Страница 36 из 69
Черниговские князья, Святослав и Ярослав Всеволодовичи (тихий и набожный Владимир, брат их, слышен не был) держали руку владимирского князя и тоже плели козни против Ростиславичей. Как всегда, искали только им понятную выгоду…
Обиженные грубостью и несправедливостью великого князя Андрея Юрьевича Боголюбского, Ростиславичи — Рюрик, Давыд и Мстислав, собрав тайно дружины, заручившись поддержкой Олега Северского, давшего им своих воинов, душной июльской ночью внезапно подойдя, напали на Киев и захватили не только сам град, но и князя Всеволода Юрьевича с его племянником Ярополком. Этим же днем, 26 числа, Рюрик Ростиславич, как самый отважный и энергичный, был возведен братьями на престол. А Михаил Юрьевич оказался в осажденном Ростиславичами Торческе.
Всеволод Святославич, супруг ее обожаемый, в этой княжеской распре участия не принимал. «Не люблю я вражды между князьями русскими, — говорил ей, ласково прижимая к могучей груди своей, и в этот раз. — Душа кровью обливается, когда брат на брата войной идет, когда они, как злые вороги, порой хуже половцев, города и веси друг у друга рушат да жгут, народ русский бьют да в полон ведут. А еще и бахвалятся, что языки народов многих знают, что книги древних греческих мудрецов читают… Не по мне сие. Нет, не по мне»!
Слыша его басовито рокочущий, как воды Десны в половодье, голос, всецело отдаваясь его крепким объятьям, она знала, что это не бравада, не похвальба собой и уж, конечно, не трусость. Буквально за год до этой розни, в июле месяце, Всеволод и Игорь, собрав небольшие дружины — времени для сбора больших просто не было — вышли к реке Ворскле, чтобы преградить путь ордам ханов Кобяка и Кончака, разоривших земли Черниговского княжества и двинувшихся к Переяславлю.
Как ни сильны и многочисленны были половецкие орды, но победу Бог даровал Святославичам. Они не только разбили наголову воинство Кончака и Кобяка, успевших к этому времени опустошить волости вокруг Обруча и Серебряного, но и освободили свой полон. А также захватили половецкие обозы с рухлядью, тканями, золотыми и серебряными чашами и блюдами, прочей посудой. Был немалым и полон.
Кроме же победы над Кончаком и Кобяком, Всеволод и Игорь только слухом о ней расстроили орды других половецких ханов, шедших на помощь Кобяку от Дона. Этим, в конечном счете, Игорь и Всеволод спасли многие русские земли, в том числе и Переяславское княжество, где правили ее братья Владимир да Изяслав, от новых половецких нашествий и разорений.
«Славное дело — разить извечного нашего ворога, — говорил по возвращении из того похода Всеволод, от полноты распиравших его чувств подхватив ее на руки, словно перышко, и кружа над полом светелки, да так, что голова шла кругом, замирало бедное сердечко и дух перехватывало. — Жаль, что не все русские князья, погрязши в усобицах, это понимают, а потому дают половцам лишний повод совершать набеги на наши земли. Очень жаль».
А вои из его дружины под большим секретом сказывали, что Всеволод в том походе впереди всех старался быть, первым на врага меч свой разящий обрушивал, последним поле сечи покинул. Вот таким был Всеволод Святославич! Настоящий русский чудо-богатырь.
Распри в стане Мономашичей между Ростиславичами и Андреем Боголюбским привели к тому, что Переяславль, в котором княжили ее братья, перешел под руку Михаила Юрьевича, примирившегося с Ростиславичами. Получалось, что и Владимир, и Изяслав, еще совсем юные и неокрепшие (Владимиру было семнадцать, а Изяславу и того меньше — пятнадцать лет) становились чуть ли не изгоями в родной земле. Это печалило. Случалось, что слезы вдруг сами по себе туманили ее очи. Всеволод, как мог, успокаивал. Целуя в очи, шептал ласково: «Не печалься, голубка моя, все образуется. Поверь, князь Михалко Юрьевич скоро покинет Переяславль — не его сей град. А братья твои снова будут там княжить».
Заполучив вновь Киев и примирившись с Михаилом Юрьевичем, Ростиславичи отпустили Всеволода Юрьевича и Ярополка Мстиславича в Суздаль. Но мир не наступил. Андрей Боголюбский собрал рать из двадцати князей против Ростиславичей. На этот раз с воинством Боголюбского, ведомым не им самим, а его воеводами, были и черниговские, и северские князья. Причем Святослав Всеволодович Черниговский был поставлен Андреем Юрьевичем главным во князьях в этом походе.
Не удалось на сей раз и Всеволоду избежать участия в распри — ходил с трубчевцами под Вышгород против Мстислава Ростиславича. Да как было избежать, если за великим владимирским князем силища — потопчут княжество и не заметят… Тут даже Роману Ростиславичу, чтобы не навлечь беды и не допустить разорение Смоленска и всего Смоленского княжества, пришлось с дружиной против родных братьев выступать. Хотя, по слухам, на душе у него кошки скребли и слезы от бессилия наворачивали…
Впрочем, до сражений за Киев дело не дошло. Видя превосходящие силы, Рюрик и Давыд ушли с дружинами из града, не вступая в бой. И только Мстислав Ростиславич, закрывшись в Вышгороде, держал осаду. Да так удачно держал, что в один из дней, выведя своих воев из ворот, напал на стан суздальцев и ростовцев с владимирцами да новгородцами, приведенными князем Святославом Юрьевичем, братом Андрея, что те, несмотря на свою численность, поддались панике и бежали позорно.
Северские князья, понимая, что «каша, заваренная Андреем Боголюбским, не их каша», воев своих берегли и без нужды в сечу не вступали. Не спешил в сечу и их зять Роман Ростиславич Смоленский — тому вообще грех было проливать братскую кровь. И он ее не проливал. Так что из похода двадцати князей против Ростиславичей, если что и получилось, так это, по большому счету — большой пшик. Или как обмолвился однажды Всеволод, «сотрясение воздусей».
На великий стол тогда был посажен Ярослав Изяславич Луцкий, внук Мстислава Великого. Но Святослав Всеволодович Черниговский, возглавлявший этот поход, был недоволен таким поворотом событий: он уже сам мечтал о великом киевском столе. Вопреки увещеваниям Олега Святославича, не желавшего ссоры ни с родственными ему Ростиславичами, ни с деверем его сестры Марии Ольговны, Ярославом Луцким, он ночью тайно напал на Киев. Да так удачно подгадал со временем, что беспечный Ярослав Изяславич, не организовав оборону, едва успел бежать в Луцк, оставив во власти черниговского князя супругу свою и младшего сына. Их-то черниговский князь и увез, спустя двенадцать дней после ночного нападения, вместе с набранной из кладовых великого князя богатой поживой в Чернигов.
«Святославу Всеволодовичу, видать, собственной супруги не хватает, — злословили многие трубчевцы, недолюбливавшие, как и их князь, Всеволодовичей, — раз он на подержанный товар с подтоварком — луцкую княгиню с княжичем — позарился».
Супруг Всеволод, находившийся в эти дни в Трубчевске, не злословил, но ходил хмурый, с серым ликом, словно низкое осеннее небо, набрякшее и отяжелевшее от дождей и влаги, раз коснувшись лика Всеволода, на нем и осталось. Причиной тому стала открытая вражда Олега Святославича со Святославом Всеволодовичем. То ли старые обиды, то ли просьбы луцкого князя о помощи, то ли еще что-то (сама она о том не ведала, а Всеволод Святославич своими мыслями на сей счет не делился) заставили северского князя напасть на владения черниговских князей и разорить там несколько весей, уведя людей и скот в Новгородок Северский.
«Теперь жди беды, — все же, несмотря на свою замкнутость и понурость, время от времени повторял Всеволод, — жди беды…» — и качал удрученно и досадливо кудластой головой, но брата Олега вслух не осуждал.
А когда Святослав Черниговский, возвратив Ярославу Изяславичу Луцкому супругу и сына и замирившись с ним, двинул воинство свое в земли Олега Святославича, то Всеволод созвал не только трубчевцев, но и призвал из Курска тамошних дружинников во главе с воеводой Любомиром. И, соединившись с Игорем Путивльским, отправился на помощь старшему брату.
Как не сторонился курский и трубчевский князь княжеских усобиц, но любовь к брату, ставшему ему «в место отца», была куда сильнее его осторожности. К тому же, как сказывали досужие сенные девки, собирательницы всех сплетен и слухов, Всеволод с братьями у гроба их покойного отца Святослава Ольговича дали друг другу клятву всегда быть заедино и стоять друг за друга до «последнего дыхания». Со дня смерти их батюшки прошло немало лет, но братья Святославичи ни разу не нарушили свое слово и, как нитка за иголкой, всегда следовали за Олегом, если тот того желал.