Страница 3 из 48
Она с милой улыбкой прерывает его:
— Благословение богу, мой друг, что все это так хорошо кончилось. Идемте завтракать…
За столом Ван-Гельмонт рассеянно выслушивает городские новости: накануне вечером жена вернулась из поездки в Брюссель.
О чем думает в эту минуту ученый? О, если б мог он заглянуть в даль веков! Если бы дано ему было полистать книги, которые выйдут через сто и двести лет, как перелистывает он фолианты, написанные за сто и двести лет до него! Какое смятение охватило бы душу Ван-Гельмонта.
Он бы с изумлением узнал, что для потомков его опыт с ивой стал классическим; что в историю науки этот опыт вошел как первая попытка выпытать у природы, как и чем питается растение. Ван-Гельмонт прочитал бы, что он опередил эпоху, поставив перед наукой вопрос, который стало возможным разрешить лишь спустя два века. Он, Ван-Гельмонт, первый высказал мысль о какой-то созидательной роли растений. И, в конце концов, ученые обратились к листу, как органу питания.
Еще больше изумился бы и огорчился Ван-Гельмонт, узнав, что его опыт принес не только пользу, но породил в науке стойкое заблуждение — водную теорию питания растений; что теория эта, несмотря на очевидную ее ошибочность, продержалась до XIX века; что десятки и сотни людей повторяли его опыт и ссылались на него как на неопровержимый авторитет, говоря: «Растение получает все или почти все необходимое ему из воды». И тех, кто опытами же доказывал, что Ван-Гельмонт заблуждался, долгие годы не хотели даже выслушивать…
Но не дано человеку, даже самому прозорливому, видеть будущее в таких подробностях.
Ван-Гельмонт кивает, рассеянно улыбаясь жене, хотя рассказывает она за столом совсем невеселые вещи: в Брюсселе ограбили карету и убили ее владельца, знатного господина; жена из ревности отравила мужа; на базаре поймали колдунью…
Через двести сорок пять лет после смерти Ван-Гельмонта, в 1889 году, в Брюсселе воздвигли памятник ученому. С пьедестала он без смятения взирает на тех, кому теперь так очевидны его ошибки.
Стилет и скальпель
Спит Болонья. Ночь спустилась на древний город с его знаменитым университетом, с церковью Святого Доминика, где чуть белеют во тьме статуи работы Микеланджело. Уснула папская Болонья, и лишь изредка под крытыми галереями, обрамляющими ее улицы, пробегают запоздалые гуляки.
Тишина и мрак царят в окрестностях города, на всей густонаселенной равнине у подножия Апеннин. Лишь в городке Кортичелли, на уединенной вилле, утопающей в зелени, — шум и свет.
Только что в дом влетела ватага молодых людей с факелами и фонарями И что за зрелище — все молодчики в масках и под гримом. Шутовской маскарад? Вот они, отшвырнув с порога хозяина виллы — бледного длинноволосого старика, — ворвались в его кабинет. Крушат мебель, бьют стекла, приборы, рвут рукописи. Всем распоряжается долговязый юнец в черной бархатной маске, измазанный гримом больше других. Ломаным, измененным голосом он изредка отдает команды: «Бей!», «Изорвать эту грязную писанину!», «Круши!», «Все уничтожай!»
Со звоном разлетаются колбы, склянки. Под ногами — клочки рукописей. Налетчики подбираются к микроскопу. Безмолвный хозяин загораживает своим телом драгоценный прибор.
— Прочь! — Долговязый заносит над головой старика короткое трехгранное лезвие стилета.
Микроскоп изломан, дорогие линзы растоптаны каблуками.
Все сокрушено… Шайка, повинуясь знаку главаря, разбрасывает по комнатам горящие факелы и покидает виллу.
Старому слуге с трудом удается погасить пожар.
Тишина воцаряется снова над Кортичелли.
Что же это было? Налет грабителей на виллу богача? «Кошелек или жизнь»?! Нет. Синьор Марчелло Мальпиги — профессор Болонского университета, чья вилла подверглась разгрому в одну из осенних ночей 1680 года — вовсе не был богат. Да налетчики и не искали ни денег, ни драгоценностей. Разгром виллы явился, в сущности, отражением научного спора!
История науки знает немало случаев, когда для убеждения противника вместо доводов пускались в ход стилет, дубинка, кандалы, а то и огонь. В самом начале XVII века церковники сожгли на костре великого Джордано Бруно. Спустя два десятилетия в Тулузе инквизиторы сожгли по обвинению в безбожии ученого Лючилио Ванини, предварительно вырвав у него язык…
В Кортичелли старый Мальпиги отослал слугу и остался один в разгромленной комнате. Перед глазами ученого все еще стоял долговязый налетчик со стилетом. Это, конечно, был молодой Сбаралья. Мальпиги узнал его, несмотря на маску. Кто еще, кроме родственников доктора Сбаралья, мог питать столь бешеную ненависть ко всему, что связано с именем Мальпиги?!
Ученый не смыкал глаз до утра. Перебирал машинально в памяти события своей богатой злоключениями жизни.
… Ему семнадцать лет. Настало время покинуть отцовский дом близ Болоньи. Марчелло отправляется учиться в Болонский университет — старейший университет Европы, основанный еще в 1058 году.
Четыре года штудирует Марчелло философские труды Аристотеля, его учеников и других античных философов. И вот первый удар судьбы: умирают отец, мать и бабушка. Все трое — в один год. Держись, Марчелло: в двадцать один год ты стал главой семьи! В Кревалькоре остались семеро младших: четыре брата и три сестры. Надо бросать на время учение и ехать устраивать их.
В тот раз ему удалось вскоре вернуться в Болонью, уговорив дядю взять на себя заботу о семье. Но тут начались неприятности в университете.
Получив солидную философскую подготовку, Марчелло решил в дальнейшем посвятить себя медицине. Его привлекала анатомия, которая в те годы лишь зарождалась. Он перешел на медицинский факультет. И здесь у Мальпиги объявился непримиримый враг — профессор теоретической медицины Монтальбани.
Это был тот самый Монтальбани, который заставлял своих студентов давать присягу в том, что они никогда не станут сомневаться в правильности учения античных философов и врачей — Аристотеля, Галена, Гиппократа.
Монтальбани возненавидел Марини, учителя Марчелло. Марини, смелый ученый, не признавал тогдашней медицины, от которой припахивало шарлатанством. Свою ненависть мстительный Монтальбани перенес и на Мальпиги — лучшего ученика своего противника.
Жить стало труднее. Надо было не только постигать науку — новую науку, основанную на опыте, — но и отбиваться от клеветы, от поношений, делать вид, что не замечаешь ядовитых слушков, распускаемых врагами.
А тут объявился еще один враг — доктор Сбаралья, тоже противник нового. Сбаралья был особенно опасен, так как его семья жила в Кревалькоре по соседству с семьей Мальпиги. Вражда научная легко могла перейти во вражду семейную. Так оно и случилось.
И все-таки — в двадцать четыре года Марчелло уже доктор. Талант и редкостное трудолюбие приносят плоды. Через несколько лет молодому доктору поручают чтение лекций в Высшей школе. Но тут старые враги Мальпиги поднимают такую кампанию клеветы, что он решает поскорее уехать из родного города.
Италия в ту пору была раздроблена на мелкие государства. Болонья входила в папскую область. Рядом с этой областью лежало герцогство Тоскана. Сам великий герцог Тосканский, прослышав об успехах Мальпиги в области анатомии, пригласил его занять в Пизе кафедру медицины.
В Пизе Мальпиги обрел друга, который потом часто приходил к нему на помощь. Это был Альфонс Борелло, профессор математики. У него на квартире собирались ученые, которые боролись против застоя в науке. Тут не только вели споры, но занимались практической анатомией. Мальпиги вскрывал животных и объяснял устройство их внутренних органов.
Анатомия в ту пору стала настолько модной, что герцог Тосканский иногда приказывал делать вскрытия в своем дворце. На эти анатомические демонстрации приходили, как на спектакль, придворные дамы и кавалеры. Мальпиги, нисколько не стесняясь публики, уверенной рукой вскрывал живую собаку и показывал ахающим и взвизгивающим дамам, как мерно работает сердце животного.