Страница 24 из 33
На левом боку хорошо засыпать, на правом – просыпаться.
Утром от ближних гор, чьи склоны уходили в воду, после грозы шёл белый пар.
Вульф принес целую кипу свежих газет, наперебой вопивших о походе англо-французского десанта на Пекин. Лондонская газета «Дейли телеграф» громогласно заявляла: «Великобритания должна развернуть наступление на всё морское побережье Китая, занять столицу, выгнать императора из его дворца… Так или иначе, нужно пустить в ход устрашение, довольно поблажек… Китайцев надо научить ценить англичан, которые выше их и которые должны стать их господами… Мы должны по меньшей мере захватить Пекин, а если держаться более смелой политики, то за этим должен последовать захват Кантона навсегда…»
Николай отложил газету и задумался. Он знал, что Цины едва держатся на троне, но то, что Англия намерена свергнуть династию, было для него открытием. Ведь ещё в прошлом году Уайтхолл официально утверждал, что военные действия против Китая носят не захватнический, а «воспитательный» характер и ни о каком свержении правящей маньчжурской династии в министерстве иностранных дел Соединенного Королевства никто всерьез не думает. Наоборот, уступчивость Цинов, видящих свою главную задачу в подавлении мятежников на юге, позволяла надеяться на благоприятный исход предстоящей военной кампании и удовлетворение насущных интересов Англии без «оперативного вмешательства» во внутриполитическое устройство Поднебесной.
«Мы сильно отстаём от Англии в своих претензиях к маньчжурам, – встал из-за стола Игнатьев и подошел к окну. – Они привыкли видеть в нас соседей, воспитанных, немногословных, и не считают нужным идти нам навстречу, а британцы бьют их почем зря и нагло диктуют условия. Интригу плетут так, как рыбаки сеть: чтоб порвалась, но не распустилась».
Лёгкий сквозняк вздувал шёлковые занавеси, приятно холодил лицо. Море катило пенные валы, и высоко-высоко в небе, на незримых качелях ветров, стремительно взмывали к солнцу чайки. Красивый парк, окружавший дворец, был ярко озарён небесным светом; магнолии и пальмы, смыкая свои кроны, превращали центральную аллею в тёмно-зелёный туннель, в конце которого были чугунные ворота, охраняемые двумя конвойными казаками. Сейчас в карауле стояли Беззубец и Шарпанов. Первого он узнал по лихо заломленной фуражке, а второго – по волнистому чубу цвета вороньего крыла.
Вдоль набережной благоухали розы, орхидеи и вовсе незнакомые цветы. Николай потянул носом воздух и явственно припомнил, как удивителен и благостен был запах My Мань: запах чабреца и липового меда!
Чтобы не предаваться любовной тоске, он решил прогуляться по городу: купить хорошего вина, приобрести столовые приборы (желательно из серебра) – для будущих приемов, да и вообще поближе познакомиться с Шанхаем.
Он уже выходил из комнаты, когда налетевший порыв ветра с треском захлопнул фрамугу, и на подоконник кусками посыпалась замазка.
От неожиданности Николай вздрогнул и задержался в дверях: сердце летуче пронзила тревожная боль. Какое-то недоброе предчувствие. Он машинально глянул на часы: было без четверти двенадцать, затем нарочно глубоко вдохнул, медленно выдохнул, чтоб успокоить дрогнувшее сердце, и велел Дмитрию сопровождать его.
Зайдя к консулу Гарду, он узнал, что полномочные послы: английский – лорд Эльджин и француз барон Гро, с чьим именем было связано насильственное подписание Тяньцзиньских договоров, задерживаются в пути из-за гибели парохода, на котором они собирались плыть вместе. Эта отсрочка их прибытия позволила Игнатьеву нанести визиты главнокомандующим союзническими армиями генералу Хоупу Гранту и Кузену де Монтобану, представиться английскому послу Фредерику Брюсу и его коллеге, французу Бурбулону. Фредерик Брюс, двоюродный брат лорда Эльджина, сухощавый блондин с тонкими губами и настороженностью во взгляде, сухо пожал протянутую ему руку и раздраженно сказал, что слишком загружен работой.
– К сожалению, я не имею времени для светской болтовни. Не далее как две недели назад мы пережили осаду города и до сих пор разбираем завалы скопившихся бумаг. Вы даже не представляете себе, что здесь творилось!
– Буду рад узнать подробности из ваших уст, – пропустил мимо ушей обидное замечание насчёт «светской болтовни» Игнатьев и слегка склонил голову, давая понять англичанину, что готов выслушать всё, что он скажет.
– О! – воскликнул Фредерик Брюс, не ожидавший такой кротости от русского посланника, и закатил глаза под лоб. – Охваченный паникой Шанхай спешно вооружался, но прежде запасался провизией.
Цены на рис и крупу росли столь стремительно, что в принципе уже никто не торговался. Чиновники, имевшие возможность, выехать из города, торговцы, давно распродавшие товары, их жены, наложницы, слуги – все устремились в порт, на корабли: торопились вывезти сокровища и деньги, спасти свою жизнь. За ними толпами бежали проститутки: страшились повстанцев, отъявленных головорезов, убивавших любого на месте. Кокотки всех мастей молили в один голос: «Возьмите нас с собой! Мы честно отработаем билет, любую стоимость проезда!» Матросы прятали их в трюмах, в угольных складах, потом носили им туда еду и воду – полными тазами. Златотелые бонзы в кумирнях замазывались глиной, дёгтем и смолой. Драгоценности монастырей маскировали, замуровывали в ниши, растаскивали по домам.
– И как же вы отбились? – с самым живым участием поинтересовался Николай, всем своим видом показывая, что вполне понимает тот ужас, который пришлось пережить иностранным дипломатам, до последнего не покидавшим город.
– Создали отряды самообороны, перегородили улицы, забаррикадировали посольства, а главное, – воодушевился Фредерик Брюс, – американцы и французы быстро организовали сотни наёмных солдат, вооружили их и двинули навстречу тайпинам.
Китайский болванчик, стоявший на столе, бессмысленно взирал на Игнатьева и кивал, как только англичанин затрагивал его. Трудно было представить, что здесь, в Шанхае, среди зелени и света, среди благоухающих цветов, под мерный, ровный плеск накатных волн, женщины панически заламывали руки и молили небо о спасении. Плакали дети, и тряслись от страха старики. Вспомнились слова командира эскадры Лихачева: «Важно сохранить остойчивость судна при любой погоде». Судя по рассказу Брюса, союзникам это удалось: они отстояли Шанхай для себя. Сохранили «остойчивость судна».
– Вы совершили подвиг, – с восторгом одобрения заметил Николай.
– К сожалению, – ответил англичанин и страдальчески поморщился, – мы потеряли много средств и времени: хуже всего – нехватка людей. Дела требуют постоянного моего присутствия. Я уже забыл, когда тщательно взвешивал все за и против, мы давно перешли с китайцами на язык ультиматумов, и я не имею ни малейшей возможности отвлечься хотя бы на день или два, избавиться от всех этих убийственных забот и отдохнуть. В этом смысле я чистосердечно завидую вам: Россия не воюет с Китаем…
– У нас нет серьёзных разногласий, – ответил Николай и выразил надежду, что с прибытием в Шанхай лорда Эльджина у его предшественника появится время для отдыха и «светской болтовни». Так и сказал: «для светской болтовни». А что? Пусть в следующий раз не забывается и знает: память у русского посланника отличная.
Фредерик Брюс насупился. Его враждебность не была наигранной, и он теперь не знал: скрывать её или прикинуться обиженным?
– Я думаю, – помедлив, сказал он, – лорд Эльджин объяснит вам вашу роль.
Расстались они более чем сухо.
Господин Бурбулон, посол Франции в Китае, ведший вместе с Фредериком Брюсом переговоры по утверждению Тяньцзиньских договоров с китайскими уполномоченными, принял Игнатьева намного любезнее, нежели англичанин, но показался самым заурядным чиновником, не столько думающем о деле, сколько довольствующимся своим должностным местом и королевским жалованьем. У него были приятные манеры, но говорил он медленно и как бы неохотно, с простудной, гнусавой растяжкой.
– Маньчжуры прислали в Шанхай своего уполномоченного Си Ваня. Он явно намерен добиться отмены многих статей договора. Во-первых, – возмущенно сказал Бурбулон, – он склонен к тому, чтобы лишить нас права появляться в Пекине, а во-вторых, объявил о запрещении консулам и торговцам углубляться внутрь страны.