Страница 17 из 120
С дальнего конца загона донеслось ржание халика. Бенджамин извлек из нагрудного кармана маленькую жестяную табакерку и засунул щепотку табака за щеку.
- Итак... готовы ли вы, Светлейшие, к небольшому представлению?
- Задай ему ББ! - фыркнул Эйкен.
Дрессировщик направился к загону, а Эйкен, Куллукет Дознаватель и Альборан Властелин Ремесел подошли поближе к изгороди, кольцом охватывающей площадку, и выбрали местечко почище. Хотя дождя не было, небо было серое и хмурое, и дул холодный ветер с Редонского пролива. На всех троих были надеты традиционные дождевики из разноцветной кожи с островерхими капюшонами и сапоги выше колен. Дождевик Эйкена был золотистого цвета с черным кантом, Куллукета - темно-красный, а Альборана - голубой - свидетельство его принадлежности к Гильдии Творцов. Шоколадная кожа Альборана, выдававшая в нем примесь человеческой крови, составляла разительный контраст с его зелеными глазами и шапкой курчавых белокурых волос, выбивавшихся из-под капюшона. Метис, член Высокого Стола, был на полголовы выше Куллукета, а над крошечным Эйкеном возвышался подобно великану из волшебной сказки.
- Мой покойный брат Ноданн считал Трэвиса одним из ценнейших слуг, заметил Куллукет.
На противоположной стороне загона Бенджамин наблюдал, как с передних ног халика убирали путы.
- Хотелось бы мне иметь таких еще штук пятьдесят, - вздохнул Эйкен. Большое количество обученных скакунов - основа моей стратегии борьбы против фирвулагов. По крайней мере так будет до тех пор, пока я не найду летательные аппараты.
- Маленький народ отказывается от своих старых предрассудков против верховой езды, и это - дурной знак, - предупредил Куллукет.
Эйкен кивнул.
- Один из моих осведомителей доложил, что они даже пытаются одомашнивать маленьких гиппарионов, чтобы на них ездили гномы! Нам также стало известно, что с пастбищ вокруг восточных городов они крали ручных халиков для боевых дружин.
- Блейн телепатически сообщил мне, - сказал Альборан, - что нечто подобное до сих пор происходит в окрестностях Росилана. Набеги, тайные вылазки, засады. Все, конечно, обвиняют ревунов, но ситуация постепенно становится неуправляемой, а временные контрмеры теряют свою эффективность. Мелкая знать и люди в торквесах просто не признают верховенства Блейна, даже когда леди Иднар повелевает им слушаться его. Хотя Блейн ее зять, но он - человек со стороны и не имеет никакого авторитета. Черт возьми, Эйкен!.. Мне пришла в голову отличная мысль: надо поехать туда и жениться на Иднар теперь же, не дожидаясь майского праздника Великой Любви!
- Не выйдет, - возразил Куллукет. - Это распалит страсти еще больше, чем действия Елейна. Старая леди Морна-Ия упряма как осел и ни за что не согласится нарушить траур по своему покойному сыну. Она считает, что даже май - это слишком рано для свадьбы.
Альборан помрачнел.
- Зря я спас эту старую вешалку, пусть бы утонула. Но на плавающих обломках она была вместе с Иднар, что мне оставалось делать?
- Смотрите-ка, похоже, что там возникли какие-то осложнения, заметил Эйкен, просовывая голову между прутьями ограды.
Ковбои открывали загон. Бенджамин, задумчиво жуя, сжимал в левой руке корд, а в правой держал другую веревку, опутывающую передние лодыжки халика. Животное бежало из загона в густую грязь, ворочая из стороны в сторону выпученными глазами и переступая когтистыми лапами с громким чмокающим звуком.
- Черт, что за наряд у него на ногах? - спросил Альборан. - Я-то думал, Бен собирается оседлать эту животину.
- Заткнись и смотри, - приказал Эйкен.
Бенджамин перестал увещевать халика с помощью своего серебряного торквеса. Теперь он словно нарочно провоцировал зверя на непослушание, резко дергая за веревку, привязанную к недоуздку. Бока животного заходили ходуном, шея подергивалась, а голова словно окаменела. Бен, маневрируя, вывел его на середину загонами тут халик вдруг начал брыкаться словно безумный. Стремена большого, как кресло, седла молотили его по холке. Во все стороны летели комья грязи.
Теперь Бен начал осторожно выбирать веревку, которая шла от правой стороны седла вниз, потом через кольцо, закрепленное путами на правой лодыжке, уходила к подбрюшью, через шкив на подпруге снова шла вниз, к путам на левой ноге, затем вверх к высокому стременному упору и, наконец, к дрессировщику.
- Бен называет это скользящим W, - пояснил Эйкен. - Им надо уметь правильно пользоваться, иначе загубишь халика. Но это W и вправду нагоняет на спесивых тварей страх Божий.
Натянувшаяся веревка заставила огромного халика упасть на колени в мерзкую жижу. Бен придержал его в этом положении, что-то ласково приговаривая, а потом стал с обеих сторон оглаживать шею животного, стараясь не попадать в поле зрения его панически-испуганных глаз. Спустя несколько минут он ослабил веревку и позволил халику подняться. Продолжая разговаривать с ним, он стал тихонько подергивать за веревку, понукая халика стронуться с места. Халик, пронзительно заверещав, взвился на дыбы и собрался было пуститься вскачь; но прежде чем он успел сделать хотя бы шаг, Бен натянул веревку. Запнувшись, громадное животное снова медленно опустилось на колени, зарывшись в жидкую грязь.
- Теперь Трэвис глубоко засел в сознании зверя, - сказал Куллукет, на лице которого было написано восхищение, озарившее внутренним светом его мрачную красоту. - Он дает понять, кто здесь хозяин, но довольно мягко. Видите? Животное слушается. Не такое уж оно и глупое. Хотя еще раз наверняка попытается вырваться на свободу.
Процедура повторилась: Бен, мурлыча себе под нос какую-то бессвязную мелодию, добился от халика того, чтобы он, повинуясь натяжению корды, сделал с дюжину шагов, после чего животное вдруг словно сорвалось с цепи, принялось взбрыкивать и молотить воздух когтистыми лапами. Бен сплюнул табачный сок и небрежно опрокинул расходившееся животное в грязное месиво. Нагнувшись над халиком, он с ласковыми увещеваниями стал оглаживать его морду. Кожистые уши повернулись вперед, тугие канаты шейных мускулов расслабились. Бен позволил огромному животному подняться, тряхнул корду и удовлетворенно улыбнулся, наблюдая, как послушный халик затрусил вокруг него неспешной рысцой. Бесстрастный мысленный голос Вена произнес: