Страница 11 из 15
Что ни сделает, что ни купит, все складно-хорошо получается. Посеет жито или там пшеницу — такая уродится колосистая да зернистая! Люди, глядя на него, дивуются: прежде детей нечем было кормить, а теперь всего много.
А богатого брата завидки берут… Вот приходит он, говорит:
— Как это так сделалось, что тебе такое счастье привалило?
А тот отвечает:
— Злыдней из хаты выволок, вот и привалило.
— Куда ж ты их выволок?
— Посадил в бочку, вывез в поле, там и оставил.
Побежал богач в поле, нашел бочку, выбил дно — злыдни горохом и посыпались. Вот он им и говорит:
— Идите к моему брату — он разбогател!
А злыдни ему:
— Ох, нет! Он чуть было нас не погубил — ишь куда запрятал! Мы лучше к тебе пойдем.
Богач от них наутек, они — за ним. Бежали, бежали и прибежали к нему в хату. Прибежали они к нему в хату да так там расплодились, что твои тараканы. Стал богатей беднеть, беднеть и так обеднел, что хуже брата сделался — когда тот в бедняках ходил. Каялся он, да уж поздно: ничего не поделаешь!
ОХ
авным-давно, в прежние времена, может быть когда и отцов и дедов наших еще на свете не было, жил себе бедный человек с женою. Был у них один сынок, да такой лядащий, что никому не приведись! Делать ничего не делает, все на печи сидит. Даст мать ему на печку поесть — поест, а не даст — так и голодный просидит, а уж пальцем не пошевелит.
Отец с матерью горюют:
— Что нам с тобой, сынок, делать, горе ты наше! Все-то дети своим отцам помогают, а ты только хлеб переводишь!
Горевали, горевали, старуха и говорит:
— Что ты, старый, думаешь? Сынок уж до возрасту дошел, а делать ничего не умеет. Ты бы его отдал куда в ученье либо на работу — может, чужие люди чему-нибудь и научат.
Отдал отец его в батраки. Он там три дня пробыл, да и утек. Залез на печь и опять посиживает.
Побил его отец и отдал портному в ученье. Так он и оттуда убежал. Его и кузнецу отдавали и сапожнику — толку мало: опять прибежит, да и на печь! Что делать?
— Ну, — говорит старик, — поведу тебя, такого-сякого, в иное царство, оттуда уж не убежишь!
Идут они себе, долго ли, коротко ли, зашли в темный, дремучий лес. Притомились, видят — обгорелый пенек. Старик присел на пенек и говорит:
— Ох, как я притомился!
Только сказал, вдруг, откуда ни возьмись, маленький старичок, сам весь сморщенный, а борода зеленая по колено.
— Чего тебе, человече, надо от меня?
Старик удивился: откуда такое чудо взялось? И говорит:
— Да неужто я тебя кликал?
— Как не кликал? Сел на пенек, да и говоришь: «Ох!»
— Да, я притомился и сказал: «Ох!» А ты кто такой?
— Я лесной царь Ох. Ты куда идешь?
— Иду сына на работу или в ученье отдавать. Может, добрые люди научат его уму-разуму. А дома куда ни наймут — убежит и все на печке сидит.
— Давай я его найму и научу разуму. Только уговор сделаем: через год придешь за сыном, узнаешь его — бери домой, не узнаешь — еще на год служить мне оставишь.
— Хорошо, — говорит старик.
Ударили по рукам. Старик домой пошел, а сына Оху оставил.
Повел Ох хлопца к себе на тот свет, прямо под землю, привел, к зеленой хатке. А в той хатке все зеленое: и стены зеленые, и лавки зеленые, и Охова жинка зеленая, и дети все зеленые, и работники тоже зеленые. Усадил Ох хлопца и велит работникам его накормить. Дали ему борща зеленого и воды зеленой. Поел он и попил.
— Ну, — говорит Ох, — пойди на работу: дров наколи да наноси в хату.
Пошел хлопчик. Колоть не колол, а лег на травку, да и заснул. Приходит Ох, а он спит. Ох сейчас кликнул работников, велел наносить дров, положил хлопца на поленницу, да и поджег дрова.
Сгорел хлопец! Ох пепел по ветру развеял, а один уголек и выпал из пепла. Спрыснул его Ох живой водой — встал опять хлопчик как ни в чем не бывало.
Велели ему дрова колоть и носить. Он опять заснул. Ох поджег дрова, сжег его снова, пепел по ветру развеял, а один уголек спрыснул живой водой. Ожил хлопец — да такой стал пригожий, что загляденье! Ох и третий раз его спалил, спрыснул опять уголек живой водой, — так из лядащего хлопчика такой стал статный да пригожий казак, что ни вздумать, ни взгадать, только в сказке сказать!
Пробыл хлопец у Оха год. Идет отец за сыном. Пришел в лес, к тому обгорелому пеньку, сел и говорит:
— Ох!
Ох и вылез из-под пенька:
— Здорово, дед!
— Здоров будь, Ох! Пришел я за сыном.
— Ну, иди. Узнаешь — твой будет. Не узнаешь — еще год служить мне будет.
Приходят они в зеленую хату. Ох взял мешок проса, высыпал; налетела воробышков целая туча.
— Ну, выбирай: какой твой сын будет?
Старик дивится: все воробышки одинаковые, все как один. Не узнал сына.
— Так иди домой, — говорит Ох. — Еще на год оставлю твоего сына.
Прошел и другой год. Идет опять старик к Оху. Пришел, сел на пенек:
— Ох!
Ох вылез.
— Ну, иди выбирай своего сына.
Завел его в хлев, а там бараны, все как один.
Старик глядел, глядел — не мог узнать сына.
— Иди себе, — говорит Ох. — Еще год твой сын проживет у меня.
Загоревал старик, да уговор таков, ничего не поделаешь.
Прошел и третий год. Пошел опять старик сына выручать. Идет себе по лесу, слышит — жужжит около него муха.
Отгонит ее старик, а она опять жужжит.
Села она ему на ухо, и вдруг слышит старик:
— Отец, это я, твой сын! Научил меня Ох уму-разуму, теперь я его перехитрю. Велит он тебе опять выбирать меня и выпустит много голубей. Ты никакого голубя не бери, бери только того, что под грушей сидеть будет, а зерен клевать не будет.
Обрадовался старик, хотел с сыном еще поговорить, а муха уж улетела.
Приходит старик к обгорелому пеньку:
— Ох!
Вылез Ох и повел его в свое лесное подземное царство. Привел к зеленой хатке, высыпал мерку жита и стал кликать голубей. Налетела их такая сила, что господи боже мой! И все как один.
— Ну, выбирай своего сына, дед!
Все голуби клюют жито, а один под грушею сидит, нахохлился и не клюет.
— Вот мой сын.
— Ну, угадал, старик! Забирай своего сына.
Взял Ох того голубя, перекинул через левое плечо — и стал такой пригожий казак, какого еще и свет не видал. Отец рад, обнимает сынка, целует.
И сын радехонек.
— Пойдем же, сынок, домой!
Идут дорогою. Сын все рассказывает, как у Оха жил.
Отец и говорит:
— Ну хорошо, сынок. Служил ты три года у черта, ничего не выслужил: остались мы такими же бедняками. Да это не беда! Хоть живой воротился, и то ладно.
— А ты не горюй, отец, все обойдется.
Идут они дальше и повстречали охоту: соседние панычи лисиц гонят. Сынок оборотился гончей собакой и говорит отцу:
— Будут торговать у тебя панычи гончую — продавай за триста рублей, только ошейник не отдавай.
Сам погнался за лисицей. Догнал ее, поймал. Панычи выскочили из лесу — и к старику:
— Твоя, дед, собака?
— Моя.
— Добрая гончая! Продай ее нам.
— Купите.
— А сколько хочешь?
— Триста рублей, но только без ошейника.
— А на что нам твой ошейник! Мы и получше купим. Бери деньги, собака наша.
Взяли собаку и погнали опять на лисиц. А собака не за лисицей, а прямехонько в лес. Обернулась там хлопцем — и опять к своему отцу.
Идут опять, отец и говорит:
— А что нам, сынок, те триста рублей? Только хозяйством обзавестись да хату подправить, а жить-то опять не на что.