Страница 14 из 52
— Ну что, справилась? А боялась, то…
— Ничего я не боялась — запротестовала девушка.
— Ну да, ну да. Видела бы ты себя — губу закусила, и пот по лицу течет…
Фира обидчиво поджала губы.
— Ладно, ладно — не куксись. Все нормально сделала. Ты, вот что, иди обратно к дороге. Посмотри еще, что полезного есть. Я сейчас прицеп зацеплю и подъеду.
— "Ну, еще немного, еще чуть-чуть. Давай же, чертова железяка". Наконец кольцо водила удалась завести в проушину буксирного крюка. Лязгнул стопор сцепного устройства тягача. Семен вытер пот со лба и облегченно вздохнул. Еще один пункт плана подготовки выполнен. Но сколько еще надо сделать. А еще время, время, время…
"Хорошо, что Фира ушла. Хоть и съязвила насчет "кавалера, отпускающего даму без сопровождения". Да и пусть язвит, лишь бы команды выполняла. А то увидит, что сейчас делать придется и снова истерику закатит". Чекунов подхватил топор и направился к убитой лошади.
Спустя пару часов тягач с прицепом пылил по грунтовке в сторону бараков. Семен ворочал рычагами, поминутно отплевываясь от пыли залетающей в смотровой лючок. Фира сидела на бортовом сиденье, присматривая за состоянием сцепки.
Взгляд со стороны. Военфельдшер Борис Алексеевич Сиваков
"Все плохо. Сухарей осталось на пару дней. Урезать пайку больше нельзя. Раненым нужно хорошее питание. Но где его взять?
Самые "тяжелые" уже умерли. У остальных есть шанс выкарабкаться. Точнее, был бы, если отправить их в нормальный госпиталь с лекарствами и нормальным уходом… Командование, оставляя нас, говорило что придут местные жители и окажут помощь. Но где они, те местные жители? Живем в этих бараках почти неделю, и ни разу никто из местных не приходил. Либо боятся, либо — немцы перекрыли все дороги".
Военфельдшер повернул голову к подслеповатому окошку, показалось, что снаружи донесся какой-то лязг. Но звук не повторился, и мысли снова свернули на накатанную колею: "Семену с Фирой надо обязательно уходить, либо сегодня вечером, либо завтра. Оставаться им нельзя. Если придут немцы, Семена заберут сразу, он не раненый. А Фира… Упрямая девчонка… Что она, не знает, что немцы делают с евреями? И не спрячешь ее. Уж больно у нее внешность характерная… Шансов сойти за русскую у нее мало. И Настасью бы с ними отправил, но не пойдет она. Тоже упертая. Эх, бабы, бабы. Не ваше это дело, воевать".
— Ладно, такими мыслями делу не поможешь — Сиваков встал с колченогой табуретки и потянулся за фуражкой. Нужно было посмотреть как дела у раненых. Лязг гусеничных траков, раздавшийся снаружи, заставил его броситься к окну. "Немцы!" Однако через пыльное стекло, к тому же засиженное мухами ничего не было видно. Лязг и рев мотора раздавался уже рядом. Отодвинувшись от окна, Борис Алексеевич окинул взглядом темный барак: "Ну, вот кажется и все. Досиделись. Надо выходить, пока немцы не добрались до раненых, пока не начали стрелять. Попытаться объяснить их офицерам… Хоть какие-то правила они все же должны соблюдать?" Протянул руку к двери — ладонь заметно дрожала. "Ээ, нет. Так не пойдет! Я все же здесь старший". Борис Алексеевич взял со стола фуражку, отряхнул и плотно надел на голову. Проверил ребром ладони, чтобы звездочка была точно посередине: "Вот так вот! Как в той песне было: "…Последний парад наступает"?" Толкнув дверь, шагнул вперед: "Только бы Настасья за водой ушла и догадалась не возвращаться…"
Низкое вечернее солнце слепило глаза, и Сиваков прищурился, пытаясь рассмотреть принадлежность и количество прибывших. Заскрипела дверь второго барака и оттуда вышла Анастасия Ивановна. Военфельдшер поспешно шагнул вперед стараясь отвлечь внимание от санитарки: "Куда, куда ее понесло?"
Фигура, темная на фоне закатных лучей, метнулась ему навстречу от тягача с прицепом:
— Борис Алексеевич, мы вернулись. Как у вас дела?
Знакомый голос Фиры развеял напряжение момента. Сиваков разжал крепко стиснутые зубы и медленно выдохнул. Сам себе он не хотел признаваться, как боялся в эту минуту. Даже не столько за себя, сколько за тех беспомощных людей, что оставались сейчас на нарах второго барака. Нет ничего хуже, когда понимаешь, что в некоторых отношениях ты столь же беспомощен, как и они. Их жизнь в твоих руках, но возможности изменить что-то, нет. Ты можешь только разделить их судьбу…
Второй человек выбрался из люка гусеничного тягача и подошел к Сивакову. Ладонь брошена к виску:
— Товарищ военфельдшер, красноармеец Чекунов вернулся после проведения рекогносцировки.
"Откуда только он слова такие знает?" — мелькнуло в голове у Сивакова, пока он автоматически отдавал честь и рассматривал неизвестно откуда взявшуюся технику.
— Обнаружен гусеничный тягач в исправном состоянии и прицеп. Найдено топливо и продовольствие. Разведан брод, позволяющий вывезти раненых из окружения — продолжил рапорт Чекунов, не отнимая ладони от танкошлема.
Сознание Сивакова зацепилось за слово "продовольствие":
— Какое продовольствие, Семен?! Где?!
— Мясо. Конина, правда. Лежит в прицепе. Жестковата, но сойдет.
Уже не слушая его, Борис Алексеевич повернулся, ища глазами Анастасию Ивановну:
— Анастасия, скорее возьмите и сварите мясо. Пусть Фира вам поможет. Нужно срочно накормить раненых!
Санитарка уже подошла к тягачу и стояла рядом с Дольской:
— Хорошо, Борис Алексеевич. Сейчас сделаем. Нам еще Андрей поможет. Он уже встал и ходит.
Сиваков обернулся к Чекунову:
— Слышал? С твоим другом все в порядке.
Красноармеец продолжал стоять по стойке "смирно":
— Товарищ военфельдшер, нами разведан брод. Нужно вывозить раненых из окружения.
Сиваков, запнувшись на полуслове, молча глядел на Семена. Решив, что слух его подводит, переспросил:
— Ты сказал "вывозить раненых из окружения"? Я правильно тебя понял?
— Так точно, товарищ военфельдшер.
Врач с петлицами начальствующего состава Красной Армии, как в первый раз, рассматривал стоящего перед ним худого лопоухого юнца в сбитом на затылок танкошлеме. Замызганная гимнастерка, пехотные петлицы. Обмотки туго затянуты на тощих ногах. Грязные ладони рук в царапинах и ссадинах.
Наконец Сивакова прорвало:
— Да ты хоть понимаешь, что нужно для этого сделать?! У нас же тринадцать человек лежачих! Как ты надеешься их вытаскивать мимо немецких постов? Пролететь по воздуху? Или шапкой-невидимкой обзавелся? Это только сказать легко! Ты думаешь, что до тебя никто об этом не думал?
Семен не отвел взгляда:
— Другого выхода нет. Немцы раненых не пощадят.
— А ты предлагаешь что-то лучшее? — со злым сарказмом отозвался Сиваков. — Ну, расстреляют немцы твой тягач возле реки. Чем лучше?
— Мы должны что-то делать — упрямо вел свою линию красноармеец. — Под лежачий камень вода не течет. Борис Алексеевич, у нас есть шанс прорваться.
Сиваков сплюнул под ноги:
— У нас? У нас может и есть. А ты знаешь, что часть раненых может погибнуть просто от тряски при езде? Ты готов взять на себя ответственность за их смерть?
От спокойного взгляда красноармейца Сивакову стало на мгновение не по себе. Тот смотрел на военфельдшера как будто именно он, Семен, был старшим и более опытным человеком. Присутствовало в этом взгляде и понимание, и легкое сожаление. Сожаление о том, что, казалось бы, такой умный человек — и не понимает столь очевидных истин.
— Мы военные люди, товарищ военфельдшер. И наша война еще не закончилась. Своей судьбы никто из нас не знает. Может быть, погибну я. Или вы. Или все мы вместе. Нужно только, чтобы смерть наша не была напрасной. И если гибель одних из нас даст возможность остаться жить другим — значит такова судьба. Иначе — не выживет никто.
Сивакова затрясло от обиды. Что он себе думает? За трусов их тут всех считает? Он с санитарками днем и ночью раненых выхаживал, а тут…