Страница 2 из 13
– Никакой перины! В них мягко!
Я потрогал каменную стенку почти черной ванны и с сомнением посмотрел на Прохора. Старик пожал плечами. Под пальцами стенка стала нагреваться, покрываясь красными рунами, цвет насыщался – палочки срастались в крестики, те в снежинки, появилась какая-то древняя надпись, а может, просто красивый рисунок. Только больно странный – ровный, как кант или вышивка на старинной рубахе. Вот чую сердцем – к староверам занесло – тайное логово или скрытый монастырь. Сейчас появятся и начнут заставлять креститься двумя перстами, с них станется. Я отдернул руку, а потом снова нерешительно дотронулся до гроба. Ложе манило к себе, обещая немыслимые блага и комфорт. Я прямо чувствовал связь между нами.
– Хочешь, приляг, барин, не бойся!
Хотел ли я? Желал каждой клеточкой! Так тянуло, что сил не было сопротивляться. Голос старика подтолкнул к действию. Наклонился вперед, но нашел потаенные силы от разума иррационального, переселил себя и даже отшагнул от ложа на несколько шагов назад. Связь исчезла, а Прохор грустно вздохнул. Присел на край своего гроба.
– Ноги болят, – пояснил он и улыбнулся как-то виновато, – я же старый.
«И мертвый», – хотел добавить я, но передумал. Тоже сел на край своего гроба. Волк походил кругами, к чему-то принюхиваясь, потом, не раздумывая, прыгнул в мое ложе, сворачиваясь калачиком. Я покосился на него. Животное зевнуло и прикрыло глаза. Ничего с ним не случилось.
– Поесть бы, – сказал я Прохору, – и попить.
– Это можно, – легко согласился старик, наклоняясь внутрь своей кровати и, извлекая объемистый сверток и флягу. – Не побрезгуйте, барин. Оленина свежая и теплый коньяк!
– Теплый коньяк? – спросил я, поднимая бровь и, принимая еду. Развернул сверток. Оленина действительно оказалась свежей. Даже шкуру не сняли. От куска мяса поднимался пар. Лицо мое окаменело.
– Тогда, может, отвара брусничного? – натянуто улыбнулся Прохор и вдруг резко ударил меня ногой в грудь. Я упал в ложе, больно ударившись головой о каменный борт, и сразу принялся барахтаться, желая вылезти и наказать наглеца. Вспышка гнева и ярости быстро сменилась удушливой паникой – в тесном гробу не вздохнуть лишний раз. Старик, злобно хрипя, навалился на меня, проявив удивительную силу и ловкость для своего возраста, прижимая ко дну, а верный волк, очнувшись, лег на ноги, как ни в чем не бывало, позевывая со сна. Вот ведь предатель! Глаза даже не открыл полностью. Никогда нельзя верить диким животным, потому что приучить их до конца не получается. Сопротивление мое ослабло, исчезая совсем. Победили меня верные друзья, уничтожая на корню веру в светлое и доброе. Справились, воспользовавшись минутой истощенности духа и тела.
Ванна стала заполняться желтой водой, которая быстро густела.
– Прости, Иван Матвеевич, прости, – бормотал Прохор, горько плача. Руки же, мерзавец, с груди не убирал, продолжая держать крепко и топить. Если и наступила моя минута последняя, то сейчас!
Я стал сильно дергаться из последних сил, желая выбраться, но теперь и вязкое вещество меня удерживало.
Не везет. Крепко увяз. Поймали, черти. Лежать мне в каменном гробу и тлеть столетиями.
– Прохор, – прошептал я, смиряясь, и укоризненно покачал головой. Морщины на лице разгладились. Злость и обида исчезла. Старик, видя лицо святого мученика, заплакал сильнее. – Ох, Прохор.
– Так надо, барин! Прости.
– Прохор! – булькал я, чувствуя, как жидкость поднимается все выше и выше, топя бренное, измученное походами, тело. Старик вытащил руки и с сочувствием смотрел на меня. Я поднял подбородок, а потом и затаил дыхание. Холодец меня заливал быстро и через несколько мгновений, после легкого повизгивания волка – преданная псина осталась лежать на ногах – лицо старика стало блекнуть.
Глаза я так и не успел закрыть.
1.1
Поэтому, когда в них исчезла рябь и появилась резкость, увидел прямо перед собой массивный стол титана. Страж читал. Длинные седые волосы уложены под стальной обруч. Сосредоточен. Важен. В одеждах своих белых и чистых вылитый святой.
Я дернулся, но не тут-то было: остался без движений. Смог только глаза скосить: сидел на табурете, как каменная статуэтка, даже руки к коленям приросли. Этакий гимназист начальных классов перед классным руководителем. Розг не хватает. Кашлянул, выталкивая из себя тягучую жидкость – по вкусу та, что заливала, задышал, и спросил:
– Вы, сударь, когда-нибудь горячий коньяк пили? К фляге не притронуться было.
– Очнулся, букашка? – старец сощурил глаза, фокусируя взгляд. – Нет. Не пил.
– Я так и понял!
Страж пожал огромным плечом.
– Выудил воспоминание у тебя из мозга. Видно, не очень удачное.
– Не очень, – согласился я. – И прекрати мучить Прохора – светлая память человеку, хороший слуга был, теперь таких мужиков нет.
Страж задумчиво поскреб подбородок и вопросительно посмотрел на меня, мол, не проси даже. Я вздохнул.
– И зачем это все? – скосил глаза, как мог, на свое окаменевшее тело.
– Прости. Не мог рисковать. От тебя опасность исходит.
– В самом деле?
– Сильная власть сосредоточена в руках твоих – нож Душ. Не могу я доверять такому, как ты, пойми. Ты же… – старик задумался, подбирая слово, пощелкал пальцами, потом выдохнул, – нестабилен.
– Понимаю, – я кивнул головой. – Чего ж не понять. Только я свою часть договора выполнил.
Снова задумался важный старец. Замолчал на этот раз надолго.
– Конечно, – осторожно начал он, – в твоих словах есть доля правды.
– Какая доля? – нахмурился я в ответ, – истинная, полная правда, сударь, шаманы ваши за дверью остались и в город не вошли, или вы, любезный, хотите меня в чем-то обвинить? Разве не так было?! – я предостерегающе сощурился. Свою честь я берег и словами не разбрасывался. Титаном меня в таких обвинениях не испугаешь. Подумаешь, в восемь раз больше.
– Вот видишь, – страж махнул рукой, словно мысли мои прочитал. «Да что мне с этого? Я домой хочу! Меня невеста ждет». – Нестабилен! – прозвучало, как приговор.
– Значит, дома мне видать? – вздохнул я. – Обманул меня, выходит, старый. Думаешь, с рук тебе сойдет?
– Может и не сойдет, – пожал плечом титан и недобро так улыбнулся: щеки, собираясь в морщины, казалось, поползли вверх, оголяя большие зубы. – Да только что ты мне сделаешь, лежа в ванне анабиозной? Тебя же здесь, в комнате, нет. Ты хоть это понял? Сейчас саркофаг закроем и укатаем в стену лет на тысячу.
– А ты можешь? – не поверил я, скептически хмыкнув.
– Могу, – коротко отозвался страж и замолчал, снова продолжив читать, теряя ко мне интерес, а я поверил сразу. Потому что правда – она такая: горькая и краткая. Без прикрас. Как саблей по голове – ты вроде еще жив, а уже нет.
Правда мне не понравилась. Не по-людски как-то. Спесь моя сразу прошла.
– Мне на тысячу лет никак нельзя, – замотал я головой, – меня же Оленька ждет. Я ей слово чести дал: жениться обещал.
Старик оторвался от книги и смотрел на меня, подняв бровь, мол, продолжайте, господин полковник из России или как там ее, страны новой и варварской. Я чувствовал, как он надо мной насмехается, но ничего поделать не мог, когда дело касалось женщины и клятв, дело принимало серьезный оборот.
– Так скажите мне вину мою, сударь. Да покончим с этим. Почему я дело выполнил не до конца и теперь, я так понимаю, вы отказываетесь помочь мне добраться до дома. Я же из этих катакомб никогда в жизни не выйду!
– Не выйдешь, – согласился святой старец и добавил грозно, качнувшись вперед ко мне, так, что слова зазвучали колокольным набатом. – Потому что выхода нет.
Я поник головой, словно прямой удар словил. Скверно. Хоть пулю в висок. Так ведь и умереть благородно не дадут. Титаны же! У них и кровати каменные.
– Ты что должен был сделать?
– Не «тыкай»! Я – георгиевский кавалер, граф Суздалев, полковник русской армии, – губы мои сами собой сжались в узкую щель. Довел все-таки. Вот-вот контроль над ситуацией потеряю. Скверно.