Список Мадонны

Возбуждение заключенных в кубрике росло. Коробки и сундучки были аккуратно сложены в верхнем конце прохода так, что они образовали настил. Небольшое распятие, принадлежавшее Жозефу Марсо, было прикреплено к стене благодаря доброте солдата охраны, который дал немного бечевки и маленький гвоздь. В центре настила, в том месте, где должна была находиться закрытая дароносица, стояла оловянная Мадонна Мартина. Во мраке прохода она выглядела маленькой и незначительной, но это была единственно достойная вещь, которой изгнанники могли украсить Божий алтарь священного пожертвования.

Монсеньор Беде Полдинг, епископ Сиднея, посетил их вчера и ободряюще поговорил с ними на прекрасном французском языке. Он даже прослушал несколько исповедей и обещал вернуться на следующий день и провести святое причастие. Он также объяснил, что капитан Вуд дружелюбно отнесся ко всему этому. Заключенные были очень обрадованы встречей с Божьим человеком после долгого времени, проведенного в страданиях. Затем они возбужденно обсуждали его визит и пришли к единому мнению, что им повезло с таким хорошим прелатом в этой мрачной стране.

Следуя за своим секретарем по трапу на палубу «Буффало», монсеньор Беде Полдинг был охвачен не такими положительными чувствами, поскольку ему известны были обстоятельства, которые все еще скрывались от изгнанников. Он был готов отслужить мессу для пятидесяти восьми добрых католиков, мирных людей, которые всего-то и хотели, что сбросить со своих плеч, по их мнению, ярмо иноземного ига. Сбитые с пути, они стали жертвами своего собственного идеализма. Проклятая протестантская пресса в этом городе была настроена менее оптимистично, и он мало что мог сделать, чтобы изменить это. Если верить «Сидни газетт», то все они были не кем иным, как революционными бунтовщиками, присутствие которых добавит еще один опасный элемент в кипящий котел папистских бездельников и нарушителей закона. «Они здесь не нужны, — трубили тори. — Остров Норфолк, преисподняя земли, — самое подходящее для них место». Полдинг вздрогнул при этой мысли, когда, взявшись за поручни, взошел на палубу. Все теперь было в руках губернатора. Он попытается поговорить с ним, но губернатор Джордж Гиппс не был тем человеком, которого легко было переубедить, после того как он принял решение.

К моменту прибытия Полдинга изгнанники уже преклонили колени в проходе. Полдинг быстро расстелил белую скатерть на алтаре, положил требник, поставил четыре свечи и большое распятие на подставке. Следом за этим он водрузил покрытую дароносицу туда, где обычно должна была стоять дарохранительница, передвинув маленькую Мадонну к евангельской стороне, где она, казалось, спряталась в темноте. Четырьмя минутами позже он взошел на алтарь, одетый в красные одеяния мученичества, и стал читать начальные стихи. Секретарь выступал в роли псаломщика, он вторил Полдингу богатым, но странным образом лишенным блеска голосом. Этот контраст заставил Мартина выйти из задумчивости. Псаломщик был одет как доминиканец, но волосы на его голове не были выбриты. После мессы, когда доминиканец протиснулся мимо того места, где сидел Мартин, он обратил внимание на тонкий профиль и сильный подбородок, которые были словно выгравированы на бледной коже. Их взгляды на миг встретились. В его глазах была какая-то грусть и кое-что еще. Человек в белой рясе уже прошел мимо него, когда до Мартина вдруг дошло. Он повернулся и проследил взглядом за удалявшейся спиной. Губы непроизвольно произнесли имя. Мадлен. Он только что взглянул в глаза Мадлен.

Отец Бэзил Тибо осмотрел открытый металлический сундук в центре комнаты и повернулся к пожилой монахине, стоявшей рядом с ним.

— Вы переписали все, что в нем было, сестра?

— Да, святой отец, — ответила монахиня. — В основном статуи, каменные и металлические, несколько распятий и подсвечников. Все такое старое. Интересно, как долго они лежали здесь?

Сестра Марта-Мария была матерью-настоятельницей приюта Святого Себастьяна для девочек, устроенного монахинями-урсулинками в Париже. Маленькая нервная женщина, она напоминала Тибо взволнованную птицу. Особенно возбуждена она была этим утром. Рабочие готовили фундамент для нового спального помещения в восточном крыле приюта и обнаружили небольшой каменный подвал, пустой, если не считать металлического сундука, который теперь стоял перед ними.

Тибо наклонился и взял в руки одно распятие.

— Долго, сестра. Этому распятию несколько веков. Посмотрите на фигуру Христа. Четырнадцатый век или того раньше. Должно быть, он принадлежал доминиканцам. У братьев здесь был монастырь, прямо на этом месте, прежде чем они переехали на ту сторону реки. Первый в Париже, как мне говорили. Если я правильно помню, когда здание только строилось, здесь находили и другие вещи. Вы знали об этом, сестра?

— Нет, святой отец, — ответила монахиня, глядя на закопченные предметы и особо ощущая, как запах веков и сырость заполняли комнату. Она повернулась к священнику: — Что мы будем с ними делать, святой отец?

— То же, что и с теми предметами, о которых я говорил. Вернем их доминиканцам, — ответил Тибо, думая уже о более важных вещах. — Некоторые из них обязательно послужат еще, хотя я не завидую уважаемым доминиканцам, которые будут чистить их.

Тибо вышел из комнаты, после того как пообещал сестре Марте-Марии, что неказистый сундук унесут до завтра. Старая монахиня была, очевидно, разочарована содержимым сундука. Она надеялась на нечто большее. Может быть, ей виделись какие-нибудь украшенные драгоценными камнями дароносицы, позолоченные потиры тонкой ковки или украшенные слоновой костью распятия. Даже ее неискушенному глазу было видно, что среди этих почерневших предметов не было подобных ценных христианских древностей. При ясном утреннем свете эта утварь казалась тусклой и лишенной святости. Прекратив свои раздумья, монахиня принялась за более практичные занятия. Комнату нужно было проветрить, а пол отчистить от грязи и плесени.

В это время Сесилия Монтеллан была в церкви и слушала мессу. Но мысли ее не были сосредоточены на святом распятии, а вертелись вокруг большого приключения, ждавшего ее вскоре. Очень скоро она уедет отсюда, и паруса понесут ее через моря к земле, где, как ей рассказывали, было много неба и лесов. Там будет ждать ее муж, который окажется хорошим человеком, любящим Господа и старательным работником. У нее будут дети. Она уже придумала имя для своего первенца. Доминик! В честь святого, который получил четки от самой Девы Марии и который не совершил ни одного дурного поступка за всю свою земную жизнь. Ее сын будет таким же добрым и сильным.

Маленькая девочка рядом с ней встала и пошла к проходу, чтобы присоединиться к процессии, направлявшейся к алтарю. Сесилия тоже поднялась, коснувшись губ кончиками пальцев сложенных вместе ладоней в просьбе к Всевышнему. У ограды алтаря она взяла облатку и растворилась в восторге единения с Господом. Затем она снова направилась к своему месту следом за вереницей младших девочек. Ее губы безмолвно шептали что-то, вторя радостным песням розария. В какой-то миг она почувствовала слезы на своих щеках.

Сесилии Монтеллан было семнадцать лет. Она жила в приюте столько, сколько помнила себя. Ребенком ее оставили в церкви. Сестра Катерина научила ее немного читать. Сейчас в ее обязанности входила уборка приюта и помощь в уходе за младшими девочками. Сесилия понимала, почему ее не удочерили и не позволяли жить так, как жили старшие девочки. Причина состояла в ее физическом недостатке, который, как говорили другие монахини, был ее крестом, с которым она была рождена во имя Иисуса и Пресвятой Богоматери. Губа делала ее внешность непривлекательной, а речь — шепелявой. Сестра Катерина велела ей трижды читать «Богородица Дево, радуйся» каждый раз, когда она слышала что-либо о своем уродстве. Поэтому она никогда не переживала, когда на нее указывали пальцем или смеялись над ней.