Страница 59 из 121
— Не пугайтесь, Мартин. Меня зовут Льюис Драммонд, а это мой партнер — Аарон Харт. От имени королевы мы будем вести вашу защиту.
Харт кивнул в знак согласия. Он был выше ростом, с бледным лицом и выглядел более серьезным. Тем не менее голос его был теплым и подбадривающим, в его французском языке не слышалось акцента:
— Вы и ваши товарищи, с которыми мы встретимся сегодня, предстанете перед судом, который начнется…
— Одиннадцатого, — вмешался Драммонд, доставая бумаги из своего портфеля. — Всего двенадцать человек.
— Вы мои защитники? — спросил Мартин, пытаясь собраться с мыслями. — Все это непривычно для меня. Что мне следует делать?
— Обвинение здесь, у меня, — ответил Драммонд. — Кажется, оно очень серьезно.
— И наша возможность защищать вас очень ограничена, — добавил Харт. — Мы можем вам только советовать, зачитать предварительный приговор, задержать ход дела, пока вы консультируетесь с нами. Боюсь, что сама по себе защита остается в ваших руках.
— Свидетелей защиты было очень трудно обеспечить. Не хватило времени, — извиняющимся голосом сказал Драммонд и добавил: — Дело ведется полностью по-английски.
Мартин слегка улыбнулся.
— Я знаю язык. Не могли бы вы рассказать мне о том, что мне вменяется в вину?
Драммонд и Харт обменялись взглядами. Эта задача для них, пожалуй, была самой трудной. О правосудии здесь не могло быть и речи, и им пришлось стать частью этой карикатуры на законность, при которой людям было отказано в соблюдении элементарных правил британского законодательства. Но если Гойетт, объясняясь по-английски, сумел бы найти контраргументы тем обвинениям, которые будут брошены ему, то, возможно, у него и появился бы шанс.
Драммонд заговорил, медленно произнося слова:
— Против вас будет выдвинуто обвинение в трех преступлениях. Чтобы возражать по любому из этих обвинений или по всем трем, было бы хорошо иметь свидетелей в вашу пользу. Но, судя по предыдущим процессам этого трибунала, это будет непросто сделать. Во-первых, утверждается, что вы играли важную роль в организации «Братьев-охотников». Ордер на ваш арест по обвинению в предательстве был выдан еще до начала восстания. Там говорилось, что вы вели подрывную деятельность на территории Соединенных Штатов. Сможете ли вы опровергнуть это, Мартин?
— Конечно. Я всего лишь действовал по приказу де Лоримьера. Это была просто ознакомительная поездка. Я никого не вербовал.
— Но сможете ли вы доказать это? — Поймав взгляд Мартина, Харт сказал: — Думаю, что нет. Вы были в Соединенных Штатах до начала восстания?
Мартин кивнул.
— По делам «Братьев-охотников»?
— Да. Но…
Драммонд озабоченно произнес:
— И у вас нет никаких свидетелей, уважаемых людей, которые могли бы высказаться в вашу пользу, подтвердив, что поездка была безобидной? — Усмотрев отрицательное выражение в глазах Мартина, Харт продолжил: — Во втором обвинении утверждается, что вы предлагали сжечь поместье Бьюарно и то, что вы пытались совершить насильственные действия против леди Джейн Эллис и ее семьи.
Мартин застыл, ошеломленный сказанным. Такого не могло быть.
— Это абсурд. Я пытался помочь им. Леди Джейн Эллис должна это подтвердить. Я разговаривал с ней.
— Забавно будет посмотреть, когда вы попытаетесь вызвать ее в суд в качестве свидетельницы, — сказал Харт. — Нас высмеют в суде.
Драммонд удрученно продолжил:
— Но у королевского трибунала есть свидетель, который поклянется, что вы пытались совершить насильственные действия или даже посягнуть на большее в отношении благородных дам.
— Кто? Кто этот пес, который посмеет поклясться в такой лжи?
— Тот, кому трибунал скорее всего поверит. Управляющий имением Эллисов, господин Теодор Браун. Он показывал шрамы, как свидетельство нападения на него лично.
— Это все ложь. Браун лжец. — Мартин перешел почти на крик: — Вы что, мне не верите?!
Харт ответил спокойно, но твердо:
— То, во что мы верим, не имеет значения. Можете ли вы назвать какого-нибудь достойного свидетеля, бывшего с вами в ту ночь, который смог бы поддержать вас?
— Я не знаю. Я только что прибыл. Было темно. Там были шевалье, хозяин постоялого двора, мой брат. Больше некого вспомнить.
Харт покорно посмотрел на Драммонда, прежде чем продолжил:
— На самом деле самым серьезным является третье обвинение, Мартин.
Драммонд принялся читать, стараясь не отрывать взгляда от бумаги, которую держал в руке:
— Крестьянин-шотландец, по имени Саймон Макинтош. Вы знаете его?
Мартин покачал головой.
— Это имя мне ничего не говорит.
— Ну а он готов поклясться, что в полдень в субботу третьего ноября вы участвовали в схватке, в результате которой погиб его сосед, Джон Макбрайд. Что вы с братом приказали сжечь его дом, что во время стрельбы, последовавшей за этим, вы оба стреляли из огнестрельного оружия в горевший дом, когда погибший пытался оттуда выскочить.
У Мартина защемило сердце.
— Я не видел Жозефа-Нарсиса с того времени, когда он пытался захватить индейские ружья у Конаваги. Он ведь еще жив?!
Двое смущенно посмотрели друг на друга. Наконец Драммонд прокашлялся и сказал:
— Мартин, вашего брата повесили две недели назад вместе с Жозефом Дукетом. Я думал, что вы знаете.
— Нет, — прошептал Мартин, глядя себе на колени. Он думал о том, была ли смерть Жозефа-Нарсиса быстрой или он страдал на конце веревки.
— Но Макбрайд был действительно убит бунтовщиками из Шатоги.
— Я не был там. Как этот человек может утверждать, что это был я?
— Согласно тому, что написано здесь, он знаком с вашей семьей. Он утверждает, что опознал вас по вашему… вашему физическому недостатку.
Харт сильно подался вперед.
— Это очень серьезно, Мартин. Если не опровергнуть то, что утверждает этот человек, то вы наверняка будете признаны виновным. Вашего брата нельзя уже призвать в качестве свидетеля. Если вас там не было, то где вы были, и можете ли вы представить кого-нибудь, кто подтвердит это?
Мартин заглушил стон.
— Я ехал из Одельтауна, без попутчиков. Я присоединился к своим товарищам тогда, когда они выступили на Бьюарно. В тот день я ни с кем не разговаривал. Я очень торопился.
Адвокаты переглянулись между собой. Драммонд задумался ненадолго.
— Произошло ли еще что-нибудь во время мятежа, что могло бы привести трибунал к положительному мнению о вас? Что-нибудь, что снизило бы степень вашей вины и в то же время могло быть проверено?
Мартин глубоко задумался, затем подпрыгнул, ощутив луч надежды.
— Да. Есть такое. Когда мы обратили в бегство добровольцев у Бейкерс-филда, я остановил атаку. Это было не в моей власти, но я действовал сознательно, поскольку не хотел, чтобы погибли люди. Все мои товарищи охотно подтвердят это.
Харт вздохнул.
— Боюсь, что вы не сможете доказать этого, Мартин.
— Почему, ведь так оно и было, как я сказал?
— Джеймс Перриго, которого судили недавно, командовал в тот день. И он заявил, что сам дал приказ к отходу.
— Но это было не так. Это сделал я.
— Как и с Теодором Брауном и Саймоном Макинтошем, дело не в том, кто прав, а в том, кто кому верит. — Драммонд встал и потрепал Мартина по плечу. — Все, что вы могли бы сделать, мой юный друг, это рассказать вашу историю и молиться, чтобы милосердие было на вашей стороне. Я и мой коллега, мы сделаем все, что сможем, но без надежных свидетелей…
— Я понимаю, — вяло сказал Мартин, направляясь к двери. — Теперь никто ничего сделать не сможет. — Прежде чем конвой вывел его из комнаты, он спросил: — Один вопрос, если позволите. Что случилось с Джеймсом Перриго?
— Он был оправдан и вышел на свободу. — Харт выглядел довольным. — Это была одна из наших немногих побед.
Льюис Драммонд и Аарон Харт находились на своих местах у скамьи подсудимых. Оба были погружены в кипы бумаг, лежавших перед ними на столах. За ними за большим по размеру столом сидели три судьи-адвоката: Доминик Монделат, Клод Дэй и капитан Питер Миллер. Капитан Миллер вызвал Мартина на специальную скамью, стоявшую в стороне и предназначенную для преступников, выступавших в свою защиту. После чего он громко зачитал обвинения и в течение десяти минут подробно объяснял природу и тяжесть совершенных преступлений. Затем он вызвал первого свидетеля. Боковая дверь в зале суда открылась, и вошел Теодор Браун. Теперь он был одет в нелепый коричневый костюм, который был ему очень мал, но на его покрасневшем лице было все то же выражение яростной злобы. Он с открытым презрением посмотрел на Мартина, прежде чем занял место, отведенное для дачи свидетельских показаний. Произнеся клятву, он дал свои дьявольские показания. Полчаса спустя все его действия повторил Саймон Макинтош, но он не смотрел на Мартина, в ходе всей церемонии его глаза были опущены долу. Затем наступил черед Мартина.