Страница 4 из 69
В 1925 году, по воле курских губернских властей, музей, вобрав в себя экспозиции «младшего брата» — Музея искусств, вновь меняет название и становится Курским губернским краеведческим музеем, а в 1926 году опять перебазируется. Теперь уже в помещения бывшего мужского Знаменского монастыря, в том числе и в архиерейский дом, в котором располагается и поныне, сменив в своей вывеске одно слово: губернский на областной. К настоящему времени в своих выставочных залах и запасниках он имеет более 150 тысяч единиц экспонатов.
Вот такова вкратце история музея, о котором так неудачно завел речь Тимур Любимов. Ах, мы забыли еще сказать, что в годы Великой Отечественной войны, музей работал в условиях вражеской оккупации. Это было, по-видимому, единственное бывшее советское учреждение, продолжавшее функционировать.
Его сотрудники, в основном женщины и старики, чтобы сохранить невывезенные в тыл при эвакуации экспонаты от мародеров и фрицев, вышли на службу и, не получая жалованья, на общественных началах трудились во благо курян. А незадолго до освобождения города от фашистов все они без исключения были арестованы гестапо по подозрению в связях с Красной Армией: будто бы подавали световые сигналы советским летчикам, проводившим воздушную разведку центра города.
И какова была бы их судьба, не подоспей вовремя части Красной Армии, трудно сказать… Но части Красной Армии, точнее, 322 стрелковой дивизии, ведомые подполковником Перекальским Степаном Николаевичем, подоспели и освободили музейщиков из гестаповских застенков. Правда, сам Перекальский, как и сотни его бойцов, при штурме города погиб. Но в память об их подвиге в Курске имеются площадь и улица имени Перекальского.
Да, экспонатов в музее было много. Но меч князя Всеволода Буй-тура и пояс княгини — это дело особое. Тут не только новизна экспонатов, но и дело политическое, общегосударственное. Словом, «своим» экспонатам пришлось подвинуться, потесниться, некоторой части на время спрятаться в запасники, чтобы дать место «гостям».
Не менее двух недель провел педантичный Склярик денно и нощно в любимом музее, забыв про сон и еду, занимаясь устроением выставки экспонатов соседей, разместив их в зале первого этажа, расположенного недалеко от места дежурного работника музея и милиционера вневедомственной охраны. Первый давал необходимые справки и пояснения посетителям музея в случае, если те обращались, второй — следил за тем, чтобы не нарушался порядок и не было хищений. Или, если быть честными в оценке его деятельности и необходимости присутствия, то просто протирал штаны и скучал от ничегонеделанья, так как в областном музее никаких краж не только со времени появления вневедомственной охраны в системе МВД, но и со времени открытия самого музея в 1903 году, не было. Но порядок — есть порядок, и милиционер присутствовал не только днем, но и в ночное время, когда музей был закрыт для посетителей. Так, на всякий случай…
Вот об этой-то новой выставке, открывающейся после выходных дней, и спешил поведать коллеге обозреватель криминальных новостей «Курского курьера» Тимур Любимов. И, как видим, впустую. У пышногрудой и куклястой Санечки симпатичная головка была забита иными мыслями, по крайней мере, в этот день и этот час.
Майор Реутов Семен Валентинович, начальник криминальной милиции первого отдела УВД города Курска, мужчина высокого роста и спортивного телосложений лет тридцати пяти, вчерашним вечером, если можно вообще два часа ночи новых суток назвать «вчерашним вечером», возвратился с работы домой с больной головой. Была раскрыта кража дорогого автомобиля-иномарки, похищенного с месяц назад у одного местного бизнесмена средней руки. На радостях, что автомобиль наконец-то обнаружен, бизнесмен не пожалел денег на коньяк, которым сам накачался до «поросячьего визга» и сотрудников уголовного розыска, занимавшихся раскрытием этого преступления, напоил изрядно.
Малая толика дорого напитка досталась и руководству криминальной милиции первого отдела городского УВД в лице майора Реутова, исполнявшего еще и обязанности начальника отдела, ушедшего в очередной отпуск. А потому холодный блеск его вечно хмурых серо-стальных глаз немного утерял свою прежнюю остроту, хотя и остался довольно жестким. Возможно, он бы и смягчился, и потеплел, если бы не головная боль…
Вообще-то Реутов, когда-то начинавший службу в органах милиции сотрудником ИВС в звании сержанта, затем продолживший ее участковым уполномоченным и опером седьмого отдела в званиях лейтенанта и старшего лейтенанта, к спиртному особой тяги никогда не имел. Мог выпить по праздникам, в том числе профессиональным, рюмку-другую — и баста! Даже привычного для его коллег «послерабочего снятия стресса» рюмкой водки или бутылкой пива не приветствовал. Хотя для его недюжинного роста и телосложения сто грамм водки или бутылка пива — что слону дробинка. Ибо к формуле, выведенной еще в двадцатых годах прошлого века Дзержинским для чекистов, которые должны иметь «горячее сердце, чистые руки и холодную голову», он сам для себя, не афишируя широко, чтобы не смешить коллег, добавил «трезвый разум».
Но тут радость терпилы — так на милицейском сленге назывались потерпевшие — наложилась на личные невзгоды: в последнее время что-то не ладилось в семейных отношениях с супругой. Та изводила своей ревностью, почему-то видя чуть ли не в каждой сотруднице отдела его любовницу.
Да, в отделе милиции было достаточно молодых и красивых женщин и девушек. Да, и Реутов был не без греха и пользовался успехом у прекрасного пола. Но только не на службе, где он придерживался правила древних чекистов: не любить жены брата и сотрудниц аппарата.
И это обстоятельство больше всего злило начальника криминальной милиции: было бы за дело, то куда ни шло. Но ведь беспочвенно… А тут еще и УВДэшное руководство «прогрызло мозжечок» за процент раскрываемости: дай на процент больше, чем за аналогичный период прошлого года. Хоть умри, но дай!
Потому-то Реутов и махнул рукой на собственное правило — и пропустил лишний стопарик коньяка в кишечно-желудочный тракт. Вот и вышла, как бывает в природе на границе циклонов и антициклонов, одна пакостность и маята. Кишечно-желудочный тракт стерпел, а головке стало «бо-бо».
Впрочем, «завтрашний» день был субботний — и по графику у Реутова должен бы быть долгожданный выходной, за который можно было и отоспаться, и привести в норму хотя бы головушку после выпитого лишку спиртного. Ведь отношения с супругой ни за день, ни за сутки в норму не приведешь — тут дай бог, чтобы за неделю все уладилось да «устаканилось», как говорят коллеги. Что же касается дрязг по линии милицейского руководства, то это уже хроническое: вышестоящее милицейское руководство никогда довольным работой подчиненных не бывало — и то плохо, и это отвратительно. А потому все время зудит и зудит, как надоедливый комар над ухом. Того, если изловчиться, то можно было прихлопнуть, а от руководства ни отмахнешься, ни избавишься. Тут не ты его, а оно тебя может прихлопнуть. Приходится терпеть.
Стараясь не шуметь, чтобы не разбудить восьмилетнего сынишку, возможно, видевшего в этот самый момент свои цветные радостные сны, которые бывают, к сожалению, только в беззаботном детстве, Реутов прошел в супружескую спальню и стал раздеваться. Раздевшись, нырнул под одеяло, заставив сонную супругу что-то недовольно пробурчать в его адрес и все же подвинуться и поделиться нагретым местом на постели.
Но поспать в субботний день начальнику криминальной милиции не удалось. Не успели стрелки электронных настенных ходиков отмерить восемь часов, как ожил звонок домашнего телефона, а следом — зуммер мобильника. Звонили непрерывно и настойчиво. Такое случалось, если на «любимой» работе происходило что-то сверхординарное — например, убийство, когда дежурный по отделу торопился поднять весь состав «по тревоге», начиная с руководства.
— Да возьми ты трубку, наконец-то, — первой не выдержала жена. — Знаешь же: не отвяжутся. И что за работа, — завела она рассерженно-назидательным тоном любимую «пластинку». — Ни днем, ни ночью покоя нет. Другие — люди как люди… А ты…