Ловчие

— Надеюсь, сучность, на которую ты её потратишь, достойна моих нервов… - изо всех сил улыбался толстый антиквар.

— Эмпу вперёд!

Я ни на что не рассчитывал, когда брякнул это. Хозяин лавки посомневался пару секунд, бегая глазами по собственному товару, словно просчитывая возможные варианты развития событий. А после пожал вздутыми плечами, как если бы любой из них беспроигрышен для него. То ли в моей порядочности он был настолько уверен, то ли в самом себе. И скорее уж второе.

— Держи.

И в тот же миг я ощутил изменения. Это как заиметь чужое воспоминание, осознать которое до конца, осмыслить полностью невозможно. Эмпу он не выложил на прилавок, нет. Она вспыхнула прямо в моём мозгу, сначала надписью на главном экране, что выскочила прямо перед глазами, как при выбросе, а после я увидел и её саму.

Она была точь-в-точь Герина жемчужина, что я отнёс недавно, только значительно больше. В молоке её перламутра что-то было, что-то шевелилось, закручивалось, бурлило. Как… не знаю… нечто живое, но живое иначе… С появлением эмпы мой храм вырос, раздался вширь и обзавёлся резным стеллажом, на котором она теперь и красовалась. Главный экран возвещал, что ловчий второго ранга Костя Родин заимел редкую эмпу культуры Вотчина, и потратить её он может либо на повышение ранга соответствующей редкой сущности, либо на то же самое для сущности обычной, только ещё и с бонусом в виде улучшения начального таланта.

— Монеты, собрат.

Бесконечно тянуть кота за тестикулы невозможно. Единственное, что шло на ум - распрощаться с монетами. Другого выхода просто не было. Дверь за спиной или запечатана, или…

— Последний. Раз. Повторяю, - изменяющимся голосом произнёс он.

Из-за прилавка вместо антиквара на меня таращился Антиквар: десятком немигающих паучьих глаз, что взбирались по глубокой залысине вдоль всей яйцеподобной головы, опираясь на полки растущими из “воздушных шариков” раздутого тела лапами, с холодной улыбкой хищника, что вскоре сгинула в окостенелости жвал.

Я бросился к выходу. Шаг, два, пластиковая дверь со стеклопакетом открывается наружу - только толкнуть! Но я только впечатался в неё со всего маху и упал на задницу. Дверь даже не шелохнулась!

— Знаешь, как на Руси с ворами поступали, милчеловек? Нет? А с предателями?

Я вскочил и обернулся. Казалось, меч сам возник в моей руке, поглотив одно деление жизненной энергии. Через дверное стекло я видел людей, что сновали туда-сюда по дому Зингера, но уже не слышал того забугорного праздничного мотивчика, который преследовал меня всюду. Мир рябил, да. Мы находились в заторможенной реальности, и я вдруг понял, что не могу ни вынырнуть, ни погрузиться! А на материальные предметы в промежуточном положении воздействовать оказалось невозможным!.. Поэтому дверь и не открылась!

Антиквар перевалил через прилавок легко, играючи. Я попятился в угол, и колонна с матрёшками оказалась единственной преградой между нами.

Но вдруг за стеклом двери возник парень. Его появление удивило даже паучище, которым обернулся хозяин лавки. Потому как он смотрел на нас попеременно и вполне осмысленно. Как бы решая вмешаться или нет.

— Помоги! - просевшим голосом крикнул я.

И парень вошёл. Шагнул прямо сквозь дверь, остановившись на пороге и осматриваясь, точно заглянул по случаю, просто купить какую-нибудь безделушку на память о Санкт-Петербурге и России. Клетчатый шарф спал с его головы, обнажив какие-то зеленоватые кристаллики, что редко лезли из-под кожи вместо волос, и стал медленно разматываться, оголяя пустоту в том месте, где должна бы быть шея, сползая на пол трескучей беспокойной змеёй.

— Как это по-вашему?.. - заговорил он на кривом русском. - Неназванный гост хуже татарина?..

Паучара вдруг заперебирал лапами и развернулся так, чтобы держать на виду нас обоих. Многочисленные жвала и мандибулы его зашевелились и каким-то невероятным образом из стуков и щелчков соорудили:

— Вы ещё за Чернобыль мне ответите!..

— Я отвечаю только перед Собирателем, безродный.

И клетчатая змея молнией метнулась под мягкое брюхо Антиквара.

Глава 33

Паук заколотил по полу, но ни один удар не попал в волны клетчатого тела змеи. Вскинул брюхо, да тоже - поздно. Гадина впилась в волосистую кожу без хитина на всю длину загнутых зубов размером с добрый кинжал, из-за которых пасть её раскрывалась чуть ли не под отрицательным углом. Быстро обвилась вокруг пары лап, сжала их, вытянула с громким хрустом. Антиквар оступился, застрекотал, и вроде повалился уже набок, но вдруг вскинулся и метнулся назад, за прилавок, круша стеллажи с сувенирами и увлекая змеюку за собой. Одним укусом его было не взять, точно. Ясно было потому, что выйти из промежуточного состояния реальности по-прежнему не получалось.

— Вас в школе не учат быт точными? - голова парня висела отдельно от тела, просто в воздухе, без всяких затей в виде шеи или ещё чего-то ненужного. И когда тело осталось в прежнем положении, а она повернулась ко мне, я неосознанно ткнулся спиной в холст на стене. - Как это по-вашему? Исполнат закон. Нет. Договор - вот же это слово! Гадост язык.

Теперь ясно, что за Собиратель… Этот хлыщ и не думал мне помогать! Он от Ганса!

— Сам? Или сделат так, чтобы через бол? - это не акцент, а издевательство какое-то. Казалось, рот его был полон грецких орехов.

— Сейчас тут будут вотчинники, - соврал я, судорожно соображая.

— Нет. Пузыр ещё действует. Твой зов никто не услышит. К тому же сигнатур моей культуры слишком много. Праздник. Туристы. Тебе некуда бежат. Но можно и не через бол. Просто пошли рядом. Сам. Такси, аэропорт. Ещё успеем отпраздноват Новый год как люди.

— Всё-то вы успеть норовите с Гансом… - краем глаза я разглядел раму, внутри которой ревел нарисованный шатун, и мысленно трижды поблагодарил Сороку за то, что она подтолкнула меня наведаться в мастерскую.

— Стой. На месте.

— Не ты один со зверюгой! - довольно ухмыльнулся я, предвкушая его лицо при виде яростного бурого медведя. И коснулся картины, одновременно отдавая приказ гжее. - Только моя-то пострашней будет!

Но ничего не произошло. Картина с разбуженным посреди зимы медведем не была нарисована. Она оказалась чёртовой машинной печатью, мёртвой станочной копией, и талант гжеи на ней не сработал! Посланник Ганса брезгливо скривился, словно его вынуждали лезть руками в дерьмо, зашипел от злости и двинулся на меня открыто, грудью, как если бы меча опасался не больше, чем мотка сладкой ваты. Я налетел спиной на стык двух оставшихся картин, от безысходности повторил приказ и рубанул навстречу.

Мой клинок он поймал без затей - пятернёй. Меч звякнул беззубо, мелькнула хилая искорка, словно бы угодил он в кристалл какой или камень вместо кожи. Но вдруг лицо посланника переменилось. Холодная уверенность стекла, оставив после себя бледность недоумения. Он смотрел мне через плечо.

— Рас-с-стрелять! - произнёс кто-то со стальным спокойствием.

Выстрелы грянули прямо над ухом, я вскрикнул и отпрянул в сторону. Одной рукой, умеючи, не выпуская драгоценной трубки, в моего противника палил Иосиф Виссарионович! Я ненадолго подвис... Одна пуля угодила слуге Ганса прямо в нижнюю челюсть, три другие - в грудь, но он, живёхонький, только отступал. Это был мой шанс, и я сообразил, что другой едва ли выпадет. Прыгнул, пока Гансов прихвостень ещё был в шоке, со свистом махнул мечом так, чтобы перерубить ему несуществующую шею. И попал исключительно потому, что выбрал подходящий момент.

Посланник отпрянуть успел, но не совсем. Как-то булькнул невнятно, споткнулся и шлёпнулся спиной на пол, вытаращив на меня удивлённые зелёные глаза. Кристаллики изумруда, что редко выбивались из кожи головы, один за одним стали тускнеть и гаснуть. Он заскрёб к выходу, тщетно пытаясь встать и хватая ртом воздух. Я тоже не собирался оставаться на месте - в два прыжка оказался за его спиной и приставил меч к отсутствующему горлу.