Страница 13 из 48
Ингенхауз поднимает отяжелевшие веки. Он задремал. Карета едет уже по германской земле…
Еще девять лет прожил Ингенхауз в Вене. Врачевал при дворе, урывками ставил опыты по физике, химии, ботанике. Издал книгу «Дыхание растений». А доживать свои дни вернулся все-таки в Англию. Тот самый лорд, у которого Джозеф Пристли служил когда-то секретарем, предоставил Ингенхаузу кров в своем поместье. Там ученый и умер в 1799 году.
Ингенхауз занял свое место в истории науки как один из первооткрывателей тайны зеленого листа.
Колокола пастора Сенебье
Как-то весною 1780 года к Шарлю Бонне, философу и натуралисту, уединившемуся под старость в поместье на берегу Женевского озера, приехал его друг и ученик Жан Сенебье. Всегда ровный и сдержанный, Сенебье на этот раз казался взволнованным: завзятый книголюб, он мял и теребил привезенную с собой книгу.
Бонне увел друга в дальний угол сада.
— Вы чем-то огорчены, мой милый? — спросил гостя хозяин, когда они уселись на скамью.
Сенебье протянул старику измятую книжицу парижского издания.
— Постойте-ка, — сказал Бонне, разглядывая обложку, — я ведь знавал этого голландца… Да, да, — бормотал философ, листая книгу под самым носом, — он приходил ко мне. Скор и ловок, ничего не скажешь. Опередил и достопочтенного Пристли и вас, мой друг. Вы ведь лет десять занимаетесь этой же проблемой?
— Больше, — выдавил из себя Сенебье, который все еще не мог прийти в себя.
— А когда сдадите свой труд в печать?
— Мне понадобится еще года два.
Бонне опять сунулся носом в книгу, словно пытаясь что-то вынюхать между строк.
— Какого же вы мнения о работе этого Ингенхауза? — спросил он наконец, откладывая книгу.
— Он клевещет на растительное царство! — Сенебье даже привскочил. — Но у него можно найти много верных суждений и некоторые его опыты убеждают. Разумеется, я в своих мемуарах скажу о том, что мне нравится и что не нравится в его работе.
— У вас, мне кажется, есть несомненное преимущество перед Ингенхаузом, — заметил после паузы Бонне. — Вы ведь давно изучаете свойства света, а голландец, сколько я мог заметить, не так уж много внимания уделяет этому.
— О, да! — воодушевился Сенебье. — Мне всегда представлялось, что не может же свет, излучаемый солнцем на землю, растрачиваться без пользы для нашей планеты, служа исключительно только для того, чтобы живые существа могли различать друг друга. Неужели потоки света проникают к нам только затем, чтобы раздражать сетчатку наших глаз?!
Бонне чуть улыбнулся: ну вот, посаженный на любимого конька, его друг совсем успокоился. Милый, добрейший Сенебье любит пышные выражения. Недаром же он в молодости брал уроки декламации.
Сенебье заторопился с отъездом: его ждала работа. Не будь он библиотекарем, Ингенхауз вряд ли опередил бы его в печати. Для научных занятий у Сенебье оставалось не так уж много времени. Три года ушло на приведение книг в порядок, составление каталога и справочника для читателей. Потом он принялся за разборку рукописей, хранящихся в библиотеке. Какие драгоценные манускрипты удалось ему обнаружить в этих залежах!
Нет, он не жалеет, что семь лет назад променял тихое место приходского священника на беспокойную должность городского библиотекаря Женевы…
Отец Жана, занимавшийся торговлей, хотел, чтобы его сын стал ловким, предприимчивым дельцом, одним из тех женевцев, о которых некий французский герцог сказал: «Если вы увидите женевца выбрасывающимся из окна, не раздумывая, бросайтесь за ним — не останетесь в накладе».
Но Жана привлекала другая Женева: город философов и естествоиспытателей; город искусных часовщиков и ювелиров, которые не только знали в совершенстве свое ремесло, но любили поспорить о мироздании и о свободе личности, о причинах войн и о способах питания растений. Об этих женевцах Жан Жак Руссо, их земляк, писал, что если с французским часовщиком можно говорить только о часах, то с женевским — о чем угодно.
Жана Сенебье привлекали и философия, и литература, и история, а больше всего — естествознание. Болезни людей, процесс дыхания, свет и жизнь — за что он только не брался. В ту эпоху еще многие считали, что один человек способен объять науку во всем ее многообразии. А Сенебье вдобавок занимался не только науками.
Достигнув совершеннолетия, он отправился в Париж. Но вовсе не затем, чтобы поразвлечься в веселых кварталах и приобрести, вместе с модной одеждой, этакий столичный лоск. Он просиживал целые дни в парижских библиотеках, изучая редкие книги. Случайно он познакомился с известным парижским драматическим актером Бризаром и стал брать у него уроки декламации. Бризар уверил себя, что этот прекрасно сложенный юноша, с его открытым простодушным лицом, самой природой создан для подмостков. Актер заставлял Жана без конца повторять длинные монологи из классических трагедий и часами бился, добиваясь от ученика ясности и простоты выражения. Если бы знал Бризар, что Жан вовсе не помышляет о сцене, что уроки декламации для него — лишь отвлечение, отдых, то, наверное, с бранью прогнал бы юношу.
Возвратясь в Женеву, Сенебье решил попробовать свои силы не на сцене и даже не в науке, а в литературе, написав «Назидательные сказки». Жанр этот был тогда модным, и сказки перевели на немецкий язык (родным языком Сенебье, как и большинства женевцев, был французский).
Литературный труд в те времена не считался профессией. Сенебье предстояло выбрать род занятий. Пройдя курс обучения, он в 1765 году, двадцати трех лет от роду, был посвящен в сан пастора. Еще через несколько лет ему дали приход.
Прослужил он в своем приходе четыре года и все это время усиленно вел ботанические наблюдения. Один из его биографов благочестиво замечает, что Сенебье «при помощи своих знаний естествоиспытателя укреплял любовь к творцу в душах своих прихожан». Возможно… Но как только в Женеве освободилось место библиотекаря, Сенебье не колеблясь покинул свой приход…
Библиотека отнимает куда больше времени, чем приход, но он продолжает свои наблюдения и опыты с прежним упорством.
Еще и еще раз он повторяет давнишние опыты своего учителя Бонне с листьями, погруженными в воду. И так же, как Ингенхауз, приходит к иным выводам, нежели Бонне, который считал, что пузырьки воздуха выделяются из воды, а не из листа. Не сговариваясь, ничего друг о друге не зная, Ингенхауз в деревушке под Лондоном и Сенебье в Женеве доказали одно и то же: пузырьки воздуха выделяются на свету самими листьями, и воздух этот — очищенный.
Сенебье пошел и дальше. Он дознался, что пузырьки выходят из глубины зеленой ткани, из мякоти, которую женевец назвал зеленой паренхимой. И еще: помещая зеленые растения в прокипяченную воду, Сенебье убедился, что в этом случае они пузырьков не выделяют; если же насытить воду углекислым газом, то на свету сразу начнется выделение очищенного воздуха, то есть кислорода; и пузырьков будет выделяться тем больше, чем богаче вода углекислым газом.
Ингенхауз, как и Пристли, все свое внимание уделял очистительной, гигиенической роли растений. Сенебье же заметил, что растение не просто очищает воздух на свету без всякой для себя пользы, а и само нуждается в продуктах испорченного воздуха. Женевец заключил, что листья каким-то образом перерабатывают один газ в другой. Очевидно, «неподвижный воздух» (углекислый газ) листья превращают в очищенный, а горючее начало отлагается в растении. Значит, очищение воздуха сочетается с процессом питания растений.
Вещество растения, рассуждает Сенебье, должно происходить из окружающей среды. Но из какой части этой среды — из почвы, из воды, из воздуха? Что не из почвы — это доказал еще Ван-Гельмонт, поставивший опыт с ивой. Что не из воды, как думал тот же Ван-Гельмонт, так это доказывается тем, что в воде растворено ничтожное количество твердого вещества, а также тем, что кактусы, например, и некоторые другие растения могут долго выносить жесточайшую засуху. Остается воздух, — вернее, углекислый газ, содержащийся в нем. И понятно, почему растительность может развиваться на бесплодных каменистых почвах (мы помним, что эти мысли развивал лет за тридцать до Сенебье Михаил Васильевич Ломоносов). Становится понятным, почему два растения, из которых одно выращено в почве, а другое в воде, не отличаются друг от друга по своему составу: оба черпают пищу на свету из одного и того же источника — воздуха.