет, он ветра северные гонит.

— Камушки, — серьезно так, как взрослая, отвечает девчоночка, словно это для нее в порядке вещей — в снежной круговерти видеть старика в боярском кафтане темно-синем, с узорами из белых змеек.

Как из сказки он, или вот как игрушка елочная — Снежке сестра подарила такую, но она ее разбила, жалко было, ужас!.. И вот наяву видит духа зимнего, и так любопытно ей, и совсем не страшно.

А что сказок бояться? Если не делать подлого, не врать да не хитрить, не обижать никого — так никакой беды не случится! И смотрит Снежка на Морозко пристально — шуба его нараспашку, будто и не мерзнет он, шапка лихо заломлена назад. И он тоже ее разглядывает, а глаза его — как льдинки. И в них — удивление.

— Какие такие камешки? Самоцветные? — прищурился старик, да недобро так, с едва сдерживаемым раздражением.

— Нет, — отмахнулась Снежка. — Черненьки такие, блестят на солнышке, будто их серебрянкой покрасили.

Она один такой в корнях сосны, где снег отгребла, нашла и показывает Морозко с видом таким гордым, будто клад отыскала.

А старик глядит и глазам не верит — обычный кусок камня с горы Медведь, крошево, видать. И зачем девчонке обломок скалы?..

— Я их домой повезу, — словно угадав мысли Морозко, отвечала Снежка, бережно камушек пряча. — Он на волка похож. У меня ещё птичка есть, даже крылышки видать, они беленьким отливают, словно снегом припорошены. Того лета змею отыскала… рыбку еще. Хочу найти кругленький, как солнышко…

— А где живешь-то, что камни отседова тащишь? — Морозко ростом меньше стал, сравнялся с обычным человеком. Присел рядом с девочкой прямо в сугроб, а из белого наста проклюнулись под сосной цветочки, похожие на колокольчики. Прожилки у них на лепесточках лиловые, а венчики звенят, словно ледяные или хрустальные.

Снежка к цветочкам потянулась, видно по глазам — хочется ей сорвать, а жалко такую красоту губить.

Взрослая Снежка, которую почти замело белою крупой, лежит и смотрит на себя мелкую, и даже не верится ей, что в прошлое удалось заглянуть… ещё и жениха своего увидала! Дивно как он внешность меняет — то красавец, каким над горой она его видала, то старик согбенный — как вот сейчас. Правда, ни морщины его, ни борода клочковатая не пугают Снежку… ничего не пугает. Замерзнуть вот не хочется. Неужто не спасет ее жених заклятый?.. Неужто так и заледенеет она в этом мире холодном?.. Ведь сколько прошла уже, сколько испытаний выдержала!

А Морозко из воспоминания все щурится и примечает, как ведет себя девчоночка. Морщины его разглаживаются, лик светлеет, вроде бы и моложе он стал, и не горбится уже как дед древний. А на белом покрывале снежном в этот миг выткался узор синий — то колокольчики расцвели, и когда все вокруг уже пестрело ими, возле Снежки уже не старик сидел, а юноша безусый. Правда, волосы его длинные, что выбились из-под шапки меховой, все такими же белыми оставались, словно седой он был.

— Люди-то все больше самоцветные камни ищут, — сам себе бормочет Морозко, — а эта малахольная, гляди-ко, куском гранита играется!

— Я далеко живу, — Снежка погладила цветок, что рядом с ней из снега проклюнулся, — у нас там гор почти нет, если есть — то низкие, и мало их, не гряда, а так, останцы… Тепло у нас, хорошо, но вот такие камушки не валяются. Мне нравится перебирать их, башенки строить.

И показывает девочка Морозко ещё одну свою находку — горит на ладони ее зеленым огнем гранат. И откуда здесь взялся? Возле завода Усть-Катавского отродясь таких не видывали, это в Полевой-то, близ Екатеринбурга, откуда родом Бажов-сказочник, найти по сей день много диковинок можно, а здесь пильная мельница была да пристань, откуда баржи по Юрюзани сплавляли… неоткуда сросткам таким взяться. Вот и удивила Морозко находка такая.

— Это я ей дала. Подарёнка от меня будет… — послышался голос тихий, похожий на свист ветра в кронах старых сосен.

Из-за дерева вышла девка глазастая в платье каменном малахитовом — горит оно огнем зеленым, узоры золотые по подолу сверкают, словно веточки хмеля. Коса черная змеей вьется, руки тонкие, с узкими ладонями, лицо же словно из камня вытесано — острые черты, так и кажется, что порежешься, ежели коснешься. И не холодно-то девке этой в шелке по такому морозу!

Морозко как увидел Хозяйку, так вскочил тут же, поклонился царице гор уральских, а сам на Снежку посматривает — не испугается ль она? Отчего-то девчоночку эту сразу он приглядел, и на сердце его метель стихала, когда рядом она находилась — так бы и сидел возле Снежки всю зиму, слушал, как она про дальние края рассказывает.