Бесценная Статуя

— Ты не смотри, что стенки тонкие, — ободряюще улыбнулся Эддар. — Это сверхпрочный жидкий графен.

Олу лишь недоверчиво фыркнул и вытер нос.

Изготовленная из сверхпрочного материала, палатка не должна была пропускать мелкую песчаную пыль, но все равно, наутро весь пол импровизированного домика оказался покрыт тонким слоем песка. С первыми лучами белого солнца все утихло.

— Ну что, — Эддар потянулся. — Думаете, откопаемся?

Атлант издал звук, который должно быть отвечал за насмешливое фырканье — мол, обижаешь, кап. И даже Олу улыбнулся, начиная привыкать к странному юмору инопланетцев. Но тут же упрямо сдвинул брови:

— А может, и не стихло, — задрал он курносый нос, — Может, нас настолько занесло песком, что Гнев Пустыни продолжает свирепствовать наверху, а мы даже не слышим!

И тут Олу представился наглядный случай убедиться в возможностях космических роботов — Атлант быстро и четко прорыл путь наверх, не позволяя тяжелым песчаным потокам спуститься в палатку.

… Опытным глазом Олу определил, что буря практически прошла стороной — и задержалась немного южнее. Это же показывали и приборы. Атлант, вглядываясь в ту сторону, напрасно корректировал прибор дальнего видения — слишком далеко сейчас бушует буря, скрытая верхушками дюн и барханов. Эддар понял, что робот думает сейчас только об одном — как бы не пострадал караван, с которым едет Тара.

— Брось, старик, — он положил руку на железное плечо. — Она же с целым караваном, тем более караваном местного принца. Уж они-то привыкли защищаться от таких вот напастей.

Робот ничего не ответил. Он невыносимо страдал от мысли, что маленькое существо, которое он нашел после стольких лет разлуки, подвергается опасности, где-то там, в далекой и безжалостной пустыне планеты с двумя солнцами.

ГЛАВА 17

Песчаная буря застала нас в селении Уко. Слава прогрессу, Вольные Поселения мы благополучно миновали.

Задержались там всего на ночь, и еще неизвестно зачем на полдня, а кажется, что я буду помнить ту стоянку вечно. Мы с Ишмой, как миленькие, ходили по брови замотанными в тряпки. Очень не хотелось привлекать к себе внимание, показываясь вольным жительницам и жителям на глаза. Правда, наши наряды, больше похожие на коконы шелкопрядов, имели совершенно обратный эффект.

По обилию этих тряпок О делали безошибочный вывод, что мы пришлые, и, по словам развеселившегося Яклина, который находил ситуацию весьма забавной, ещё больше хотели нас украсть. Виданое дело — я готова была вместе с Ишмой благодарить на коленях «богиню», за то, что нас охраняли стражники-«ниндзя».

Це-Цали откровенно наслаждался тщательно скрываемым ужасом в моих глазах — совершенно невыносимо было видеть женщин О с обезображенными лицами, и знать, что они… Они… Даже хуже, чем инвалиды — сейчас медицина шагнула так далеко, что практически не осталось неизлечимых недугов, а эти люди шли на то, чтобы калечить себя, с огромным риском умереть от сепсиса добровольно, от страха перед власть имущими Зиккурата.

В Уко, не смотря даже на привычную уже атмосферу страха, спокойнее. Может, потому, что хоть у здешних женщин и тряслись руки, когда они приносили нам с Ишмой еду и воду для мытья, и они старались не поднимать на нас глаз, все же лица чистые, живые. Изможденные, напуганные, затравленные — какие угодно, бесструктурный кварк, но без тех жутких сине-черных отметин! Я заметила, что они стараются как бы ненароком меня коснуться. Улыбнулась. Да, точно, я же «ожившая статуя». Ласково погладила девчушку, совсем еще подростка, по щеке. Девочка внезапно накрыла мою ладонь своей, удерживая мою руку. Наверно, для них это что-то вроде благословления. Пусть, от меня не убудет. Не объяснять же им, что я такой же человек, как они — все равно не поверят. Слухи, бегущие впереди нашего каравана, работают лучше видео-газет.

Мы с Ишмой только приступили к ужину, когда в наш шатер, нежданно-негаданно заявился сам Яклин, и, не обращая внимания на Ишму, выскочившую пулей из-за низкого столика, принялся развлекать себя беседой со мной.

— Ты видела женщин О, Статуя?

— Мне не нравится, что вы называете меня, такого же живого человека, как сами — статуей. Вам бы понравилось, если бы я звала вас истуканом?

— У тебя слишком острый язык и бойкий нрав, женщина, — как-то даже добродушно улыбнулся Яклин, и, недолго подумав, добавил, — Тара.

— Это только если сравнить с вашими до смерти запуганными женщинами, — вежливо поддержала я разговор.

— Вообще-то, принято считать, что наши женщины не запуганы, а просто знают свое место.

— Принято считать?

Яклин улыбнулся почти дружеской, открытой улыбкой.

— Мне по душе гордые и своенравные женщины, Тара, — сказал он, сделав акцент на моем имени, отчего продолжать разговор резко расхотелось. К слову, как и начинать его.

— Да вы по местным меркам месье, знающий толк в извращениях.

Не знаю, на что я рассчитывала, просто была очень и очень зла на це-Цали, который откровенно забавлялся моим шоком, глядя, с каким ужасом я смотрю на женщин О.

К моему удивлению Яклин расхохотался. Он смеялся, запрокинув голову, громко и с удовольствием.

— Ты очень красива, Тара, — отсмеявшись, сказал он.

Я на всякий случай встала и отошла назад, старательно делая вид, что это я так, просто решила пройтись по земляному полу шатра, чем вызвала у Яклина очередную порцию веселья.

— И очень забавная! — и даже хлопнул в ладоши.

Мне нечего на это сказать, разве что опять какую-нибудь дерзость, но что-то подсказывает, что свою норму на сегодня я уже израсходовала. И даже малость перебрала. Не ожидая, пока я ему отвечу, Яклин продолжил рассуждать вслух:

— Я горд, что подарю тебя Иннатхе.

Чего мне стоило сдержаться, чтобы не выдать этому раздутому индюку что-то типа «а вот хрен тебе на всю чалму, уважаемый» — одна только Ишма знает. Она стоит за спиной и до боли сжимает мою кисть, так, что я даже поморщилась. Девчонка всегда боится за меня, когда я так вот принимаюсь рамсить, а сейчас переживает особенно, опасаясь, что моя невоздержанность может сыграть нам плохую службу в планируемом побеге.

Яклин же воспринял мою мину на свой счет. И постарался меня утешить, правда, на свой манер:

— Быть подарком для Цалибу — великая честь, Тара. Почти такая же, как быть Ожившей Статуей Зиккурата.

Видя, что особого энтузиазма мне эти его доводы не придали, це-Цали продолжал:

— Знаешь ли ты, что Иннатха собирает Статуи Бессмертной Богини? Уверен, что Сама Иштар желает, чтобы ты заняла место во дворце Цалибу.

— Я знаю, как жестока ваша Цалибу со своими рабами, — не осталась я в долгу.

На что Яклин небрежно махнул рукой:

— Вот именно, Тара, с рабами. Ты — Ожившая Статуя, уверен, Иннатха будет тебя беречь.

— Да перестанете вы говорить обо мне, как о вещи, наконец! К слову и на «ты» мы с вами не переходили! Не люблю, когда малознакомые люди, с которыми к тому же я не испытываю ни малейшего желания знакомиться ближе, тыкают мне!

— Ты можешь говорить мне «ты», Тара, — о великий прогресс, как же мне осточертели сегодня эти его улыбочки!!

— И не подумаю.

— Вот видишь, ты сама выбираешь свою манеру общаться, как и я — свою. Не бойся своей новой жизни, она ничуть не хуже той, прошлой, когда ты жила, летая от звезды к звезде.

— Слушайте, если у вас есть что конкретное сказать, говорите уже, не мямлите, а если нет, так не мешайте двум уставшим девушкам, отдыхать после тряски в этих ваших кибитках!

Выдержке Яклина могла бы позавидовать даже английская королева.

— Я хотел сказать, Тара, ты правильно сделала, что пригляделась, как следует, к женщинам О. Я видел, с каким усердием ты впивалась глазами в их обезображенные лица. Ты расспросила, страдали ли они, когда им делали о-ана?

— Эти ваши обычаи, как и о-ана, практиковались и на Земле — в докосмические времена, чтоб вы знали. Задолго до выхода Земли в Галактику. А вы… Ваша планета… До сих пор… Это же мерзко, дико… Бесчеловечно!