Приказано - спасти...

И мысли у хозяина АВС совсем даже не романтичные. Не нравится Чекунову такая погода. Лучше бы туман, облачность, да еще и мелкий противный дождичек, затекающий за воротник. Чтобы ни одна немецкая сволочь из-под крыши и носа высунуть не посмела.

А еще на Семена все больше накатывает ощущение нереальности происходящего. Казалось бы, уже не первый день находится он в этом времени. Но вот только сейчас догнало Лексеича странное чувство. Кажется, ему, будто стоит сделать еще шаг-другой и исчезнут спины в серых шинелях, что двигаются впереди него. Растворятся в ночном мраке, как призраки. Как могут шагать с ним вместе люди, оставшиеся там, за гранью прожитых лет? Живущие, разве что в его воспоминаниях, в те редкие моменты — когда что-то всколыхивало память старого водителя.

Шаг, еще шаг. Вот-вот, сомкнется тьма, и он снова окажется он за рулем ЗиСа, что стоит в строю других киношных машин, дожидаясь своей очереди на участие в съемках…

Однако все также размеренно двигаются впереди фигуры в шинелях перетянутых ремнями с подсумками. Острый запах пота, доносимый ветерком, убеждает Семена в реальности происходящего. Выругавшись про себя, Чекунов прибавляет шаг.

Видно, в предыдущие дни у него просто не было времени задуматься над происходящим. Взявшись за эвакуацию раненых, он постоянно что-то делал, постоянно был загружен какими-то проблемами. И вот только сейчас — накатило… Или это была просто слабость, вызванная слишком большим грузом ответственности за жизнь раненых, Сивакова, санитарок, Андрея? Как, наверное, было бы хорошо, снова оказаться в своем времени и ни о чем не беспокоиться. Просто существовать, и все.

Вот только, как жить, зная что струсил, что не справился? Пусть и осталось там жизни то, всего ничего. Но каждый прожитый день может стать адом, если совесть будет напоминать, какой ценой куплены эти часы и минуты…

Впереди идущий Филиппов неожиданно остановился, и задумавшийся Семен практически уткнулся ему в спину. Старший группы, такой же молодой парень, как и все, обернулся к ним и тихо прошептал:

— Кажись, дорога рядом. Ну, что, подползем еще ближе?

Уверенности в его голосе не было ни на грамм. Семен, отодвинув плечом Ивана Филиппова, шагнул вперед:

— Мужики, давайте на край того прогала в лесу выйдем. Оттуда дорогу уже видно будет. Вы там заляжете, а я кустами попробую еще ближе подойти.

Боец обрадовано закивал, и тут же двинулся в сторону полянки. Аккуратно, стараясь не хрустеть сухим будыльником, выдвинулись на край леска. Красноармейцы залегли под маленькой елкой, выставив в сторону дороги стволы винтовок. Насыпь была видна метрах в семидесяти от них. Собственно, это только так говорится, что видна. На самом деле просматривается только серая полоска щебеночной отсыпки на проезжей части. Луны на небе нет, и бледного света звезд хватает только на то, чтобы отличать светлые предметы от темных. Но это и к лучшему.

Лежали так минут пять. Все тихо, только где-то кричит ночная птица. Никакого движения на дороге не наблюдается. Как помнит Чекунов, по карте — влево, в трех километрах, будет деревня Ядрица. Вправо — километра полтора — мост через реку и другая деревня. Наверняка, немецкие части есть в обеих деревнях. Опять же, мост без охраны не оставят. Это ясно. А вот ждут ли их здесь? Пока они шли по лесу, забрали в сторону от дороги, где остался отряд. Теоретически, если немцы и оставили засаду, то там — на перекрестке грунтовки и шоссе. Они привыкли, что люди, а тем более техника — обычно двигаются там, где есть хоть какая-то тропа. Но с этим можно и поспорить, если лес редкий, машина гусеничная, а водитель опытный.

Семен начинает осторожно пятиться назад. На немой вопрос в глазах обернувшегося Ивана, отвечает шепотом:

— Обойду поляну кругом. А вы наблюдайте отсюда.

Иван кивает и снова поворачивается к насыпи. В темноте поблескивает отраженным светом звезд рукоятка затвора его винтовки.

Казалось бы, пустяковое дело, пройти полсотни метров. Но не ночью, в лесу, и стараясь при этом не хрустнуть веткой. Пригнувшись и мягко ступая на всю ступню, Семен крался к дороге, лавируя между отдельных кустов. Нервы были напряжены до предела. Шум своего дыхания и шорох веток об шинель казался оглушительным. Да и еще сердце бухало так, что казалось, готово было вырваться из груди. Боялся ли Чекунов? Да, боялся. Отвык он за столько лет мирной жизни от боевого напряжения. От фронтовой тишины, готовой каждую секунду быть разорванной хлестким выстрелом. А еще он боялся за тех, кто ждал его возвращения там, в фургоне. И именно этот страх гнал Семена вперед.

Двигаясь на четвереньках, боец добрался до придорожной канавы. Это укрытие встретило его высокой травой, под ногами тут же захлюпало. Не обращая внимания на такие мелочи, как мокрые ботинки и шаровары, Чекунов выбрался на край насыпи и замер, настороженно вслушиваясь в звуки ночного леса. Только легкий шум ветра в кронах деревьев нарушал безмолвие ночного леса. Нигде не светилось ни огонька. Разве что, звездная россыпь осеннего неба безучастно расстилалась над головой красноармейца.

Серая, в темноте, шоссейка уходила влево и вправо, постепенно сливаясь с окружающим мраком придорожного леса. А вот, впереди, за несколькими метрами гравийной полосы, манила обещанием защиты лесная опушка. Сейчас она еще близко подходила к дороге. Это потом, немцы, опасаясь партизан, станут вырубать лес вдоль своих путей подвоза на несколько метров вглубь.

Лежа на откосе кювета, Семен осторожно провел ладонью свободной руки по краю гравийной отсыпки шоссе. Мелкие камушки, тихо скрежеща, процарапали мозолистую ладонь бойца. "Шуметь будет. Осторожнее надо". Оглянулся назад, на то место где остались вести наблюдение его товарищи. Понятное дело, ничего не увидел. Вдохнул, выдохнул и, покрепче упершись ногой в откос, бросил послушное тело вперед. В четыре длинных шага Чекунов пересек шоссе и скатился в противоположный кювет. И здесь его, также, встретила с распростертыми объятьями лужа на дне. Держа в руках винтовку со снятым предохранителем, Семен завалился набок, на сухой откос и замер.

Ничего не изменилось. Не раздались лающие команды, не расцветили тьму вспышки выстрелов, не громыхнул гранатный разрыв. Все также шумел листьями ночной ветерок. Вот только теперь Чекунов был уже на другой стороне дороги. И ничего не мешало ему уйти вглубь лесного массива, так чтобы надежная толща древесных стволов отделила его от опасной полосы шоссе. Почти ничего…

Неловко повозившись, Семен перекатился на живот. Полные винтовочные подсумки неприятно уперлись в брюхо. "Странно, а ведь на той стороне дороги, это как-то и не замечалось" — отстраненно подумал красноармеец. В этой позе он пролежал еще минут десять, пока успокоилось дыхание, и появилась возможность спокойно обдумать сложившееся положение:

"Что дальше? Засады нет? Или немец попался шибко умный, и не хочет выдавать себя из-за одного человека? Или, не заметили?" — вопросов то много, а ответов нет. Осмотревшись по сторонам, Чекунов не заметил ничего подозрительного. Кюветы неглубокие, тягач с прицепом должен пройти. Да и лес здесь реденький, тоже не помешает.

Так что, считаем, что путь открыт? Тогда, осталось только убедить Анохина, чтобы он повел отряд через лес, сделав крюк. Ведь прямо — не всегда означает ближе.

Снова выбравшись на насыпь, Семен еще раз взглянул на опушку леса. Казалось бы, всего на несколько десятков метров ближе к линии фронта, чем та, противоположная. Но насколько она кажется заманчивее. Вот только нельзя. И, уже не раздумывая, Чекунов метнулся обратно. Туда, где его ждали те, кому он был нужен.

— …Товарищ капитан, я видел, можно пройти по лесу напрямую. Кюветы возле дороги неглубокие, тягач с прицепом их перевалит…

Чекунов стоял навытяжку перед капитаном Анохиным и уже в третий раз повторял свои доводы. Видно было, что артиллерист уже сомневается в правоте своего решения, двигаться по грунтовке, но не хватало какого-то последнего, решающего доказательства.