Страница 9 из 86
В тот вечер я сказалась больной, хотя было очевидно — ни Мартин, ни Кьяра не поверили мне ни на минуту, заставив уплатить штраф в десять монет за «блаженное безделье», в которое я погрузилась, забившись в свою каморку. У меня не было жара, я не покрылась сыпью, да и руки-ноги были на своих местах, но силы покинули меня: я не могла ни открыть глаз, ни пошевелиться. Я свернулась в тугой клубочек, натянула на нос пропахшее пылью и мышами одеяло и пыталась прислушаться: бьётся ли ещё моё сердце? Жива ли я ещё после того, что случилось со мной? И что, собственно, со мной случилось?
За минувший год много чего произошло, начиная с того памятного дня, когда меня с позором выкинули из вестенского приюта, и заканчивая «Усатым волком» на краю света. Мне пришлось познакомиться с такими чуждыми прежде вещами, как пожирающий нутро голод, отчаянный холод, ночёвки в стоге сена и незнакомцы, готовые отнять человеческую жизнь из-за жалких медяков в кошеле или пары серёжек. Один мальчишка, которого я попросила научить меня драться, после нескольких уроков объявил меня абсолютно безнадёжной. Я не могла ударить живого человека ни кулаком, ни палкой, ни тем более ножом. Каким бы негодяем он ни был — это противоречило моей природе.
Матушка Евраксия любила повторять, что, когда я подрасту и придёт время поступать в академию, мой дар целителя окончательно проснётся. И тогда я уясню себе, что долг любого лекаря — помогать людям, даже если для этого сначала нужно причинить им боль. Промыть раны, вправить кость, вытащить наконечник стрелы… Не знаю. Чем больше неприятностей и боли выпадало мне самой, тем страшнее было представить, что когда-то и я смогу со спокойным сердцем делать больно другим. Со временем у меня должна была нарасти непроницаемая корка. Кожура. Броня. Но прошёл год — и ничего такого не произошло. Я по-прежнему не умела дать сдачи, и даже Кьяра как-то сказала, что меня бесполезно лупить, такое воспитание на меня не действует. Мой характер должен был закаляться, повинуясь суровым обстоятельствам, а он этого не делал. Мне удалось лишь научиться отключать сознание от физического тела, а иначе я бы, наверное, не выжила.
Эдвин Сандберг поступил так, как должен был поступить истинный лекарь: он заглянул в меня, увидел мой недуг и одним взглядом, одним жестом исцелил меня. Да, моя душа, болтавшаяся где-то в междумирье, вдруг вернулась в тело. В то место над грудью, где теперь стояла непереносимая боль. Я прижимала руки к этому месту, чтобы выслушивать удары сердца и потихоньку дышать, но легче не становилось. Быть может, маленькие и хитрые демоны обитали не только в заморских крысках? Может, один из них умудрился проникнуть в меня и поселиться там, а теперь, потревоженный святой магией Солнечного стража, он пытается вырваться наружу? Рвёт меня когтями, вцепился в сердце преострыми клыками, похожими на зазубренные иглы…
Это было очень похоже на правду. Когда была жива матушка Евраксия, она нарочно устраивала в приюте посиделки для девочек-подростков. Мне и моим подружкам было тогда двенадцать-тринадцать лет, и нас, конечно же, больше всего интересовали вопросы любви и появления на свет младенцев. Сидя над рукоделием — кто-то вышивал полотенца или салфетки, кто-то плёл кружево, кто-то вязал к зиме рукавички и носки для сирот помладше, — мы украдкой толкали друг дружку, подбивая задать настоятельнице очередной неудобный вопрос. Я всегда стеснялась и отнекивалась, к моим щекам неизбежно приливала кровь, стоило только начаться рассказу о женских премудростях, но матушка Евраксия никогда не оставляла наше любопытство без ответа. Она неторопливо перебирала цветные нити, прикладывая их к работе, вытягивала одну, продевала в иголку, а затем, вздохнув, начинала рассказ.
Так я узнала, что истинный брак обязательно должен быть заключён при свете Солнца и дня, а поцелуев, которые жених попытается сорвать задолго до свадьбы, не должен видеть никто. Что переменчивая и загадочная богиня Луны по имени Ниира дарит детей только в определённые дни, причём у каждой женщины они свои. Что девушка, отдавшая невинность без позволения родителей и богов, становится лёгкой добычей для жителей сумрака или междумирья — особой прослойки между мирами живых и мёртвых.
Родители мои погибли на войне, как и почти у всех девочек вестенского приюта, а потому самая смелая и бойкая из нас, Майя Велль, тут же спросила настоятельницу, у кого ей нужно будет просить позволения, когда придёт время выходить замуж. Матушка Евраксия мягко улыбнулась и пообещала, что, если светлые боги позволят ей дожить до того прекрасного дня, когда Майю позовёт замуж достойный молодой человек, она может привести жениха к ней и получить разрешение. Милая матушка. Будь она жива, клянусь, она бы ни за что не допустила того, что случилось с нами! Но она умерла, когда мне исполнилось пятнадцать.
Той зимой в Вестене остановились отряды Инквизиции во главе со своим блистательным генералом, победившим в войне могущественного эльфийского колдуна. Все от мала до велика знали, что силой своей магии эльф подчинял многочисленные отряды нежити, а потому его смерть резко переломила ход войны. И, хотя эльфы долго ещё сопротивлялись и удерживали некоторые пограничные города, мы всё-таки победили. О цене этой победы всегда помнили те, кто потерял родителей, супругов, братьев, детей.
Молодого генерала звали Вольдемар Гвинта, и он, как и все искатели теперь, был магом крови. Об этом не принято говорить вслух, да. Не маг крови, но искатель. Орден Инквизиции был основан им же самим во время ожесточённых боёв с отрядами эльфов и мертвецов. Именно тогда стало понятно, что при помощи стихийной или святой магии проклятых некромантов не одолеть просто потому, что их слишком трудно обнаружить. Чёрного колдуна можно сжечь святым словом, примерно как это сделал Эдвин с маленькими демонами из клетки, но как найти его, защищённого слоями иллюзионных экранов? Как пробиться сквозь отряды солдат к цели, которая окружает себя так называемым «мёртвым полем» и становится невидима для магического сканирования?