Страница 46 из 48
— У всех растений планеты — наземных и водных — хлорофилл одинаков.
Любименко:
— У тенелюбивых растений больше хлорофилла и хлоропласты крупнее, чем у светолюбивых; хлоропласты у тенелюбов чувствительнее к свету, нежели у светолюбов.
— Хлорофилл тесно связан с белковой основой зеленой пластиды (хлоропласта); всестороннее изучение пластиды — этого сложнейшего биохимического аппарата — ключ к разгадке тайны зеленого листа.
Сороковые годы. Наука получила на вооружение новые методы исследования, в том числе радиоактивные изотопы. Начался генеральный штурм зеленого тайника. Когда он завершится, этот штурм? Каковы будут его результаты?..
ЗВЕНО ИЗ БУДУЩЕГО
Век света
Середина двадцать первого столетия. Ухоженный, чистый бор невдалеке от Москвы. В гущу оранжевых сосен, в центре бора, «вписан» комплекс гладких светлосерых многоэтажных зданий. Они возвышаются над деревьями, и на их плоские крыши, как птицы к гнездам, слетаются отовсюду бесшумные аэроэкипажи самой разнообразной формы. По узким желтым дорогам проносятся легкие открытые электромобили — такие же бесшумные, как и летательные аппараты. Лес наполнен зверями, которые безбоязненно выходят к дорогам.
Тишина царит и в светлых зданиях с распахнутыми окнами, где размещено межконтинентальное управление солнечной энергией (сокращенно — гелиоуправление). Из леса сюда доносится разноголосое пение птиц, не заглушаемое ни перестуком пишущих машинок, ни телефонными звонками. Чудится, что здания пусты, а между тем всюду трудятся люди — за столами, у приборов и схем, у счетных, справочно-библиографических и переводческих машин, в лабораториях, оранжереях.
Гелиоуправление — научный и административный центр. Но административными делами управление занимается мало — в этом нет нужды. Здесь ведут исследования, связанные с прямым использованием солнечных лучей в общественном хозяйстве и в быту; дают советы, как запасать лучи впрок, как пользоваться гелиотехникой при полетах в космос.
Телевизионный центр гелиоуправления. Президент управления выступает с очередной лекцией из «Солнечного цикла». Она транслируется по всей Евразии, которую гелиоуправление обслуживает. Но через Планетный телецентр лекцию могут слушать и смотреть на всех других континентах.
Лектор — высокий, немного сутулый, седой, видимо очень старый, человек — усаживается в кресло и заводит с миллиардной аудиторией неторопливый разговор. Рядом с ним молодая женщина-оператор. По кивку или короткому жесту ученого она показывает зрителям то города, то гелиостанции, то обитаемые искусственные спутники Земли, то какие-то сооружения на Луне.
— Мне припомнились сейчас, — в раздумье начинает лектор, — труды русского ботаника, жившего на рубеже девятнадцатого и двадцатого столетий, — Дмитрия Иосифовича Ивановского. Он был учеником Фаминцына, о котором я рассказывал вам в прошлый раз. В историю науки Ивановский вошел как первооткрыватель вирусов. Набрел же он на вирусы, изучая мозаичную болезнь табака, растения, ныне выращиваемого в очень малых количествах, лишь для научных и технических целей (медики все же сумели отучить род человеческий от курения)… Ивановский занимался также изучением хлорофилла и внес немаловажный вклад в познание природы и строения хлоропластов. Я недавно попросил одного нашего молодого, прекрасно подготовленного экспериментатора повторить некоторые опыты Ивановского и двух — трех его современников. Молодой человек, разумеется, не отказался, но посмотрел на меня с едва скрытой иронией, словно говоря: «Дед, милый, ведь это же древнекаменный век, для чего во всем этом копаться?» Но, повторив эксперименты начала двадцатого века, юноша сказал мне:
— Представьте, было интересно. Предки умели думать и умели изящно работать. Когда о них только читаешь, то это не так явственно…
Так вот, Ивановский в начале двадцатого столетия издал отличный учебник физиологии растений. Не в пример другим авторам, излагающим те или иные достижения науки вне связи с прошлым, Дмитрий Иосифович каждый раз прослеживает историю открытия. В предисловии к учебнику Ивановский объяснил, почему он так поступает: если преподносить только последние достижения, то факты и обобщения науки приобретают такую степень непреложности, какой они в действительности не обладают.
Прекрасные слова! Они остаются в силе и теперь, хотя с той поры, когда они были высказаны, наука сделала не один, а несколько поистине гигантских скачков вперед.
История учит нас скромности. Словами Дмитрия Иосифовича я напомнил вам, почему вот уже четвертую лекцию я посвящаю истории проникновения науки в тайну зеленого листа. Но все-таки, скажут мне, для чего копаться в делах столетней давности, если конечная цель достигнута, — человек уже владеет тайной зеленого листа? С малых лет каждый житель нашей планеты, каждый член свободной коммунистической ассоциации народов Земли запоминает имена тех, кто полностью разгадал и воспроизвел цепь удивительных реакций, совершающихся в зеленом листе под воздействием светового луча. Ту цепь реакций, за которыми сохранилось старое, привычное, хотя и неточное название — фотосинтез.
Да, великая тайна природы раскрыта. Но мне бы не хотелось, чтобы все приписывалось нашему веку. И мне бы не хотелось, чтобы вы думали, будто мы уже «переплюнули» природу, как говорили иногда в прошлом веке. Зеленый лист все еще делает свое дело лучше, чем наши фабрики, построенные по его образцу (но, конечно, не являющиеся копией листа). Да оно и понятно: природа создавала фотосинтетический аппарат растений миллионы и миллионы лет, мы же овладели секретами листа всего лишь полвека назад.
Будем скромны. Человек не вправе претендовать на то, что он добыл истину в последней ее инстанции. Непреложность гибельна для искательства — этого тревожного, мучительного, беспокойного спутника нашего рассудка…
Наш век часто называют веком света. Это не метафора. Мы широко пользуемся термоядерной энергией, воспроизводя солнечную реакцию — превращение водорода в гелий. Энергию, получаемую за счет этой реакции, идущей с выделением гигантского количества тепла, мы используем, во-первых, для преобразования лика планеты — устраиваем новые острова в океане и прорываем новые заливы на суше, пробиваем проходы в горных цепях, орошаем бывшие пустыни, теперь заселенные и обжитые; во-вторых, на растениеводство всех видов, особенно приполярное, требующее искусственного тепла и освещения; в-третьих, на нашу многообразную мощную индустрию и транспорт, давно уже не ведающие никакого топлива — уголь, нефть, газ, перестойный лес, который надо сводить, чтобы дать дорогу подросту, используются только в качестве сырья для органического синтеза.
Но наряду с этим получила широчайшее распространение гелиотехника, с помощью которой человек использует солнечный луч прямо, непосредственно.
Нас не удивляет, что большие города обогреваются гелиоустановками, мы не тратим на это даже электроэнергии, не говоря уже о топливе. Искусственный климат в жарких районах создается тоже с помощью приборов, действующих за счет энергии солнечных лучей.
Вы заряжаете дневным светом батарею своего вездехода и едете либо летите всю ночь, пользуясь запасенной энергией.
Наконец, что, быть может, важнее всего, по всей планете разбросаны тысячи и тысячи фабрик, где с помощью солнечного луча вырабатываются продукты питания, корм для животных и множество синтетических материалов. Это новая химия, химия нашего века, фотохимия. Мы смогли ее создать, прилежно поучившись у природы, раскрыв тайну фотосинтеза зеленых растений. В сущности, термин «производство продуктов питания» только в нашем веке приобрел истинный свой смысл. Ведь прежде люди просто перерабатывали растительное и животное сырье, а производить пищу из неорганических веществ не умели. И туговато пришлось бы человечеству, если бы оно не переняло этого искусства у растений: мы, подобно нашим предкам, были бы целиком во власти зеленого листа, который всегда служил монопольным поставщиком первопищи — органического вещества. А ведь ныне земной шар населяет впятеро больше людей, чем столетие назад. И всем хватает места. И всем хватает пищи. И человек сумел сохранить леса — красу планеты.