Список Мадонны

— И вы думаете…

— Я думаю, трибунал поймет. Я уверен, что Коулинг наверняка поймет. Ключевая фигура — Уэйр. Хотелось бы больше узнать о нем. Если он хоть немного похож на Коулинга, то все может сложиться в нашу пользу. Мы ничего не теряем оттого, что ты будешь свидетельствовать сам за себя, но мы можем этим многого добиться.

Его судьба была в его собственных руках. Так еще никогда не было. Он может выйти к ним с честными словами. Пусть Мартин Гойетт сам расскажет о себе. Он должен сделать это ради Коллин.

— Я сделаю все, что вы считаете нужным, господин Махони.

Махони похлопал его по плечу.

— Хорошо, мой мальчик. Теперь отдохни немного. А я должен кое-что сделать до завтрашнего утра. Помни, на месте свидетеля ты должен быть самим собой.

Взмах рукой. Свисток охране. Затихающие шаги. И Мартин снова остался наедине со своими мыслями. Он постарался не сосредоточиваться на своем несчастье. Он заставлял себя набраться оптимизма и разделить веру Махони в него. Вскоре после захода солнца принесли миску с остывшей едой и просунули ему в камеру между нижним прутом решетки и каменным полом. Еда осталась нетронутой. Мартин Гойетт уснул.

Отец Бернард Блейк проводил охранника взглядом и остался в камере у спящего узника. Он не пытался разбудить Мартина, а просто стоял в темноте, теребя письмо в пальцах. На какой-то миг он покачнулся, но удержал равновесие. Боль становилась все сильнее. Он дважды споткнулся на улице. Только благодаря своей удивительной силе, уговаривал он сам себя, он мог сконцентрироваться, когда злые духи выкрикивали ему свои проклятия. Они были здесь, чтобы уничтожить его. Но он еще может их пересилить. Избранные, подобные ему, используют все возможности. Так было и когда он только что встретился с Махони в своем кабинете. Он не выказал ничего, кроме желания помочь этому пронырливому червю, зато узнал многие вещи. Важные вещи. Выступление Александра Блэка было совсем неубедительным. Он мог бы догадаться и раньше. Шваль, подобная Блэку, ни на что не способна.

Махони также собирался сделать так, чтобы Мартин дал показания. По его словам, это был их самый лучший шанс. Бернард Блейк согласился с этим. Это было мудрое решение. Честность Мартина не знала границ. Она будет светиться, как огни маяка.

Да, так, никчемный кусок дерьма. Конечно, будет. Но не так, как ты думаешь. Бернард улыбнулся в темноте и, положив письмо в складки своей сутаны, сделал шаг, чтобы разбудить узника.

Запах лаванды. Сначала он почувствовал его и только потом увидел над собой бледное лицо. Мартин поднялся и посмотрел на священника.

— Святой отец, вы пришли. Я так рад, святой отец, так рад.

— Я мог прийти раньше, если бы мне позволили. В зал суда.

— Туда никого не пускают, святой отец. Господин Махони говорит, чтобы я не беспокоился. Но я беспокоюсь. Вся эта секретность.

Бернард прищурил глаза, но продолжал говорить утешительным тоном:

— Ты выглядишь значительно лучше, чем когда я видел тебя в последний раз. Должно быть, сегодня все прошло хорошо. Ты не представляешь, как это меня радует. Мне так плохо оттого, что я не даю показаний в твою пользу.

— Это неважно, святой отец. Вы не можете рисковать.

— Ох, но мне следовало бы, Мартин. Я мог бы умереть за тебя. Ты знаешь об этом. И этот трибунал. Он крайне настроен против католиков. Все его члены. Они пробыли здесь долгие годы и накопили в себе много обиды против нашей веры. Однако не это должно беспокоить нас. Хотя может нам навредить. Поэтому я воздержался. Ты понимаешь?

Мартин кивнул. Было так приятно снова слышать своего друга.

— Я обнаружил кое-что. Это сможет помочь тебе, Мартин.

— Что это, святой отец? Помилование? — Мартин рассмеялся.

А Бернард Блейк снова почувствовал острый приступ ненависти.

— Нет. Но я узнал кое-что об этих туземцах. Простые вещи, которые расставляют все по своим местам.

— Я не понимаю.

— Послушай меня, Мартин. — Бернард схватил Мартина за плечи так, что тому стало больно. — Когда девушка предложила себя тебе, а ты праведно отказался от нее, она была уже мертва.

— Как это?..

— Подарок. Вещь, которую ты подарил ей. Икону Пресвятой Девы. Для тебя она ничего не значила, поскольку была разбита. Но для нее это был особый знак. Знак, связанный с духами Времени сновидений. Возможно, икона напомнила ей одного из них. Для нее ты был кем-то, кто был послан к ней духами. А когда ты отверг ее, словно она была недостойна, ей ничего не оставалось, как умереть. Они так поступают, эти люди. Они просто умирают.

— Но ведь это ужасно. Я стал причиной ее смерти.

— Неумышленно, Мартин. Неумышленно. Но я считаю, что независимо от того, как она умерла, она была уже мертва. Неумышленная вина вовсе не есть вина…

Бернард замолчал. Голова разламывалась от криков внутри ее, но он сумел успокоить их.

— Мой Бог, святой отец. Вы полагаете, что я ее убил.

— Нет, Мартин. Совсем не в этом дело. Но она мертва. Она должна была умереть. Вот в чем дело.

— Тогда какая разница. Они все равно меня повесят.

Бернард присел рядом с Мартином. Сейчас самое время. Он подумал было о письме. Нет, не теперь. Похоже, тихие голоса в голове старались быть услышанными в шторм. Но он все еще слышал их. «Пошли его туда, где он должен быть, Бернард Блейк. Пусть его бесчестье станет нашим триумфом. Сделай это сейчас и без ошибок. Нам нет равных. Только наша судьба».

— Мартин, выслушай меня. Все, что я только что сказал тебе, — правда. Это снимает с тебя любое обвинение в умысле. Теперь нечего стыдиться. И не надо испытывать угрызений совести. Чего еще не хватает, так это понимания того, что страх смерти исчезнет полностью, как химера, при осознании, что он препятствует чему-то гораздо большему. Смерть ничто без этого. Помнишь своего брата и другого смелого человека, который умер и который был твоим другом?

— Да.

— Реальной трагедией была не их смерть, но сверлящее душу сомнение, что они умерли впустую. Твой брат не хотел больше жить, а шевалье верил, что он просто отходил в лучший мир. А что бы было, если они оба были уверены в том, что смерть открывает им ворота в гораздо лучший мир? Как ты думаешь?

— Жозеф-Нарсис улыбался бы. Да и шевалье делал бы то же самое. Они не боялись.

— Именно, Мартин. Именно!

Бернард чувствовал, что нельзя останавливаться. Он заставил себя сконцентрироваться. Злые духи шептали ему что-то на ухо, и ему хотелось убежать. Подальше отсюда. Он внушал, его руки с любовной нежностью лежали на руке человека, которого он ненавидел.

— Долой отсюда, Мартин. Туда, за пределы этого жалкого города, туда, где они ждут. Избитые, искалеченные, отвергнутые обществом, презираемые им.

— Вы имеете в виду чернокожих? Таких, как Ламар?

— Нет, Мартин. Не чернокожих. Они не более чем животные. Я имею в виду несчастные души, вырвавшиеся из оков этого места. Их сотни, тысячи, и их становится все больше и больше.

Мартин вспомнил Франсуа-Ксавье в тот день, когда умер дядя Антуан. Он говорил то же самое. Они все говорили то же самое. Что Роберт Нельсон спасет их всех.

— Они готовы восстать, Мартин. Мы сможем захватить это место и начать новый порядок, о котором мы говорили. Помнишь тот день, когда ты поклялся мне в верности?

Мартин кивнул. Отец Блейк не был похож на Роберта Нельсона.

— Все, что нам нужно, — это мученик. Кто-нибудь, чья смерть выглядела бы настолько бесчестной, настолько ужасной, что само упоминание о ней превратилось бы в боевой клич. Повсюду говорят, и в газетах тоже пишут. Все знают, что ты невиновен. Идут пересуды о том, что если тебя повесят, то британцы замарают себя чем-то более серьезным, чем казнь. А газеты еще даже и не знают о тех, других, там, в горах, за рекой Непеан.

Глаза священника были полны мольбы, а в уголках рта запеклась слюна. Неожиданно до Мартина дошло.

— Вы понимаете, о чем вы говорите, святой отец?