Страница 21 из 48
— Кажется, мы с вами попали в такую же ловушку, в какую угодил лет шестьдесят назад достопочтенный Джозеф Пристли, — пробормотал Дюма.
Буссенго молчит. Ему тоже пришла на ум эта история… Да, у Пристли на таком же ярком свету растение, вместо того чтобы очищать воздух, вдруг стало ухудшать его. Растерянный Пристли так и не смог тогда объяснить, в чем тут дело. Так неужели же теперь, в середине XIX столетия… Да тут, в лаборатории, нет прямого солнечного света.
Громкий хохот сзади. Буссенго и Дюма оборачиваются. Перед ними Реньо, физик, работающий по соседству. Он обнимает их за плечи, заглядывает каждому в глаза.
— Не сердитесь, это я подшутил над вами; растения ведут себя хорошо. Я выделял углекислый газ, а не они!.. Когда вы завтракали, я подходил к вашим приборам и немного дышал в них. Мне хотелось убедиться, что вы не шарлатаните, не колдуете. Теперь я вижу, что ваши приборы в самом деле могут улавливать самые ничтожные количества углекислого газа…
Много лет спустя Буссенго, посмеиваясь, расскажет эту историю молодому Тимирязеву, который приедет в Париж слушать лекции прославленного французского ученого…
После опыта с виноградной лозой, поставленного Буссенго, стало уже невозможно отрицать, что воздух служит источником углерода для растений.
Буссенго пытается поглубже проникнуть в лабиринт зеленого листа. Ученый продвигается осмотрительно. По складу ума он схож с Соссюром: так же, как и женевец, Буссенго старательно избегает обобщений, не подкрепленных достоверными, не вызывающими тени сомнения опытами.
Зеленые части растения разлагают углекислый газ и выделяют кислород только на свету. Это доказано. Теперь продвинемся в глубь лабиринта еще на шаг. Вот первый луч света скользнул по зеленому листу. Как скоро после этого начнет действовать таинственная «химическая фабрика», скрытая внутри листа? Сразу или с некоторым промедлением станет выделяться кислород?.. Луч померк. И опять-таки сразу или не сразу прекратится с наступлением темноты выделение кислорода?
Буссенго ставит для выяснения этих вопросов опыт. В стеклянную трубку, содержащую углекислый газ и азот, помещены зеленый лист и фосфорная палочка. Палочка выдает появление кислорода: в темноте фосфор, при наличии кислорода, светится, на свету же различимы белые пары. Ученый выдерживает трубку в темной комнате до тех пор, пока фосфор, поглотив весь кислород, не перестает светиться. Тогда прибор выносится на свет. И тотчас в трубке появляются белые пары — «фабрика» внутри листа начала действовать мгновенно, выделяя кислород. Трубка убирается снова в темноту. Свечение фосфора не возникает. Значит, разложение углекислого газа и выделение кислорода прекратилось в темноте столь же мгновенно, как и началось на свету.
Свои опыты, во всей их сложности, Буссенго воспроизводил перед студентами в ходе лекций. Если еще к этому прибавить блестящий лекторский дар ученого, живость его ума, любовь к острой шутке, то не удивительно, что аудитория у Буссенго всегда бывала битком набита.
Когда подрос сын, Буссенго сделал его своим помощником. Ученый приучал молодого человека ставить трудные опыты и не прощал ему малейших промахов. Студенты, чтобы не путать отца с сыном, стали называть старшего «Большим Буссенго».
Однажды на лекции отца молодой Буссенго во время сложного опыта пренебрег точностью, прикинув что-то на глазок. Опыт никак не удавался, цифры не сходились. Выяснив причину, старый Буссенго, лукаво улыбаясь, показал аудитории на своего помощника:
— Рекомендую — это мой сын Жозеф; вообще говоря, дельный химик, но у него возникают нередко странные идеи; сейчас он вообразил, например, что у него в глазу весы!..
Буссенго прожил 85 лет. То были бурные для Франции годы. Одна за другой следовали войны. На глазах Буссенго его родина стала империей, потом королевством, потом республикой, потом снова империей и, наконец, снова республикой. Наполеон I, Людовик XVIII, Карл X, Луи Филипп Орлеанский, Наполеон III… Императоры, короли, президенты — скольких правителей он пережил! С одним из них судьба столкнула ученого.
Когда во Франции грянула революция 1848 года, покончившая с монархией Луи Филиппа, то убежденного республиканца Буссенго избрали депутатом Национального Собрания, а затем и членом Государственного Совета. Но республика, вторая по счету, просуществовала недолго. В 1852 году племяннику Наполеона I Луи Бонапарту удалось провозгласить себя императором. Новый правитель присвоил себе титул Наполеона III. Началась расправа с приверженцами республики. Тысячи людей угодили в тюрьмы, тысячи оказались в изгнании. Одним из изгнанников был великий поэт и романист Виктор Гюго, ровесник Жана Буссенго. Гюго окрестил Луи Бонапарта, силившегося во всем подражать своему дяде, «Наполеоном маленьким». Карл Маркс в своей обличительной книге «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта» назвал нового самодержца Франции посредственным и смешным персонажем. Мнящий себя орлом Луи Бонапарт больше походит на ворону, — говорил Маркс.
Как все посредственные неумные правители, Наполеон маленький был недоверчив и мстителен. Буссенго, приверженец Боливара, поднявшего восстание против испанской короны, казался французскому диктатору особенно опасным человеком. Луи Бонапарт, конечно, изгнал ученого из Государственного Совета.
Но Буссенго оставался в Париже. По-прежнему он каждое утро в один и тот же час выходил из своего дома на Королевской площади и отправлялся читать лекции. И популярность его ничуть не уменьшилась, а скорее возросла. На его лекции набивалось еще больше народа.
Наполеон маленький решил изгнать Большого Буссенго также из науки. Это было уже не так легко, как лишить ученого депутатского мандата. Буссенго к тому времени стал академиком, его знала вся Европа, а Наполеон III так любил изображать себя покровителем искусства и наук; он даже сам пробовал свои силы в литературе. Да, не легко отлучить ученого от науки, составляющей смысл всей его жизни, но Луи Бонапарт и тут во многом преуспел, — у него были дельные советчики и пособники.
Буссенго читал лекции в нескольких научных учреждениях. Одной кафедры он лишился еще в ту пору, когда Луи Бонапарт, будучи президентом Франции, только примерял императорскую корону. Тогда Луи Бонапарту, в одной из прогулок верхом, приглянулись великолепные леса и луга в окрестностях Версаля. Кому все это принадлежит? Версальскому агрономическому институту, одному из лучших сельскохозяйственных учебных заведений Европы. Среди профессоров института — крупнейшие ученые, в том числе и Жан Буссенго.
— Какие прелестные места для охоты! — мечтательно произносит президент.
И через некоторое время Версальский агрономический институт упраздняется. Все его угодья «покровитель наук» Луи Бонапарт объявляет своим охотничьим заповедником. Ну, при упразднении Версальского института Буссенго пострадал, можно считать, случайно. Потом было хуже. По приказу Луи Бонапарта ученый-республиканец лишился кафедры в Ботаническом институте. Оставалась только Консерватория искусств и ремесел. Вскоре велено было удалить Буссенго и оттуда. К счастью, товарищи Буссенго по Консерватории оказались людьми не робкими. Они заявили, что если Буссенго лишат кафедры, то и они все, профессора и преподаватели, разделят его участь.
Луи Бонапарт и его приспешники, встретив дружный отпор, отступили. Отступили, но не отступились. Правда, кафедра в Консерватории искусств и ремесел так и оставалась за Буссенго до конца его жизни. Но приверженцы Наполеона III применили другие способы…
Еще в период странствий по Южной Америке у Буссенго зародился интерес к проблеме азотного питания растений. Продвигаясь вдоль Тихого океана по холмистым перуанским равнинам, отряд республиканцев, в котором служил Буссенго, как-то встал лагерем вблизи небольшого поместья. Буссенго сменил офицерские доспехи на полевую сумку ученого и отправился на экскурсию. Дорогу ему преградило кукурузное поле. Он остановился, задрав голову, чтобы разглядеть початки: густой темно-зеленый лес; в нем можно упрятать весь их конный отряд. Но не растения сами по себе изумили француза — он видывал хорошую кукурузу и в Европе. Там она вырастала на тучных, веками удобрявшихся почвах. А тут, — он нагнулся и набрал горсть земли, — да это и не почва вовсе, а бесплодный песок, — пальцы не ощущают ни одного комочка.